РУССКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В ЮГОСЛАВИИ

После всякой вынужденной заграничной эвакуации начинается зарубежная эмиграция, для большинства - в полной неизвестности будущего и в борьбе за существование. То же произошло и у нас, в большом масштабе и на весьма продолжительный срок. Кроме оставления Родины ради спасения от жестокостей наступающего красного врага для всего мира она еще имеет большое политическое значение, туго воспринимаемое правительствами и народами свободных стран.

За сверхполувековой срок после русской революции об эмиграции написано столько книг, статей и умозаключений, что повторяться больше уже не приходится, но дополнить все общеизвестное могут лишь личные воспоминая о том, что пережили сами эмигранты, и в этом отношении я постараюсь быть полезным. Моя новороссийская эвакуация на тифозном госпитальном пароходе "Владимир" под флагом Красного Креста после продолжительного плавания по морям в полной неизвестности привела, наконец, меня с женой на греческий остров Лемнос , где и началась наша заграничная эмиграция. Первые впечатления от гостеприимного берега было удручающим: голое каменистое поле, покрытое сухими колючками, змеи, ни жилья, ни деревца, и лишь белеющие палатки, ране нас прибывших..., вот и все.

И все же эта первая зарубежная почва под ногами, тишина после многолетнего грохота орудий действовали успокаивающе, и появилась всеобщая уверенность в скором возвращении на Родину: не может же, в самом деле, горсточка руководителей коммунистической партии подчинить себе культурный двухсотмиллионный русский народ! Неизвестность будущей нашей судьбы на острове Лемнос продолжалась долго, пока не пришло радостное известие, что Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев гостеприимно принимает нас в свою страну. Этому гостеприимству мы были обязаны прежде всего Регенту Королевства, Престолонаследнику и будущему Королю Югославии Александру I (воспитаннику русского Пажеского Корпуса ),

Патриарху Варнаве (окончившему Киевскую Духовную Академию) и премьер- министру русофилу Николе Пашичу. Такого благородного и благодарного правительства за жертвенную помощь России сербам во время войны в других странах свободного мира, конечно, не было и не могло быть.

Для оказания помощи русским эмигрантам, в большинстве случаев потерявшим все свое состояние, Королевское правительство сформировало "Державную Комиссию для русских беженцев" , взамен закрытого Императорского посольства, и эта Державная комиссия стала отстаивать русские интересы и помогать нам встать на свои ноги, чтобы перейти к жизни на собственное иждивение. Державной комиссии также подчинялись все русские школы, гимназии и кадетские корпуса, получившие все права югославских государственных учебных заведений. Логично, что пока были живы Король и Патриарх, в их лице мы имели лучших защитников в нашем катастрофическом положении после потери Родины.

Совсем не так благополучно обстояло дело с отношением к нам населения страны, где нам пришлось пережить и братскую любовь, и безразличие, и ненависть, доходившую даже до убийств русских.

О том, как развивались психологические расхождения между сербами и нами, я постараюсь ясно растолковать с подтверждением примерами, взятыми из жизни.

И та, и другая сторона имели свои логичные причины и моральные оправдания в возникших разногласиях, главным образом, после смерти Короля, после проникновения коммунистической пропаганды в среду сербской интеллигентной молодежи и студенчества, и особенно, - после сформирования Русского Корпуса в составе немецкого вермахта , когда русские эмигранты надели форму ненавистного сербам жестокого оккупанта.

По приезде в Югославию я оказался в многолюдном числе русских эмигрантов, прибывших сюда с фронта без гроша в кармане. Перед нами возник конкретный вопрос, как и где найти заработок, чтобы организовать свою жизнь на новом месте и на совершенно новых началах.

Среди общей массы безденежных эмигрантов я оказался в весьма привилегированном положении, так как до начала мировой войны 1914 года я был студентом старших семестров политехнического института, и до перерыва войной моего высшего технического образования, я уже имел многие технические знания.

Я успел пройти не только общеобразовательные предметы, такие, как: высшую математику (интегральное и дифференциальное исчисление, аналитическую и начертательную геометрию), кристаллографию, ботанику, морфологию растений и проч., но уже сдал экзамены и практику по техническим наукам: по геодезии, строительному искусству, технологии металлов и дерева, не говоря уже обо всех видах черчения: механического, топографического и архитектурного.

Попав первоначально в провинцию, и узнав, что военный топограф генерал Свищов открыл геодезические курсы в Белграде, я поехал к нему, чтобы возобновить там свои знания. Но он меня на курсы не принял, мотивируя это тем, что курсы не могут равняться с политехническим институтом, и что его цель - дать офицерам, не имеющим никакой специальности, реальные интеллигентные знания, открывающие путь к должности землемера Министерства земледелия.

Он направил меня в бюро труда Державной Комиссии, а оттуда я получил направление в техническое бюро Нишских железнодорожных мастерских , где я сразу же получил службу по восстановлению многих недостающих частей на испорченных войной паровозах. Вся моя зарубежная служба в Югославии, в Австрии и в Аргентине прошла на технических должностях, и мои югославские воспоминания тесно связаны с русским техническим миром.

После 1-й мировой войны маленькая, забитая турками Сербия превратилась в значительное независимое приморское европейское государство Югославию . Под мудрым управлением короля Александра I она быстрыми шагами пошла к техническому прогрессу страны.

К этому именно времени русской интеллигенции с ее громадными техническими силами и знаниями пришлось покинуть Родину, чтобы уйти от коммунизма в свободный мир. И там при самых неблагоприятных беженских условиях, в борьбе за существование и кусок хлеба русское техническое просвещение дало самые неожиданные и самые блестящие результаты.

Это особенно ярко выразилось в Югославии, несколько технически отсталой под влиянием исторической зависимости от турок. Поэтому русские инженеры и техники быстро завоевали здесь уважение и достойное положение на техническом поле деятельности. И действительно: все красивые и модерновые послевоенные министерские здания в Белграде проектировались и строились при обязательном и главном участии русских инженеров и техников. Премированный на Парижской выставке проект здания Югославского Генерального штаба был шедевром архитектурного искусства русского военного инженера генерала Баумгартена .

Громадный мост через Дунай в Белграде в 7 пролетов по 162 метра каждый, с виадуком почти полтора километра - этот проект постройки русского инженера Гриневича .

Все работы по изысканию для построек в стране новых железных дорог вели четыре секции "изыскателей" под начальством русских инженеров путей сообщений Каширского , Каминского , Савинича и Синеокова . Перейдя из железнодорожных мастерских на железнодорожное строительство, как более интересное и лучше оплачиваемое, я попал геометром (геодезистом) в секцию инженера Каширского, который кроме инженеров подобрал технический персонал из студентов, прервавших из-за войны обучение в Петроградском институте путей сообщения, в Варшавском и Киевском политехнических институтах, в Харьковском технологическом институте и т.д.

Все рабочие и фигуранты (реечники на геодезических съемках) тоже были русские, и среди них были офицеры, не имеющие никакой специальности. Все съемки на местности и проектирование в бюро велись на русском языке, и лишь окончательный проект новых трасс переводился на сербский язык для сдачи в министерства.

Та же русская картина была в дирекции вод, министерства руд и лесов, где на тех же чисто русских основаниях велись работы в секции инженера Бернацкого по регулированию течения югославских рек. "Военно-географический институт" под командой получившего образование в России и женатого на русской генерала Бошковича , тоже почти целиком состоял из русских офицеров-топографов, и в этом военном учреждении даже довольно долго сохранялась русская военная офицерская форма.

Прекрасный храм на Опленце , где вечным сном спят сербские короли, построен и разрисован в стиле художника Васнецова и даже обнесен тем русским частоколом, какие встречаются на чисто русских картинах художника Билибина. Эта красота церковного строительства - тоже есть творчество русского инженера, фамилии которого я, к сожалению, не помню.

Террасы с цветами и с теннисными площадками, зимой превращающимися в каток вокруг старинной крепости Калимегдан, с прекрасным видом с горы на слияние рек Дуная и Савы, а также удачно разбитый загородный парк Кошутняк - все это творчество русских инженеров с художественным вкусом.

Технический факультет Белградского университета, возглавляемый деканом профессором Кириллом Савичем , получившим русский диплом инженера и женатым на русской, благодаря наличию многих русских профессоров, таких как: Пио-Ульский, Билимович, Салтыков, Брандт, Рышков, Фармаковский, Щегловитов, Свищов и др., был ярко выраженным продолжением и рассадником русского технического просвещения. А многочисленный успех русских людей и их инициативу на частной службе - невозможно ни описать, ни перечислить.

Такой неожиданный приток в страну больших русских сил и знаний, быстро поднявших общий культурный уровень вновь созданной Югославии, король и правительство оценили по заслугам, но в то же время, в народе и в среде завистливой интеллигенции появилось первое недоброжелательство к русским за их господствующее положение и впервые прозвучал вопрос: "Зашто русы дошли у нашу землу?"

Вся история Сербии есть сплошное угнетение ее другими народами, борьба с угнетателями, партизанщина и участие в войнах против турок, немцев и даже братьев - болгар. Такие ненормальные условия жизни сербского народа развили в нем яркий национализм, перешедший в крайний тупой шовинизм и в антагонизм ко всем и вся.

Выйдя победителем из первой мировой войны, создав Югославию , сербы почувствовали превосходство своего нового положения. И главным вопросом при новом знакомстве с новым человеком был вопрос о его национальности и о происхождении.

В бытность мою на службе в Министерстве путей сообщения однажды шеф моего отсека изыскательских работ заболел, и на его место был назначен молодой и неопытный еще инженер Маркович. На мой вопрос, почему же заместителем шефа оказался Маркович, когда его ближайшим помощником всегда был пожилой, опытный и заслуживший уважение инженер Клейнмейер, последовал ответ, что назначение сделано вполне справедливо, так как инженер Маркович шумадинец, т.е. уроженец провинции Шумадии, лежащей в центре Старой Сербии, а инженер Клейнмейер "шваба" (как презрительно сербы называют немцев). Он лишь после войны и присоединения многих австрийских земель к Югославии автоматически стал югославским подданным австрийской народности.

Нам, русским, правительство предоставило право государственной службы, но не штатными или равноправными контрактными чиновниками, а "дневничарами" то есть поденщиками. По службе и на работе это звание не отражалось, так как инженер-дневничар исполнял всю ту же работу, что и штатный инженер, но в условиях вознаграждения за труд разница была большая.

Дневничар кроме дневницы, то есть поденщины, не получал больше ничего: ни семейных доплат, ни командировочных проездных сумм, ни доплаты за полевые геодезические работы, ни тринадцатого жалования в конце года, ни выслуги на пенсию, ни отпускных сумм в случае окончания работ или увольнения по сокращению персонала, и никаких единовременных пособий и наград. Свой годовой десятидневный отпуск дневничар получал не по праву, а по усмотрению начальства. Чтобы не терять дневницу, мы приходили в канцелярию и расписывались в присутствии на работе на два часа даже по воскресениям и на Рождество и на Пасху. Сербы тоже бывали такими же обиженными судьбой дневничарами, но при первой же возможности они вскоре зачислялись в штатный состав служащих.

Единственно, в чем одни только мы - путейцы были полноправными со штатными чиновниками, - это в получении 3 раза в год себе и семье бесплатных билетов 2-го класса на скорые поезда и 1-го класса - на пароходы речного плавания и на неограниченное число раз право покупки, включая семью, железнодорожных билетов за одну десятую часть их стоимости. При дневничарской системе на теренских геодезических работах по изысканиям трасс серб-инженер получал с различными прибавками три-четыре тысячи динар в месяц, а на той же службе без прибавок русский инженер получал лишь 60 динар в день, то есть 1800 динар в месяц, и ничего более. И когда по этому вопросу русские инженеры уполномочили инженера Богословского, окончившего технический факультет Белградского университета, поговорить с директором строительного отделения Министерства путей сообщения инженером Миленковичем, последний задал Богословскому вопрос:

- "Вы приехали сюда из России?"

- "Да".

- Вы имеете здесь кусок хлеба?"

-"Да".

- "Так что же Вы хотите, кусок хлеба, да еще и с маслом?"

На этом разговор закончился! Конечно, в нашем беззащитном положении главными вопросами жизни были кусок хлеба и интеллигентный труд, в то время, как, например, в Бельгии, многие русские стали рудокопами на тяжелых подземных работах в шахтах. Даже защита Короля не всегда имела успех. Так, например, после его обращения к власть имущим в случаях сокращения штатов не увольнять русских, живущих исключительно от труда (прежде увольняли их с хорошей рекомендацией, чтобы облегчить поиски новой работы), а теперь, чтобы не противоречить Высочайшему пожеланию, были случаи увольнения русских с грязной аттестацией, как неспособных, недобросовестных и негодных служащих, что очень им затрудняло поиски нового труда.

После сделанного общего обзора перехожу к воспоминаниям из своей личной жизни и службы в Югославии. Как я уже сказал выше, после приезда в Сербию я быстро поступил на службу в техническое бюро Нишских железнодорожных мастерских. Работа там была ответственная по восстановлению пострадавших от войны паровозов и вагонов, но оплачивалась очень плохо, дневницей в 28 динар в день.

Встав все же на свои ноги и ознакомившись с обстановкой в стране, я перешел на железнодорожное строительство, и попал в описанную выше "Секцию за транссиронье" инженера Каширского, с первоначальной дневницей 50 динар в день. Описанная выше служба в чисто русской обстановке, с хорошим окладом не заставляла желать ничего лучшего. По окончании геодезических работ на местности, а в бюро, по окончании проектов вновь изысканных трасс, я был переведен в Министерство путей сообщения в Белград, где стал получать дневницу 70 динар в день.

Позже я был переведен на постройку линии Белград - Панчево, где главным объектом постройки был мост через Дунай. Здесь я и два моих неразлучных русских сослуживца еще из секции инженера Каширского оказались в одинаковом положении, и они одинаково со мной переживали переводы и назначения, и перемены в оплате труда в ту или другую сторону. На постройке моста мы все трое стали получать дневницу 80 динар в день. Но повышение окладов русским вызывало зависть и недовольство сербов, и часто стали слышаться жалобы, что вот, мол, русы приехали в нашу землю и заняли в стране все лучшие служебные места, а мы - сербы, у себя дома остались ни с чем. Эти упреки привели верхи правления к мысли не повышать, а понижать заработки дневничар, что в массе коснулось главным образом русских, живущих исключительно от труда. Однажды на постройке моста появилась необходимость в срочной работе, были добавлены сверхурочные часы работ, и простым рабочим дали соответствующие дополнительные законные вознаграждения, нам же троим геометрам никто никакой прибавки не дал, и мы работали сверхурочно фактически даром. По окончании срочных работ рабочие вернулись на свой прежний оклад содержания, а с нас троих, вычли из основного жалования "сверхурочную прибавку", которую никто нам не давал, и мы стали получать вместо 80-ти 70 динар в день. Никакие доказательства, что нельзя отнимать того, что не было дано, не помогли, и нам ответили, что мы и так были хорошо вознаграждены. Но это еще были цветочки, а ягодки оказались впереди!

Вскоре вышел закон, что оклад дневничара не может превышать 1500 динар в месяц, и лишь благодаря очень хорошему отношению ко мне начальства, мне удалось отстоять оклад в 1800 динар, то есть я вернулся к первоначальному окладу на изысканиях.

Такое же нисхождение по служебным ступеням пришло и к моему шефу - инженеру Каширскому. Прекрасный опытный русский инженер путей сообщения, знаток железнодорожного строительства еще в России, прекрасный организатор технических работ, человек высокого ума и добрейшей души, инженер Каширский был назначен шефом секции железнодорожных изысканий, где он отлично провел все работы и представил в Министерство блестяще разработанные проекты изысканных трасс для новых железных дорог.

Но, несмотря на явно заслуженную благодарность и восторг, вызванный его достижениями, инженер Каширский как русский оказался смещенным с должности шефа секции с новым званием всего лишь технического руководителя секции, а в шефы попал молодой, только что окончивший университет инженер-серб, недавно попавший в секцию и понемногу начинающий присматриваться к работе. Но вскоре даже звание технического руководителя было у Каширского отнято с оставлением только службы младшего инженера в его же секции. В результате всего инженер Каширский покинул Югославию, переехал в Южную Америку и скончался в Аргентине, где я застал еще в живых его жену, а к нему самому я мог попасть только на могилу.

Конечно, в чужой стране бороться против постановлений правительства в области прав и обязанностей дневничар не было никакой возможности, но все же, в Белграде был выход из материальных затруднений при помощи частных и случайных заработков, так как после двух часов дня, когда кончалась работа в министерствах, оставалось еще много свободного времени, пригодного для использования. Я часто получал от богатых выпускных студентов заказы на чертежные работы в их дипломных проектах, неоднократно иллюстрировал с помощью клише научно-технические книги профессоров университета и иллюстрировал рисунками плакатного размера их научные лекции студентам в университетских аудиториях.

Я также закрепился на вечерней службе в частной фирме инженера Лазаревича , проектировавшего со всеми деталями из железобетона один из первых белградских небоскребов. И если можно жаловаться на материальные несправедливости на сербской государственной службе, то следует отметить, что сербское начальство всегда было в высшей степени корректным в отношении к подчиненным, будь то сербы или русские, и я за много лет службы в Югославии не слышал от своих начальников ни выговоров, ни упреков, ни недовольного тона голоса, а получал много похвал, в том числе и похвалу министра путей сообщения за тщательно и красиво вычерченные проекты Дунайского моста специально для доклада лично самому Королю.

Я даже получил высокую Королевскую награду - золотую медаль за ревностную службу на голубой ленте и носил в петлице штатского костюма шелковую голубую розетку, официально установленную для обозначения этой медали.

Хотя Советская власть не была признана Королевством Югославией, тонкая советская пропаганда все же легко проникала в страну и имела успех не только среди народных низов и черни, но среди студенчества и среди молодой генерации сербской интеллигенции. Так как русская эмиграция была антикоммунистической и включала в себя части Белой Армии, в распропагандированной молодежи возникла антипатия к нам и к памяти Императорской России, которую старики продолжали называть "Майка Русия" (то есть <мать Россия>). Это подтверждали поступки молодых инженеров, незадолго до второй мировой войны, ставших моими сослуживцами.

Один старенький русский гвардии полковник, не имея по возрасту другого заработка, получил разрешение в часы завтрака на продажу пирожков, обходя министерские канцелярии. Его услугами охотно пользовались и три молодых инженера - мои соседи по комнате. Однажды они расспросили меня, что представляет собой продавец пирожков, и я им разъяснил, что он очень интеллигентный человек, полковник Императорской гвардии, уважаемый в русской эмиграции и в прошлом располагавший большими средствами, а теперь впавший в нужду и этим своим честным трудом он как-то поддерживает свое существование.

Я был уверен, что мои разъяснения будут поняты и как-то благоприятно отразятся на отношении к старику-полковнику. Но на следующей день при первом его появлении в дверях канцелярии, послышался голос: "Эй, рус, донеси пирожки!"

В другой раз, в разговоре с теми же инженерами я коснулся жертвенной роли России, вставшей на защиту Сербии в первую мировую войну. На это я получил возражение, что никакого идейного славянофильства в России никогда не было, а было лишь стремление к господству на Балканах и чуть ли не к порабощению славянских народов. Для доказательства своих слов, я прочел выдержку из Высочайшего манифеста Государя от 20 июля 1914 года, начинающегося словами: "Следуя историческим своим заветам, Россия единая по вере и крови со славянскими народами, никогда не взирала на судьбу их безучастно. С полным единодушием и особою силой пробудились чувства русского народа к славянам, в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии неприемлемые для державного государства требования..."

Этот Царский манифест, безусловно, имеет непоколебимое историческое значение и является неоспоримым доказательством военной помощи, оказанной Россией Сербии. Но и на это мои инженеры нашли голословное возражение, что слова манифеста есть ухищрение русского царизма, чтобы одурачить свой народ, и этим словам нельзя придавать значения. Дальше в лес, больше дров, и под влиянием пропаганды сербы левели уже не по дням, а по часам. Нам приходилось слышать от вполне интеллигентных молодых сербов, дружелюбно к нам относящихся, их новые взгляды на большевизм, выраженные словами: "Я с нетерпением жду, глядя на небо, когда уже я увижу там красную звезду", или: "Почему Вы не возвращаетесь в Россию, ведь батюшка Сталин очень добрый человек, он Вас простит и ничего Вам плохого не сделает" ("после расстрела" - мое добавление).

Таким образом, наши разногласия с сербами возникали и ширились автоматически, сами собой, особенно во время оккупации Югославии немцами , которых сербы ненавидели всей душой, а мы возлагали все наши последние надежды на свержение большевиков немецким вермахтом, и поэтому относились к немцам доброжелательно.

Привожу пример, взятый из жизни, наших разных психологических взглядов. В апреле 1941 года неожиданно вспыхнула война, и немцы за одну неделю заняли всю Югославию, почти не встречая сопротивления.

В Югославской армии еще в мирное время попадались русские офицеры-эмигранты, которые при поступлении на службу приносили присягу не щадя жизни, верой и правдой, служить Королю Югославии, что позже они жертвенно подтвердили. Чуть ли не в первый день войны с фронта прибегает в Белград в военной форме, с испуганным лицом мой сосед по дому - интеллигентный серб с высшим образованием и говорит:

"Какой ужас! - Мы сидели в окопах, и колонна немецких танков наступала прямо на нас. Но наш командир роты был умный и хороший человек. Он скомандовал: "пушке долье, руке горе" (ружья вниз, руки вверх), и немцы нас разоружили и отпустили по домам; сейчас я переоденусь в штатское, и война для меня кончена. А вот в соседней роте получилось хуже. Там командиром роты был "рус", и при приближении противника, он приказал открыть огонь, при чем и сам погиб, убитый наповал, и сколько наших сербов погубил. Вот что он наделал!"

С нашей военной русской точки зрения офицер до конца жизни верный присяге и геройски павший в бою смертью храбрых, безусловно, всегда заслуживает посмертное уважение и вечную память. А брошенное оружие, поднятые вверх руки и сдача противнику в плен без попытки оказать сопротивление, - есть нарушение воинской клятвы перед Богом, там, где должны иметь место долг, доблесть и честь. Клевета моего соседа-серба на русского офицера, отдавшего жизнь при защите родины соседа, в то время как сам он поднял руки вверх, может вызывать у нас, русских только искреннее возмущение.

Сербская же психология оказалась более практичной и реальной в ущерб идеологии, и, может быть, сербы были правы, что не строит проливать кровь и умирать там, где борьба абсолютно невозможна и безнадежна и не может дать никаких благоприятных результатов при полном отсутствии противотанковых средств обороны. Может быть пословица "со своим уставом не суйся в чужой монастырь", - верна и в данном случае, и со своей точки зрения сербы оказались правы. Это еще один лишний пример, русско-сербского психологического расхождения, где нет виновных, а расхождение есть результат разного воспитания и разного мировоззрения двух братских народов.

Наше общее положение в Югославии было довольно своеобразно, так как мы с горечью только что пережили катастрофу нашего старого уклада жизни, а наши хозяева-сербы, сбросив исторические угнетения с радостью, переживали возрождение новой свободной жизни в новом независимом государстве - Югославии. Таким образом, наши пассивные интересы с потерей Родины и их активные интересы с воссозданием и расширением их родины оказалось мало похожи. Мы, два братских народа, одной веры и близкие по языку не могли акклиматизироваться и слиться, так как сербы неохотно и неполноправно принимали русских в свою среду, а русские, в то время, веря и надеясь на скорое падение большевиков в России, оберегали свою русскую молодежь от русской денационализации, и в школах и гимназиях воспитывали и обучали ее в чисто русском духе.

В молодости я был энергичным русским патриотом и, предвидя вторую мировую войну, которая еще неизвестно во что выльется, готовясь к возобновлению борьбы за свободу России, поступил на Высшие военно-научные курсы в Белграде , где обучение было отлично поставлено. Благодаря чему я расширил горизонт своих военных знаний по современным по тому времени данным советской и югославской военной науки.

В гражданской жизни кроме естественного интереса к добросовестно выполняемой службе, я жил общими интересами русской эмиграции со всеми ее идеологическими и материальными запросами. Имея дочь , окончившую русскую начальную школу и русскую гимназию в Белграде, свой исключительный интерес я проявил в школьном деле и был основателем и многолетним председателем "Общества помощи недостаточным ученикам русской основной школы и детского сада в Белграде" под высоким покровительством Сербского Патриарха Варнавы , а затем был секретарем родительского комитета Белградской русско-сербской женской гимназии. Здесь было много чисто благотворительной работы и организаторской деятельности по устройству детских летних колоний и по изысканию для этого необходимых средств. Оказалось, что сбор пожертвований на детей достигается легче, чем на другие цели, и пожертвования поступали, начиная от Королевы Марии и Патриарха Варнавы и от многих других богатых сербов, и только в сербских низах попадались возражения, что, зачем помогать русским детям, когда и у нас и своих бедных детей много?

Кроме того, общество помощи школьным детям и родительский комитет устраивали детские и гимназические вечера с русской национальной программой, исполняемой самими учащимися в стихах, в прозе, в пении и в музыке, а после программы - с играми или танцами. Эти полезные развлечения, выдвигавшие детские артистические способности, попутно приносили доход, так что летние колонии учащихся ежегодно отлично удавались в красивой местности в ста верстах от Белграда, и даже - на берегу Адриатического моря.

Эта работа с детьми и молодежью приносила мне известное моральное удовлетворение в принужденной зарубежной жизни.

В возникшем после сформирования Корпуса разногласии между русскими и сербами, обе стороны по-своему были правы, и я постараюсь объяснить психологию и тех и других.

Русская точка зрения:

Под влиянием стихийно превосходящего нас противника мы принуждены были уйти в зарубежье, но это не освобождало нас от долга при первой же возможности возобновить борьбу за освобождение России от порабощения ее партийной коммунистической властью. Цель нашего заграничного пребывания не заключалась только в полунищенском, дневаничарском, жалком существовании, но - и в идее служения Родине, к чему мы готовились, продолжая военное образование, лишь ожидая случая, когда можно будет взяться за оружие.

По словам советского маршала Василевского, взятым из его книги,

"Эмигрантская белогвардейщина не оставила своих надежд и выросшая в других условиях советская молодежь не представляет себе степени белогвардейской опасности стране".

И вот теперь, когда представился неожиданный последний, единственный, и никогда больше неповторимый случай с оружием в руках встать за Родину, отказ вступить в ряды формируемого Корпуса можно было бы посчитать равным заграничному дезертирству. Ясно, что призыв генерала Скородумова о вступлении в Корпус имел большой успех, и на корпусную запись отовсюду явились тысячи русских людей всех возрастов, начиная с гимназистов, кадет и студентов, кончая старыми генералами, при записи сбавлявшими свой возраст, лишь бы быть принятыми в Корпус.

И разве можно было отказаться от русского патриотизма, и упустить небывалый случай для достижения нашей высокой идеи только оттого, что это может не понравиться сербам, уже давно начавшими недружелюбно к нам относиться.

Кроме всего прочего Корпус подобрал много русских людей, после оккупации Югославии попавших в абсолютно безвыходное материальное положение.

Я тоже поступил в Корпус на скромную должность унтер-офицера, и затем вахмистра конного взвода 2-го полка, и до сих пор чувствую моральное удовлетворение от выполненного перед Россией долга. За что Бог вознаградил меня переселением в Аргентину, где я полноправно живу очень хорошо и, как и все аргентинцы, получаю пенсию.

Сербская точка зрения:

Потеряв Родину, русские эмигранты были гостеприимно приняты Королем Сербов, Хорватов и Словенцев в его страну, и здесь они даже принимались на государственную службу. Им была предоставлена полная возможность организовать свою жизнь по своему усмотрению, с сохранением русского быта и русских обычаев, даны полноправные русские учебные заведения и создана "Державная Комиссия для русских беженцев" с целью защиты в государстве русских интересов.

Жестокая, внезапная немецкая бомбардировка мирного Белграда в апреле 1941 года без предварительного объявления войны, где за один день погибло около двадцати тысяч мирных жителей, вылилась в молниеносную войну (блиц-криг), и закончилась немецкой оккупацией Королевства Югославии на горе всего народа. Однако по непонятным сербам причине, русские эмигранты почему-то повернулись в сторону немцев и вступили на военную службу в состав вооруженных сил ненавистного оккупанта.

По мнению сербов, русские эмигранты в ответ на многолетнее их гостеприимство оказались неблагодарными предателями, и одевшимися в немецкую военную форму, - сами, ставши как бы оккупантами. Русские вызвали к себе большую ненависть сербов, дошедшую даже до случаев убийств русских.

Нашей русской идеологии сербы понять не могли, не хотели и не умели, и при поддержке советской пропаганды, и при пробуждении симпатии к коммунистам образовалось огромное русско-сербское расхождение, и отступление немцев принудило большинство русских людей покинуть страну и даже переплыть океан. Как видно из всего вышесказанного, обе стороны, каждая, со своей точки зрения, была права, и разногласие, без враждебных чувств к сербам с нашей стороны, произошло стихийно, а не по вине ни самих сербов, ни самих русских.

В следующей главе, как и в этой, тоже на основании личных переживаний и фактов, вырванных из жизни, я предполагаю беспристрастно описать жизнь Русского Корпуса в Сербии и его боевую доблесть.

Ссылки: