Смоленск, лето 1880

Хотела отправиться на 2 месяца к брату Алеше в имение его жены, но не пришлось. Смоленские родные встретили меня хорошо. Из знакомых я чаще всего виделась в это время с М. Матон и Федоровыми . С первой я сближалась все больше и больше, находя в ней личность душевную, разумную и глубоко понимавшую меня. Со вторыми наше семейство также давно было знакомо. Это была счастливая бездетная парочка. Сам г. Федоров был сослуживцем брата моего Алеши, а жена его - добрая барынька, весьма хорошо относившаяся ко всему нашему семейству.

В это время Федоровы приобрели новое знакомство с учителем гимназии, некто Курчинским, о нем я уже упоминала, так как встречала его на музыкальных вечерах у М. Глинки . Правда, тогда я видела этого господина мельком, теперь же только и слышала хвалебные гимны ему со всех сторон. Курчинский был брюнет среднего роста с вечно розовыми щеками и вообще, - весьма цветущий, здоровый, щегольски одетый, очень аккуратный, серьезный, почти всегда и везде читающий, но на вид какой-то удрученный, грустный. Федоровы устраивали прогулки за город, и мы виделись почти каждый день, читая в домашнем кружке по возвращении. Феликс также участвовал в нашей компании, но о, диво! Он был женихом и чьим же? Моей первой подруги детства Саши Горб-ой . Этот выбор его поразил меня, соединение двух совершенно разнородных людей пугало меня. Мне казалось, что столь глубокая, редкая, впечатлительная личность, как Феликс, не мог найти счастья в совместной жизни с Сашенькою, столь тяжелою на подъем, не энергичною (хотя, несколько горячею и неуступчивою) и флегматичною.

Я высказала Феликсу свое мнение. Он ответил, что очень рад ему, но что решил жениться и выбрал ту, которая была моею первою и постоянною подругою, что он уверен в расположении ее ко мне и в постоянстве к нему.

"Такая не изменит, - добавил он, - а больше мне искать нечего..." 30 июля назначена была свадьба и отъезд в Ельню, куда Феликс переходил следователем. В ожидании этого прогулки наши продолжались. Курчинский очень хорошо относился ко мне, он стал посещать и наш дом, даже выходил навстречу, когда я шла гулять и купаться в Днепровскую купальню. Книгами снабжал весьма усердно. Однажды, мы устроили пикник на даче. Курчинский достал шарабан с прелестною лошадкою и прокатил меня. Дача ему очень понравилась, там он откровенно высказал, что давно слыхал обо мне много хорошего, и рад теперь возможности лично убедиться во всем этом, надеясь, что я перееду на дачу хоть на месяц и мы за это время хорошо узнаем друг-друга.

Зачем ему это, я не спрашивала, вообще же ценила столь прямое и доброе отношение ко мне хорошей серьезной личности, тем более, после недавней репутации, которая не могла не дойти из Питера до него через Маmаn, весьма дружившую с Федоровыми. Однако, я высказала Л.С. Курчинскому , что, несмотря на взаимное желание поддержать приятное знакомство с ним, я намерена ввиду материальной необходимости жить июль месяц в имении брата, а не на даче. Это опечалило его настолько, что он просил переменить решение, и на другой день обещал зайти узнать результат. Однако, сколько я не соображала, переменить свой план не нашла нужным, напротив, я чуяла в отношениях Курчинского, что-то новое и, перенеся в жизни так много горя, глубоко ценила расположение и внимание умного человека, столь сходного со мною и по роду деятельности и по любви к занятиям, да и вообще симпатичного.

Мне казалось, что я в состоянии теперь крепко привязаться к человеку из одной бесконечной привязанности за его расположение ко мне. Надо было только найти человека, который действительно любил бы меня, а на прошлое с его светлыми, но неуловимыми призраками пора было махнуть рукой.... Но как махнуть, не убедясь в степени их влияния на меня, и вот, я хотела снова съездить в Бест-ку, в Тростянку через 3 года после кажущегося охлаждения к людям, живущим там, и если все окажется потухшим навсегда, возвратиться назад, убить все прошлое и допустить влияние чувства нового человека.......

Но не могла же я разъяснять все это Курчинскому. Отказ же мой переехать на дачу так ошеломил его, что мне сразу стало невыразимо жалко его, и я не хотела, чтобы он ушел под таким настроением. Объяснение наше происходило в саду, в беседке у Ник. Степ. Воронец. Услыхав мое решение, Курчинский понурил голову и тотчас встал, чтобы уйти, но я тоже невольно призадумалась, потом быстро решив исполнить его желание, вскочила и, загородив выход из беседки, не пускала его, объявив, что поеду на дачу. Будь что будет.

Однако Курчинский отнесся как-то странно к этому решению, все-таки скоро ушел, а потом я узнала, что он немедленно собрался и уехал в деревню к М. Глинке на целых две недели (конечно, я после узнала почему он гостил так долго). Я не хотела изменять своему слову и, не умея понять странного поведения Л.С. Курчинского, отправилась к М. Матон и с этих пор уже как с другом стала говорить с нею. Она согласилась пожить со мною лето на даче, и я на другой день переехала. В продолжение месяца я посвятила милейшего нового и вернейшего до сих пор друга своего во все тайны своего прошлого. Прелестные дни проводила я в задушевной беседе с Еленою Людвиговною и отдыхала среди ее чуткого понимания. Она, как женщина, понимала все изгибы моих душевных треволнений. Восхищаясь Светочем, она симпатизировала и Курчинскому, и мы вместе дожидались его возвращения.

Наконец, через 2 недели он появился, стал довольно часто посещать нас и переписываться со мною, но все движения его души, все строки его были до того педантичны, до того сдержаны и нерешительны, что мне было досадно видеть это, трудно было раскусить человека. Наступил конец июля. Я собралась отпраздновать 30-го свадьбу Феликса и уехать в Питер кончать курсы. Вдруг, получаю от Л.С. Курчинского письмо, где говорится в весьма растянутой форме, что, "кажется", он любит меня и желает немедленно знать, разделяю ли я его чувство, чтобы сейчас же решить наше соединение навсегда. Решить свою судьбу, не проверив свое личное расположение, не узнав хорошенько человека, не кончив начатого дела, а полагаясь на какое-то "кажется" было бы более, чем глупо. Я написала горячий ответ на это педантичное, взвешенное на холодных весах послание любви, и взяла его с собою на вокзал, где мы должны были встретиться, идя к вечернему поезду встречать г. Федорова , возвращавшегося из Питера благополучно после опасной операции.

В 7-м часу мы отправились с Матон пешком на вокзал и явились туда первые, но каково же было мое удивление, когда вдруг, в этот знаменательный для меня день, я увидала там своего "Светоча" и в эту неожиданную встречу В.М. действительно походил на "Светоча" сверкнувшего столь кстати. Он совсем не походил на холодного педагога, преподававшего мне зимою геометрию. Нет, теперь передо мною стоял прежний, родной душе Владимир. Глаза его по-прежнему светились радостью и моментально зажгли меня. Мне чуялся возврат потерянного счастья, я чувствовала, что вся сияла небывалым светом, а Матон видела это дивное отражение внутреннего счастья на мне. Тут же была и мать В.М., очень обрадовавшаяся мне. Они объявили, что 30-го июля свадьба Анюты , и упрашивали приехать к ним. Трудно было отказывать, но и Феликс венчался 30-го, поэтому я обещала прикатить 31-го.

Приехал Курчинский. Соперники, должно быть, узнали друг друга и гордо смерили друг друга глазами с головы до ног. Была тут и М. Глинка , приглашавшая меня к себе в деревню с Курчинским. Одним словом, меня рвали на все стороны, а я стремилась только к "Свету". Поезд, доставивший Федорова, унес Воро-х, я с Матон отправилась обратно. Курчинский пошел провожать, обещая придти на другой день. Он явился довольно рано, но прочитав мой ответ, сказал, что не согласен ждать: "Или сейчас, или никогда!"

- "Если последнее так легко, - ответила я, - то, конечно, лучше никогда". И Л.С. остался, точно заблудившийся, ни при чем. Он просил запрячь хотя бы лошадь в телегу (несмотря на то, что еще накануне признавал это неприличным), и отвезти его в город. Так и сделали. После этого я видала его только шафером на свадьбе Феликса. Мы обменялись нашими письменами, накопившимися за лето друг у друга (могу после приложить образчик их), и расстались навсегда. Хотя Федорова и помирила нас заочно, прося меня приехать на Рождество.

31-го июля я побывала в Тростянке . На вокзале Починка меня встретил В.М. , провожавший Анюту с мужем, и сам довез меня. За день моего пребывания у них, он успел расспросить меня о Курчинском и "Дедушке". Но что больше всего меня озадачило, вспомнил даже об Азанчевском и справился о том, где эта личность. Вообще, в обращении его слышалось нечто прежнее, хотя было много натяжки. Одна Матон была свидетельницею того счастливого миража, который я переживала под влиянием этого воображаемого возврата прошлого. Господи! Как я была тогда счастлива с одной мечтой, как благодарила Бога!...

Ссылки: