Лошадь Вакаров

Выйдя на станцию, я увидела знакомых белобережских крестьян, - трех женщин и двух мужчин, тоже возвращавшихся из города с большой ношей за плечами. Я к ним присоединилась, и мы вместе, пройдя по снежной дороге через луг, вошли в лес, было уже темно и морозно. В ту пору в лесах хозяйничали банды, ходить было в лесу небезопасно. Поэтому мужчины предупредили всех, что идти надо тихо, разговаривать вполголоса. Я шла рядом с мужчинами и прислушивалась к их разговору. Это были знакомые, один из них бывший солдат кавалерии Гильчевский и молодой крестьянин, наш сосед Кубицкий.

Они договаривались о поездке в Киев на конскую ярмарку, чтобы купить себе лошадей. Ехать они собирались на этой неделе, а т.к. денег на покупку лошадей у них не было, они говорили, что повезут зерно, чтобы продать на рынке, а потом на эти деньги купить лошадь. У Гильчевского было 5 пудов зерна, у Кубицкого - 4 пуда. И тут сразу у меня возникла мысль поехать с ними и купить для нас лошадь, о которой мечтал папа, и которая была необходима в нашем хозяйстве. Зерна, правда, у нас не было, но дома стоял мешок с зерном пуда 3, который накопил Толя обменом на вещи и не скоро собирался его взять, а мы отдали бы ему потом.

Я вступила в их разговор и попросила их взять меня с собой на эту ярмарку, что мне крайне нужна лошадь.

Мужчины смеялись, думая, что я шучу и мне стоило немало трудов уговорить их поверить, что я действительно хочу купить лошадь. Они сказали, что это дело не легкое, что возвращаться домой надо верхом на лошади 90 верст, и я могу купить лошадь только в том случае, если они купят себе, ведь без их помощи я одна не могу вернуться домой с лошадью.

Всю дорогу мы беседовали и наконец, они согласились взять меня в их компанию, обещали через день заехать за мной на санях, взять зерно и поехать на ст. Тетерев.

Папа был сначала против моей поездки, но сильное желание иметь лошадь перебороло беспокойство, и он согласился.

Надя ничего не знала, живя в эти дни у Талдыгина . Итак, в назначенный день за мной заехали на санях Гильчевский и Кубицкий, и мы покатили на ст. Тетерев, 12 верст на санях их соседа.

Денег ни у кого из нас не было, да и не нужны были, так как в те времена поездка по железной дороге совершалась бесплатно, билетов не было, ездили в теплушках - вагонах товарных составов. Зерно же возить запрещалось и, когда обнаруживали у кого-нибудь из "мешочников", - отбирали. Поэтому все мешки с зерном мои попутчики-мужчины быстро, стараясь незаметно, перенесли в укромное место на станции, как только мы к ней подъехали, и я осталась возле мешков, а сами они пошли искать товарные составы, идущие в Киев.

В одном из них нашли пустую теплушку и тихо-тихо, как можно скорее перетащили в нее зерно, потом помогли мне взобраться в вагон и быстро изнутри захлопнули дверь на задвижку. Очутились мы в полной темноте, устроились сидеть на наших мешках не разговаривая, бесшумно, чтобы нас не обнаружили и в полной неизвестности, когда двинется состав. Было очень холодно, мороз был порядочный, я одета была довольно легко, особенно по сравнению с мужчинами, - в короткой "стеганке" ватнике и в самодельных (сшитых самой) ботиках, на руках тоже самодельные рукавицы, на голове не очень теплый платок. На мужчинах были овчинные полушубки и валенки. Через некоторое время, когда и мужчины почувствовали холод, стали мерзнуть, зная, как я одета, они посадили меня между собой и закрыли полами своих полушубков. Так мы сидели, плотно прижавшись и грели друг друга всю ночь в полудремоте. Только на рассвете двинулся наш состав и мы рано утром были у Киевского вокзала. Сразу же, как только поезд остановился, мои мужчины соскочили из вагона, осмотрелись и, когда поблизости никого не было, - сняли мешки из вагона, - надо было, как можно быстрее, вынести их на привокзальную площадь, каждому, поэтому, надо было самому нести свою ношу. На спину мне положили мой мешок, сами взяли свои и быстро через пути пошли вперед. Я еле двигалась под непосильной тяжестью, но ко мне уже спешил Кубицкий, он понес мешок к нанятой тележке и мы, как можно быстрее пошли к сестре Гильчевского на Жилянскую улицу, недалеко от вокзала. Нас радушно встретили сестра с мужем, обогрели, накормили и устроили на ночлег в своей единственной комнатке на полу. Рано утром на другой день я побежала к двоюродному брату Толе Беклемишеву , который жил с семьей недалеко в этом районе и рассказала о своем плане покупки лошади, о заеме у него зерна на это дело. Толя, конечно, не возражал против использования его зерна, но категорически был против моего предприятия, называя его безумием. Я успокаивала его и уговорила его дать мне для поездки на лошади какие- нибудь его штаны. А в это время Гильчевский и Кубицкий отправились на Еврейский базар, где продали все 12 пудов зерна, получив за них целый мешок бумажных денег. Дома они их поделили пропорционально количеству зерна каждого участника этой поездки. Рано утром в 6 часов на следующий день мы втроем отправились на конскую ярмарку . Ярмарка была очень большая - исключительно лошади всех видов. Как условились раньше, мужчины сначала искали купить себе лошадей. Я ждала их, сидя в трактире чайной около ярмарки.

Гильчевский, как бывший кавалерист, купил большую кавалерийскую лошадь, хорошую, но бракованную из-за бельма на одном глазе. Кубицкий тоже купил высокую, очень худую лошадь, вроде кавалерийской, тоже с каким-то небольшим дефектом. Купив лошадей, они привели их, оставили во дворе трактира и пошли со мной покупать мне лошадь. На мои деньги можно было купить, и то с трудом, небольшую, рабочую крестьянскую лошадку. Наконец, нашли такую и договорились с его хозяином. Это была черниговская, рыжей масти, довольно старая, но крепкая лошадка. Покупка сопровождалась ритуалом. Расплачивалась я сама с хозяином по всем правилам: хлопали рука об руку в сговоре о продаже, из подола своего ватничка я передала деньги в подол одежды продавца, он подвел и передал мне лошадь в уздечке и она послушно пошла со мной. Мы снова переночевали у сестры Гильчевского. Предварительно на ярмарке запаслись сеном для корма лошадей и чтобы набить мешки, которые нам заменили бы седла. На следующее утро мы уже отправлялись на наших лошадях верхом в дальний путь. Предстояло проехать до дома - 90 верст. Мне утеплили ноги, обмотав сверху моей обувки - тряпки. На мне был мой ватник, подпоясанный ремешком, под юбкой Толины штаны и сверху на голове - платок, в общем, вид был "художественный". Мне помогли сесть на "Рыжика" , как я сразу назвала свою лошадь. На лошадей пристроили наши импровизированные седла - мешки с сеном, лошади были худые, а путь долгий, мужчины вскочили на своих высоких лошадей по обе стороны моей небольшой лошадки и, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы также живописным "эскортом" посреди улицы отправились в путь-дорогу.

Когда проезжали шагом через Еврейский базар , люди смотрели на нас с любопытством и удивлением, а мальчишки бежали за нами и восторженно кричали: "Маруся-атаманша!" Перед тем, как отправиться в путь, Гильчевский объявил себя командиром и сказал, что я их товарищ на равных правах и должна слушать его команду.

Когда, проехав по городу до поворота на Брест-Литовское шоссе, подъехали к небольшому трактирчику, Гильчевский дал команду: "спешиться". Надо было закусить, подкрепиться перед дальней дорогой, мне помогли слезть с лошади, мы зашли в трактир, Гильчевский взял три стакана самогона - "чтобы не замерзнуть в дороге", - всем по стакану...

Мужчины сразу выпили, а я "обожглась" при первом глотке (самогон был крепостью спирта). Хорошо закусили черным ржаным хлебом с салом и сели на лошадей. Как только выехали на шоссе, по командам Гильчевского, мы понеслись на своих "Росинандах" но дороге среди открытых ветру полей, - то рысью, то галопом и шагом. По пути делали короткие остановки немного отдохнуть.

Уже в темноте, проехав 30 верст, мы подъехали к селению. В нем у Гильчевского были знакомые крестьяне. Тут мы остановились переночевать, ехать ночью дальше лесом было опасно из-за встречи с бандами. Знакомые Гильчевского приняли нас радушно, накормили, обогрели и уложили спать нас троих в ряд на полу, сами хозяева спали на печи. В хате была одна комната с большой русской печью. Проснувшись рано утром, я узнала, что Кубицкий ищет в селе одолжить сани и упряжь, так как дальше он не мог ехать верхом, был разбит ездой на своей худой лошади. Мне тоже было тяжело ехать, наши "седла" - нам мало помогали, но я крепилась и не жаловалась. К большой радости удалось одолжить сани. В них впрягли двух больших лошадей, а Рыжика привязали сзади. Выехали из села утром и ехали большую часть пути лесами, с опаской не попасть бы в руки бандитам. Но наше путешествие закончилось благополучно и, проехав верст 60, мы подъехали в 11 часов ночи к деревне Белый Берег, сначала к нашей усадьбе. Я распрощалась со своими друзьями - мужчинами и повела Рыжика к дому. Папа радостно меня встретил, был поражен и обрадован, увидев меня с лошадью. Он был счастлив, что моя затея с покупкой лошади закончилась "блестяще" и мечта его осуществилась.

Эти воспоминания со всеми подробностями моей поездки и покупки лошади с двумя молодыми белобережскими крестьянами вызывают у меня сейчас разные чувства и мысли: во-первых, - как я смогла проявить смелость, даже безрассудство, по мнению нашего кузена Толи Беклемишева, отправившись и доверившись людям, которых я мало знала и редко встречала в деревне. К тому же я по своему характеру была тогда застенчива и робка. Во вторых: поражает, особенно в наше время (прошло 67 лет), - высокая нравственность, доброта, уважение и порядочность, проявленные по отношению ко мне простыми крестьянами во все время нашей совместной поездки в разные моменты рискованного и даже опасного пути.

Объясняется это, по-видимому, патриархальными устоями крестьянской семьи и заповедями религии.

Итак, мечта папы стала реальностью, у нас лошадь! С ее появлением в нашем хозяйстве, наряду с облегчением, прибавилось забот и работы. В основном, за животными ухаживала я, так как Надя подолгу отсутствовала, зарабатывая "хлеб насущный" - учительствуя в Белобережской школе в крестьянской семье, а потом работая на ст. Ирша (об этом я писала выше). Поэтому хозяйство, уход за коровой, лошадью, за поросенком - были моей работой. Для того, чтобы подоить корову, накормить ее и лошадь, рано утром, приходилось вставать зимой не позже 6 часов, а в летние месяца выпаса скота я вставала в 3 часа утра, чтобы успеть подоить и выгнать корову к стаду, которое пастух гнал мимо нашей усадьбы из деревни. Я хорошо научилась доить корову, молока она нам давала вдоволь. Это было тогда основным нашим питанием. Корова была нашей кормилицей.

Эти годы жизни 1920-1923 гг. в Белом Береге были настолько наполнены нашими жизненными событиями, что я не могу сейчас вспомнить их последовательность, могу ошибиться. Помню приблизительно, что в эти года - в 1921 (или в начале 1922), точно не помню, в Белый Берег переехала жить с нами моя крестная Полина Ивановна Данилькевич , друг нашей семьи. Приехала она из г. Шпола, Подольской губернии , где она заведовала сиротским приютом и ушла, проработав там много лет. Она была одинокой и согласилась на наше приглашение жить с нами, как член нашей семьи, мы все ее любили и уважали. В нашем белобережском доме она стала заботливой хозяйкой, обеспечивая ежедневным приготовлением еды, помогая папе и мне с Надей в домашних делах.

Рыжика я купила до приезда Полины Ивановны, он прожил у нас примерно 1,5 года. Ко мне он относился терпимо, слушался, хотя злился, прижав уши, желая меня лягнуть. Характер у него был трудный, упрямый, норовистый, злой. Но лошадь была умная, хорошо соображала. Я с ним смело обращалась, не боялась, запрягала в сани, в бричку, летом ездила верхом купать его в речке, чистила скребцем, не боясь, что он лягнет или укусит. Он меня хорошо знал и не обижал, как и я его. Надю он не признавал и два раза пугал, став на дыбы и оскалив зубы, когда она хотела запрячь его в сани.

Рыжик очень помогал в нашем хозяйстве, - дрова привозил из леса, вспахивал поля и огород, несколько раз в эти годы возил Продналог за 15 верст в волостной местечковый город Малин. Продналог обязаны были сдавать государству тогда все сельские хозяйства в зависимости от их состояния, мне помнится, что мы возили сдавать сено, туго связанное, по весу, и еще что-то, чего не помню. В первый год существования у нас Рыжика, мы вдвоем о Надей поехали в Малин сдавать продналог. Это было зимой в конце 21-го года (кажется). Привожу здесь дальше записи воспоминания Нади об этой поездке.

"Выехали утром на санях, погода стояла хоть и морозная, но солнечная. В Малике удалось освободиться от дел около 4-х часов дня. К тому времени надвинулись тучи, все кругом помрачнело, надо было торопиться домой. Проехав 2/3 пути и миновав деревню Ялцовку, и выехав для сокращения пути с проселочной дороги напрямик лугом, мы буквально через минут 10 попали в снежную пургу, из-за которой потеряли ориентиры. Все заволокло снежной пеленой, в двух шагах не было видно ни зги, кругом сыпал завесой густой снег. Впервые в жизни мы испытали, что такое метель. Рыжик утопал в сугробах, не хотел идти, как мы его не понукали. Мы замерзли, топчась на месте, впали в отчаяние. Так мы кружили возле саней и Рыжика больше часа, не зная, что делать, видя безвыходность положения. Рыжик вел себя, как всегда, независимо, на все наши мольбы и угрозы, попытки силой сдвинуть его с места, отвечал упрямым упорством, продолжая стоять с опущенной головой и прижатыми к затылку ушами. А снег сыпал и сыпал. И вот, внезапно снег прекратился и тучи как не бывало. Мы увидели себя рядом с Рыжиком в сугробе у края реки, куда не хотел ступить и шага умный Рыжик. Мы увидели вдали мост через реку. Всем нам стало веселее, Рыжик навострил уши и поплелся в сторону моста, с трудом прокладывая колею в глубоком снегу. Проехав через мост, мы въехали в лес, нам оставалось преодолеть верст пять, чтобы добраться домой. Но какие это были трудные версты - снежная целина! При въезде в лес встретились с санным экипажем фаэтоном в упряжке 2 -х лошадей. Кто там ехал, не помню. Помнится, что экипаж остановился и ямщик, потерявший дорогу, спросил у нас, куда он заехал и как ему лучше достичь ближайшего селения. Мы указали дорогу до деревни Белый Берег, а сами по проложенной экипажем колее с величайшим трудом, часто подталкивая сзади сани, продолжали это, казалось бы небольшое расстояние до Белого Берега. Рыжик выбивался из сил, еле еле передвигая ноги, часто отдыхая.

В результате мы доплелись домой ночью. Деревня Б.Б. была вся объята сном и тишиной. У папы горел свет, он волновался, не ложился спать, поджидая нас. Мы радостно встретились, оставив позади треволнения прошедшего дня.

Вспоминается еще один эпизод с Рыжиком. Однажды к папе явился староста деревни Белый Берег и объявил, что поскольку у нас есть лошадь, а владельцы лошадей обязаны нести гужповинность в порядке очереди, нам предстоит в этот день вести нескольких красноармейцев в село Кухари за 9 верст. Надя в это время жила у крестьянина Талдыгина за 5 верст от нас, папа был стар и плохо себя чувствовал, и я взялась сама выполнить эту повинность, еле уговорив папу не ехать. Пока я запрягала Рыжика в сани, староста привел к нам 4-х красноармейцев, здоровенных парней. Мы, все пять человек, сели в сани-розвальни и выехали на дорогу-тракт, который проходил между полями и лесами, минуя в пути две деревни. Дорога была снежная, холмистая. Рыжику было тяжело вести пять человек, и он плелся шагом. Красноармейцам это не нравилось и они стали его понукать, отобрали у меня вожжи и подстегивая его кнутом, заставляли бежать рысью, Я возмутилась, выхватила вожжи, остановила лошадь и сказала, что дальше я их не повезу, если они будут заставлять бежать мою старую лошадь, которой не по силам вести столько человек. Мое смелое поведение, решительность в пресечении попыток гнать лошадь, заставили красноармейцев притихнуть и вызвали у них уважение ко мне и моей лошади,

В тех местах, где дорога шла в гору все они по собственной инициативе слезали с саней и даже подталкивали, помогая лошади. Так, мирно, мы проехали 9 верст до поселка Кухари и расстались там друзьями.

Обратный путь я приехала в одиночестве уже в глубоких сумерках. Папа очень волновался в ожидании меня и моим долгим отсутствием. Он радостно меня встретил и успокоился, что все закончилось благополучно.

В те неспокойные двадцатые годы становления Советской власти возникали в разных местах вооруженные банды, которые нападали на села и деревни и даже врывались в города, грабили и чинили расправу над жителями. Против этих банд (они носили разные названия по имени их вожаков: "банда атамана Маруси, банда "Деда". И - широко известная многочисленная банда Махно и др.) Против этих банд направлялись отряды красноармейцев из разных частей Красной Армии. А, так как не было транспорта для их переброски в места, где хозяйничали банды, эту обязанность заставили выполнять жителей сел и деревень. Так появилась "гужповинность" и повинность "постоя" , - когда надо было давать ночлег и отдых красноармейцам. Вот такие повинности обязаны были выполнять и мы, как члены сельсовета. Пришлось возить красноармейцев в основном мне, так как Надя в этот период часто отсутствовала, и я жила вдвоем с папой, а потом и с Полиной Ивановной. Возили красноармейцев за 7, 9 и за 12 верст до станций и мест их сбора.

На постой приводили к нам красноармейцев по одному или по несколько человек. Вели они себя спокойно и нас не обижали, за исключением нескольких случаев. Так, однажды, привели к нам под вечер одного красноармейца, кажется сержанта. Я показала ему комнату, где он может расположиться и ушла. Он, ни слова не говоря, уселся за стол, треснул по нему кулаком и повелительно крикнул: "Я жрать хочу". Я принесла и поставила перед ним миску с нашей мелкой картошкой, сваренной в кожуре, - то, чем мы тогда питались. Он зло отшвырнул миску, выругался и пошел в комнату, и слышно было, с какой силой и раздражением летели его сапоги об стену. Но такой эпизод был однажды, обычно красноармейцы вели себя прилично, тихо, не требовали кормить их, видимо, понимая тяжелое положение того времени.

Вот так, порой приходилось нам сталкиваться с риском и опасностью, но я не испытывала страха и была уверена, что ничего не случится, - так и было во все года нашей жизни в деревне...

Мы постепенно осваивались с условиями деревенской жизни, очень трудной в те революционные годы, особенно для нас, городских жителей. Но мы довольно быстро научились премудростям сельск о й жизни. С городом связи почти не было, изредка мы с Надей ездили в Киев по каким-нибудь делам. Папа в город не ездил. Приезжал к нам чаще Толя Беклемишев , привозил газеты и свежие новости о событиях в стране и городе, менял вещи на продукты. С Колей и Верой никакой связи не было, с Верой с 1918 года, со времени ее замужества и отъезда в Грузию. Почтовая связь в те годы была прервана.

С Колей и Варюшей мы расстались в Ростове-на-Дону в январе 1920 года и с тех пор ничего о нем не знали, - где он, жив ли? И вот лишь 1922 год принес нам счастливые вести: Вера смогла, наконец, найти нас и написать, и у нас наладилась переписка. Вера тогда жила в Тифлисе с Мишей , который, как старый большевик, работал в ЦКа Грузии. Весной 1922 года она с Мишей посетила нас, познакомилась с нашей жизнью в деревне. Обсудив сообща нашу жизнь и дальнейшие перспективы, которые представлялись неясными и лишенными возможности жить в городе.

Вера предложила всем нам переехать в Грузию, жить вместе с ними. Сколько я помню, папа был не против этого предложения, но, по его мнению, осуществить его можно только в полной уверенности благополучного устройства жизни сообща с Верой и Мишей. Поэтому он хотел предварительно просто поехать и посмотреть, сможем ли мы жить в новых неизвестных условиях и климате чужой страны. И, чтобы совершить такую поездку, надо было время для того, чтоб обеспечить сохранность нашего деревенского хозяйства, подготовиться материально.

В Киеве еще сохранилась наша квартира на Кругло-Университетской, а в ней порядочно мебели и кое-какие вещи. Пока все это было цело, так как удалось найти надежных жильцов - родственников художника Николая Мартыновича Домбровского . Поэтому Вера с Мишей смогли остановиться в этой квартире. Вера в Киеве консультировалась у гинеколога, выясняя свою бездетность, ведь у неё с Мишей не было детей, о которых мечтала. Мы пока не имели возможности вернуться жить в городе, в нашей квартире, и все пока было неясно. Вера предложила продать часть ненужной мебели и, получив на это согласие папы, она совершила эту продажу, а чтобы сохранить наиболее ценное, что там оставалась - наш старинный, фаянсовый столовый сервиз , Вера повезла его в Тифлис в сундуке и таким образом сохранила его нам-сестрам, детям и внукам. Этот сервиз привез из Англии нам дедушка Модест Алексеевич (в 19 веке), он состоял из 260 предметов и был разделен между детьми. В нашей семье было, примерно, 50 предметов этой посуды, в том числе громадное блюдо, которым никогда не пользовались, и оно стояло под буфетом.

Май месяц 1922 г. принес нам еще одну огромную радость - мы встретились с братом Колей . Встреча была потрясающе неожиданной и радостной.

Ссылки: