1875, Владимир Михайлович1

И снова старый гнет таких мнений начал давить меня. После обеда Вороновские сейчас же собрались домой, упрашивая идти с ними. Трудно мне было выпроситься, да и не хотелось идти, потому что лгать я не умею, а правду на этот раз сказать им (на неизбежные допросы о причине настроения) не могла. Однако, дорогие гости так подстегнули мое самолюбие, что я сделала усилие, и когда Папа ушел отдыхать, просто объявила Маmаn, что ухожу гулять с Анютою. Не успела она подумать, да поворчать, как я уже была на крыльце.

У Вороновских я провела весь вечер, но, как ни расспрашивали они меня, я тупо молчала. В.М. бродил задумчиво и просил сестру выпытать у меня причину такого страшного настроения, но я сказала ей только о самом ничтожном желании отца выдать меня замуж. Наконец В.М. принялся сам развлекать меня и стал говорить о совсем постороннем, например об интересном содержании книги Дренкера, которую дал мне, советуя теперь же читать ее. И В.М. действительно удалось рассеять тучу. Я начала говорить. Заметив быструю работу мысли, успокоилась относительно пагубного влияния подозрений, хандры, а главное, видя горячее участие В.М., мне стало все трын-трава.

На другой день он уехал, наши успокоились, я принялась читать с мечтою о лете, потянула незаметно зимнюю лямку, чувствуя, какую силу вдунул в меня живой человек, и как легко на сей раз отделалась я от того настроения, которое снова готово было задавить меня. Кстати, должна упомянуть, что в продолжении зимы мне удалось наконец познакомить Анюту с Соф. Пав., которая осенью осиротела. Наступила весна. В начале июня, помнится, что я пошла к кому-то в гости и проходила, в сопровождении лакея, мимо дома Вороновских. Гляжу, - подъезд открыт, следовательно, кто-нибудь да приехал в город. Недолго думая, я отправила лакея домой, а сама шмыгнула на крыльцо и, пройдя наверх, встретила там старичка Мих. Иван. и В.М., который, перейдя на 2-ой курс, уже вернулся на каникулы из Питера.

Радость была неожиданная, а добрейший старичок Мих. Иван., возьми, да и оставь нас одних. Видя, что Мих. Иван. ушел куда-то, я стала тоже собираться, но заметна была натянутость с моей стороны и желание удержать - с другой, что привело к какой-то безотчетной маленькой борьбе, потому что я подала руку В.М., он не выпускал ее, я хотела отдернуть, но неловким движением стукнулась с ним головою и потом простояла, невольно смутясь, несколько секунд рука об руку, после чего бегом пустилась с лестницы, чувствуя какое-то странное кружение головы.

Просидев с часок у своих новых знакомых, некто Нечаевых , куда приказала придти за мной лакею, я отправилась домой и застала там приехавшего из Питера кузена Феликса . Этот симпатичный юноша возмужал порядком, прослужив уже с год в Петербурге в военном окружном суде и теперь перешел на службу в Смоленский окружной суд, поближе к своим старым родителям, жившим в г. Суреже близ Витебска . В июле, незадолго до своих семейных праздников, Анюта приехала в Смоленск вместе с Соф. Пав. Шевандиной и, объявив, что у них широкие планы веселья, стала упрашивать Папу отпустить меня. Отец не переставал симпатизировать этим барышням и отпустил меня к всеобщему недовольству нашего домашнего штата.

И вот, я снова очутилась в Тростянке , где шли оживленные приготовления к предполагаемым живым картинам. В Тростянке было двое посторонних молодых людей из товарищей В.М. Шевандина . Соня с братом тоже нередко заглядывала. Нельзя не дивиться, глядя на эту девушку, ставшею богатою и свободною, несмотря на то, что она признавала непривлекательность своей наружности, говоря, что замуж не пойдет (так как, если кто посватается за нее, то верно только из за денег). Соф. Пав. замечательно переменилась. Одетая со вкусом в ловко сшитое платье, оживленная среди вольной беззаботной жизни, она неузнаваемо похорошела. Беда только в том, что она совсем очаровала Анюту и даже Елену Петровну, видимо, влияя на них против меня, как оказалось уже впоследствии.

В.М. редко выходил, когда приезжала С.П. и говорил мне, что не симпатизирует этой личности. Мы продолжали усердно перечитывать его библиотеку, и, однажды, шутя, он учинил такую проказу: читали мы какую то статью, в которой упоминалось о соленом вкусе слез и телесной влаги, он как бы машинально взял мою руку и поднес к губам с целью узнать вкус влажной кожи.

Однажды мы ушли с ним в глубь сада под липы и уселись там на траве, но вместо чтения В.М. вдруг вздумал меня спрашивать о давнишнем зимнем настроении. Не знаю, что внушало мне беспредельное доверие к этому человеку, но только я чувствовала, что он один в состоянии понять мое положение до тонкости, и, узнав какою меня считали другие, никогда не станет с ними заодно. Теперь я думаю через много лет: "не повредила ли я этим его чувству ко мне, не боялся ли он, хотя любил, соединится навсегда?" Одним словом, я через 12 лет заговорила с ним так откровенно, как, бывало, только ребенком говорила с Тетею-Мамою. В.М. выслушал меня внимательно и только с досадою произнес: "Да, скверно, но неужели же гибнуть от комариного жала? И стоит ли человеку, стоящему несравненно выше всех этих людей, обращать внимание на ерунду? Стойте дальше, отдайтесь всецело труду, читайте серьезные вещи, излагайте, что прочтете. Вы увидите, как расширится от этой работы Ваша мысль. Верьте в свои силы, как бы малы они не были, и я уверен, что Вы растопчите эту поганую сферу..." Мне было так хорошо, так легко, что пересказать этого я не берусь. Знаю только, что с этой минуты я приобрела истинного друга, давшего мне такую силу, которая не сломится во мне до могилы.

Наступило 14-е число. День протянулся среди обычных поздравлений, угощений и церемонных разговоров в гостиной. Молодежь суетилась на обрыве близ Сожа среди приготовлений к живым картинам. Я тоже участвовала, главным образом, в одной из них "братья-разбойники", представляя девушку, которую атаман (В.М.) хочет убить. Все же остальные лица, даже Анюта и Соф. Пав. были в мужских костюмах и изображали в разных позах табор разбойников у костра. Гримировка была очень удачная, мы даже испугались друг-друга, когда сошлись вечером для установления группы. В этой суете Анюта вздумала еще поцеловать меня, и не знала я, что этот поцелуй потом спасет меня.

Картина под пурпурным бенгальским огнем вышла очень удачно. Когда он догорел, все участвующие разбежались кто куда, чтоб переодеться, но ни я, ни "атаман" не должны были спешить к переоблачению для следующей картины. И потому я пошла влево от обрыва и стала перелезать впотьмах через плетень близ ледника, как вдруг, послышались торопливые шаги, и кто-то стал помогать мне. Я чувствовала только горячее дыхание у своего лица, которое сперва касалось распущенных волос моих, а потом крепкий поцелуй ошеломил, но не испугал меня, так как я хорошо знала, что возле меня - никто иной, как дорогой друг.... Сияющие, мы вошли в залу из разных дверей, но какого же было мое смущение, когда окружающие захохотали, взглянув на меня, вымазанную черными усами... Хорошо, что в присутствии Анюты я могла сейчас сказать, что это - от ее нежного поцелуя во время гримировки.

Таким образом, закрепились между мною и В.М. новые отношения. На другой день, конечно, - поздравление именинника. Среди благодатных зарослей не обошлось без этого дружеского выражения взаимного расположения, кроме того, В.М. предложил мне поменяться шейными крестами. Я надела его крестик, а ему передала свой фамильный с надписью "да сохранит тебя Бог" или "спаси и сохрани", не помню. Наверное, одним только сильно огорчил меня В.М., - это своим условием, которое, правда, он с трудом выговорил, а именно просьбою: возвратить ему его крестик, если когда-нибудь почувствую, что полюбила другого. Я так твердо верила в невозможность этого, что очень и очень опечалилась, вызвав его сама на откровенность по поводу какой-то печальной недомолвки. Перед отъездом в Питер нам пришлось прощаться в Смоленске, и я нашла у себя в руке маленькую записочку, которая начиналась следующими словами: "Думы мои многодневныя на родимую грудь изолью..." Далее просили верить, что при малейшем призыве верный друг всегда явится на помощь и заканчивали подписью: "все тебе от всего твоего В.М". С этим талисманом осталась я вполне счастливая, бодрая и неустрашимая.