Про раввинов

В Староконстантинове , как в каждом еврейском городке, были два раввина : один, так называемый "казенный раввин" , регистрировавший браки, разводы, родившихся, умерших, являющийся официальным у властей представителем еврейского общества; другой раввин, по прозвищу "духовный раввин" , разъяснял необходимость тех или иных религиозных треб, главенствовал в синагоге и разбирал, судил, рядил мелкие личные недоразумения между теми, кто к нему обращался. Обычно указание или совет, решение духовного раввина, основанное на толковании Священного Писания (Ветхого Завета) или талмуда, считались обязательными, не требующим возражений. На этом стороны мирились. Но что-то произошло у духовного раввина, с кем-то он не поладил, кто-то на него стал коситься. А так как это было незадолго до перевыборов, то "друзья-приятели" повели в массах агитацию за провозглашение другого раввина, так как этот, мол, "разжирел, зазнался". Было ясно, что раввину "укажут на дверь", т.е. с треском провалят на выборах. Он струсил, всполошился, стал обивать пороги влиятельных людей, но, видимо, нигде не встретил должного сочувствия. Отец в таких делах не принимал участия - "некогда, да и не до того". Он стоял выше этих мелочей, но все же был в курсе всех общественных явлений в городе, его слово было веско. В еврейской местечковой среде мнение общества расценивалось очень высоко, по поговорке: глас народа - глас Божий. Отсюда вывод: если раввина "выставят", это не останется секретом, и его потом никуда не возьмут. А так как нападки напрасны, то необходимо найти выход, чем-либо помочь. С такой отчаянной просьбой, чуть не накануне выборов, раввин пришел к отцу. "Хорошо, зайдите к вечеру, - сказал отец, - быть может, что-либо сообразим". И сообразил. По его указанию раввин подал кагалу официальное письменное заявление: ввиду предстоящих перевыборов раввин заявляет кагалу, что, проработав на пользу общества столько-то лет, он соглашается в дальнейшем выставить на выборы свою кандидатуру только лишь в том случае, если ему прибавят жалованья, дадут лучшую квартиру и т.д. Если кагал на эти условия не согласится, то он снимает свою кандидатуру и просит освободить его к определенному сроку. Такое официальное письменное заявление раввина, которого стремились прогнать, ошельмовать, произвело ошеломляющее впечатление на главарей оппозиции: пропал весь смысл их действий. Образовались два течения: за и против раввина. Пошли разговоры, пересуды. Люди стали интересоваться мнением по этому вопросу влиятельных людей, к которым обращались за разъяснениями, советом. Оппозиция таяла как снег весной. В результате старый раввин был вновь переизбран огромным большинством, ему дали увеличенный оклад жалованья, хорошую квартиру и еще что-то.

Другой случай, более пикантный, был с казенным раввином, Рислингом, на которого неожиданно свалилось обвинение в том, что он "купался со своей женой". Обычаи и нравы евреев того времени не допускали мысли о возможности подобного. А произошло вот что. В пятницу к вечеру, к концу трудового дня, когда в городе спешно прекращалась торговля, чтобы верующие евреи успели собраться в синагогу к вечерней субботней молитве, по базарной площади и главной улице проехал на единственном в городе извозчике Рислинг с женой. Любопытные евреи не могли не заинтересоваться этим из ряда вон выдающимся событием: где был Рислинг? Куда, зачем, для чего, по какому делу? Почему с женой, а не один?

Рислинг не может опоздать в синагогу и поручает жене рассчитать извозчика. Женщины, говорят, по своей природе скупы, а тут жена Рислинга торопится, спешит - суббота на носу. Короче говоря, единственный в городе извозчик, "аристократ", недовольный расчетом, решил: ладно, покажу Рислингам кузькину мать. На другой день, в субботу, на досуге, после кугеля "весь город" нашептывал друг другу сенсационную новость:

"Слышали, какой позор? Рислинг купался в купальне с женой. Да, с женой вместе, в одно время. До чего дожили?" "Не верите? Спросите извозчика Лейбу. Он сам видел и привез их оттуда попоздней, чтобы народ не видел".

Так говорили мужчины, а женщины лишь молча краснели, не веря своим ушам. Конечно, извозчик Лейба врал, Рислинги купались не вместе, а врозь. Но пущенная Лейбой клевета уже шагала по городу в различных вариациях, все больше и больше разрастаясь, и вопрос стал так: просить Рислинга уехать из города, подобру-поздорову скрыться с глаз. А если этот развратник, бесстыдник немедленно не исчезнет из нашего богоспасенного города, о, тогда пусть пеняет на себя. Глупый эпизод, созданный фантазией глупого, зазнавшегося извозчика, взбудоражил еврейское общество настолько, что благоразумное меньшинство предложило обратиться к Шмил-Мордхе, к моему отцу . Шмил-Мордхе, мол, человек умный, начитанный, образованный, наш друг и защитник, послушаем его мнение по этому вопросу. Пока длиннобородые, с пейсами горожане наши шли к отцу, они успели размякнуть и растерять часть своей злобной ненависти к Рислингу. Отцу удалось убедить их, что логика извозчика Лейбы по данному делу настолько дырява, что стоит лишь указать обществу на эти дыры, чтобы облыжное обвинение отпало, - тогда его попросили прийти на общее собрание и изложить свои доводы там. Отец умел влиять на толпу. В конечном счете попало извозчику Лейбе, вралю, фантазеру. Короче говоря, добродетель восторжествовала, порок был наказан. Долго, долго этот глупый эпизод был темой для пространных бесед в нашем городке, и длиннобородые евреи, ухмыляясь, повторяли нередко:

"Ва! Ну и умная голова у Шмил-Мордхе. Ему бы министром надо стать! Не меньше".

- "Да, все это так, - соглашались многие. - Но ведь "из наших" министра не допустят".

- "Почему? А разве первый министр Англии Дизраэли-Биконсфильд не такой же еврей? Чем наш Шмил-Мордхе хуже?"

Необычайная в то время карьера Дизраэли-Биконсфильда, ставшего лордом Англии и первым министром, льстила его бывшим единоверцам.

Ссылки: