Возвращение и лечение Поля, изгнание гувернантки

В 1862 году родители мои получили роковое известие от дяди Модеста Алексеевича , что он не может более держать Поля, так как он бросился в их имении в Волхов , и, хотя спасен рабочими, но, видимо, хандрит. Как разыгралась эта драма, и что было поводом к ней, я не знаю, помню только что Мaman поскакала немедленно в Питер вместе с братом Алешею и скоро привезла больного брата Поля. Окружающие сразу взглянули на него как на больного, и бедного сразу ограничили во всем, как в поступках, так и в занятиях, и в свободе передвижения. Боже, как ужасна такая перемена для человека, отлично сознающего все и сильно самолюбивого. Но скоро наш "больной" заметил то, чего не видели годами здоровые. Он горячо заявил отцу, что нельзя позволять гувернантке так бить и тиранить маленькую сестру, но увы, то сочли за бред "больного" и на него не обратили внимания, несмотря на неоднократное и все более раздраженное повторение его.

Тогда Поль окончательно вышел из терпения и стал мстить учительнице чем мог: он запускал в нее через окно в класс то кувшином, то зонтиком, то камнем - и довел подобными мерами лишь до того, что из "больного" его окончательно произвели в сумасшедшие и закатили ему силою рвотное (мучительное лекарство, которым всегда лечили и дед наш и отец), а чтоб добиться покорности вязали несчастного. Против силы "больной" невольно стал употреблять силу, либо хитрость. Как теперь помню бедного Поля, растянувшегося на диване с ножом в руках, грозно кричавшего, что если кто-либо подойдет его вязать, либо станет приставать с попом (ему приводили для увещевания священника), то он зарежет. И никто не смел подойти к мученику, действительно становившемуся больным при таких мерах, однако маленькая сестренка не побоялась подкрасться к брату и спросить: "зачем ему нож и почему он такой сердитый?" На что Поль совершенно иным ласковым тоном ответил: "Пойми, крошечка, мне нужен ножик для защиты, чтоб меня не мучили и не вязали, тебе нечего бояться меня, я ничего дурного не сделаю тебе, потому что ты меня жалеешь и даешь все, даже ножницы, а другие не дают.

В другой раз, когда Полю дали-таки насильно рвотного и успокоились, оставив одного в задней комнате, он дождался вечера и, сняв с петель запертую выходную дверь, ушел по направлению к городу, вооруженный дубиною и в венке на голове. Этот костюм уже доказывал усиливавшееся болезненное настроение, хотя и был сделан отчасти для того, чтобы пугать догонявших его, отчасти ради идеи символа мученика. Наконец мы перебрались в город, наш Поль разжился на 2 копейки и удрал-таки от крова родительского.

Курьезен собственный рассказ его об этом путешествии:

вышел я, говорит, поздно вечером и сел на первого извозчика, умоляя его в пути пожалеть несчастного, которому нечем заплатить, тот смилостивился и довез его до театра. Поль попал туда к концу спектакля, благодаря множеству пустых мест, развлекся, вышел в глухую темную ночь и побрел, куда глаза глядят. Очутился он так на шоссе, идет все вперед да вперед. Ехал тут мужичок, он и его разжалобил, тот подвез его несколько верст до поворота на проселок, тогда Поль побрел опять и так дошел до станции, где улегся как собака между входными двойными дверями, из которых первые оказались отпертыми. Проспав до утра, он добыл на никем не взятые у него две копейки хлеба и снова пошел по шоссе. Глядит, - едет тарантас, сидящие узнали его и оказались лешнянскими жителями, некто Савицкими , родственниками жены дяди Александра Алексеевича. Они любезно пригласили Поля и спокойно довезли его до Лешна , откуда известили Папу о радушном приеме своем, и о том, что Поль, отдыхая в деревне, чувствует себя хорошо и даже развлекает общество всех соседей. Среди этих соседей был товарищ нашего отца, однополчанин генерал Велямович . В его дочку Сонечку Поль, как говорят, серьезно влюбился, сделал предложение и конечно получил нос.

Возвратясь в Смоленск, Поль не приуныл, а наоборот прибодрился, и по желанию отца даже поступил в чертежную на службу, через что настолько вырос во мнении окружающих, что, наконец, отец поверил его увещеваниям и согласился подслушивать у дверей классной комнаты. Однако, по его горячему характеру ему не пришлось даже дождаться обычных побоев, одного грубого обращения было достаточно для того, чтобы распахнуть дверь и грозно прогреметь: "Вон из моего дома!" Через несколько дней мы проводили нашу свирепую наставницу, с восторгом закидали всевозможные дурацкие колпаки и языки, служившие наказанием, однако в минуту рекреации жалели о ней, и до сих пор ведем с нею переписку, а я все-таки верю, что она хоть и била в силу своего страшного характера и неуменья взяться за дело, а все-таки от души любила всех нас.

Так кончился период физических мучений наших.

Ссылки: