Вайнштейн Г.М.: мысли о необходимости порвать с еврейством и начать "новую жизнь"

Свои служебные обязанности я исполнял с еще большим рвением, стараясь забыть возникшие в Москве мысли о необходимости порвать с еврейством и начать "новую жизнь". Я прекрасно понимал, что по убеждениям я и к христианству не пристал, но формально надо было решиться на что-то. На что? Надеть длиннополый сюртук, отрастить пейсы и ехать в черту оседлости служить старому еврейскому Богу и его избранному народу, избиваемому погромщиками, или же порвать с этим, для меня уже "прошлым, далеким", и причалить к другому, христианскому берегу, также мне по убеждению чуждому?

В это время мои земляки, братья Беер , о которых я уже упоминал, занимали видное положение: старший, Семен Михайлович , ровесник моим старшим братьям, был начальником станции Киев , а младший, Юлий Михайлович , - начальником станции Винница Юго-Западных железных дорог. Конечно, оба были уже "православными". Семен Михайлович, надо полагать, умел в работе "показать товар лицом", поэтому, видимо, и пользовался особым покровительством Сергея Витте , звезда которого тогда загоралась уже в общегосударственном масштабе.

Витте, по образованию математик, окончил Одесский университет, поступил на службу Юго-Западной дороги конторщиком и быстро пошел в гору. В середине 1880-х годов Витте, не имея технического диплома, был уже управляющим Юго-Западными дорогами . По тому времени - случай небывалый, исключительный. Я не собираюсь писать биографию Витте - она общеизвестна, - но в то далекое время его карьера многим кружила голову, а пользовавшиеся его покровительством, расположением считались выдающимися людьми в железнодорожной области. К таковым принадлежал С.М. Беер. Не обходилось без скандалов, конечно. Черносотенная местная газета "Киевлянин" , конечно, травила Беера, как "жида", лягала и Витте. Припоминаю, ловкий Витте как-то выступил в газете "Киевская мысль" с письмом по поводу нападок на него редакции "Киевлянина". Опровергнув по существу очередные выпады "Киевлянина", Витте убедительно просил газету писать о нем что угодно, но каждодневно, дабы все знали, как работает пограничная железная дорога и кто ее обслуживает своим трудом. Брань, мол, на вороту не виснет, иногда и полезна. "Киевлянин" на некоторое время умолк, затих.

Впоследствии Витте, как известно, был министром путей сообщения , министром финансов , премьером . Он неизменно покровительствовал Бееру, который пробыл начальником станции Киев около 40 лет. Само собой разумеется, карьера братьев Беер, выходцев из Староконстантинова , мне и моим старшим братьям кружила голову. Но мои братья уже были женаты, обзавелись семьями, и им не так легко было решиться отречься от еврейства. Меня они благословляли на это, подталкивали.

Хочу отметить, что талантливого, умного Витте евреи, конечно, считали тогда "своим", евреем по происхождению. В мемуарах Витте об этом умалчивает и подчеркивает свое дворянское происхождение. Во всяком случае служебная карьера Витте была необычайной для того времени. Мы, маленькие люди, не только восхищались Витте, но и млели перед его талантом. Через 10 лет после его смерти появилась интересная книга профессора Тарле . Не могу не привести небольшой отрывок:

"Основная черта Витте, конечно, жажда и, можно сказать, пафос деятельности. Он не честолюбец, а властолюбец. Не мнение о нем людей было ему важно, а власть над ними была ему дорога. Не слова, не речи, не статьи, а дела, дела и дела - вот единственное, что важно. Сказать или написать можно, если нужно, все, что заблагорассудится, лишь бы расчистить пред собой поле, устранить препятствия и препятствующих и начать строить, создавать, переменять, вообще действовать. Один, уже покойный, публицист ( А.И. Богданович ) когда-то выразился так:

"Витте не лгун, Витте отец лжи. Но это свойство происходило именно от полного презрения к словам. Сказать ложь или сказать правду - это решительно все равно, лишь бы дело было сделано... Слова, высказываемые истины - все это само по себе ни малейшей ценности не имеет. Точно так же не имеют ни малейшей ценности и люди. Хорош тот, кто помогает графу Витте; безразличен (как муха) тот, кто не нужен графу Витте..."

Моя жизнь в Курске, работа на транспорте текли размеренно, спокойно, но я не мог не видеть того, что вблизи меня происходило. Весовщики, кладовщики, прочие подсобные работники таскали свечи, бечеву, пломбы и другие материалы на местный рынок. Начальник станции Кибер , этот "европеец" по рождению и воспитанию, получал из буфета бесплатно для себя и всей своей семьи завтрак, чай, обед, ужин, кофе. В определенное время дня официант носил это к Киберу в квартиру у всех на глазах, и это не считалось предосудительным. Даже в то время прокормить семью Кибера из четырех человек и горничной изысканными кушаньями, полагаю, стоило недешево. А ведь Кибер получал 3200 рублей в год жалованья, при готовой квартире с отоплением и освещением, не считая наградных. Его тесть занимал большое положение в Москве, служил в заграничной фирме готового платья Мандль и Ко. И оттуда он получал для себя, жены и детей платье на весьма льготных условиях, если не даром. Куда же он деньги девал при своей необычной скупости? Вероятно, копил.

Рядом с Кибером был другой тип, почище, - начальник жандармского отделения полковник Альбертус . Альбертус жил на частной квартире в городе, в пяти верстах от станции. Какими он обладал средствами, сколько получал - не знаю. На станцию он приезжал каждодневно, выслушивал доклады своих жандармов, ходил в буфет, по путям, служебным помещениям, толкался среди пассажиров. Обслуживал он Курское отделение с открытия дороги в 1864 году и, как говорили, был на хорошем счету у своего начальства. С этим Альбертусом произошел на Курском вокзале такой курьезный эпизод.

Как-то проезжал в отдельном вагоне с почтовым поездом из Петербурга в Севастополь великий князь Константин Николаевич (брат Александра Второго), считавшийся необычайно либеральным и за которым жандармы будто бы - как говорили тогда - следили. На железной дороге Константин Николаевич действительно вел себя демонстративно. В Курске для него открывали так называемые "императорские" комнаты, находящиеся в исключительном ведении жандармерии, но Константин Николаевич туда никогда не заходил, а толкался в общем пассажирском зале, среди публики. В данном случае он ехал с почтовым поездом, проходившим Курск в обеденное время. Пообедав со своим адъютантом в общем зале, Константин Николаевич, узнав, что до отхода поезда осталось еще достаточно времени, гулял по платформе. Альбертус, конечно, двигался за ним. Заметив это, Константин Николаевич два или три раза произнес: "Пожалуйста, не беспокойтесь, полковник". Когда эти замечания не возымели должного воздействия, Константин Николаевич громко сказал Альбертусу:

"Разве я вам должен, что вы за мной бегаете?" Альбертус, сконфуженный, как будто даже заплакал и отошел в сторону.

Альбертус как начальник жандармского управления был в курсе всего, что происходило на станции, до мелочей. И при этом на станции открыто, на глазах у всех оперировала шайка шулеров. Во главе шайки стоял солидный, благообразный, изысканно одетый еврей по кличке Пас, обычно говоривший: "Я всегда пасую". Этот Пас и его ближайшие "сотрудники" являлись ко всем поездам, расхаживали по перрону, по станционным залам, заводили знакомства с пассажирами, нередко уводили свои жертвы в ближайшие гостиницы, где шайка занимала несколько номеров. Первое время извозчики, обычно стоявшие у подъезда вокзала, увидев Паса или его "сотрудника", ведущего очередную жертву по направлению к гостинице Бурцева, поднимали неистовый крик: "Гляди, ребята, повел, повел, ау- ау!.." Со временем и эти выкрики прекратились: Пас извозчиков подкупил. Всех подкупил. В вокзале стакан чая стоил 10 копеек, а Пас и компания платили официантам по рублю. Сколько он платил извозчикам - не знаю. Предполагаю, что Альбертус и его жандармы были пайщиками этой шайки, оперировавшей открыто, у всех на глазах, во всех поездах. И все молчали. Видел все это и я, но не посмел пикнуть, конечно. Как-то я сказал об этом Киберу, а он мне ответил: "Не вмешивайтесь не в свое дело, вас это не касается. А то плохо вам будет". И я умолк.

Когда ко мне подходил Пас, почтительно здоровался, снимал шляпу, у меня почему-то поджилки тряслись, я был сам не свой. Конечно, и полицейский пристав Ямской слободы получал солидную толику, так как Пас со своими сотрудниками, несомненно, жил в гостинице Бурцева без прописки паспортов. А на вокзале и в вагонах то и дело раздавались крики:

"Батюшки, проиграл последнюю десятку, куда теперь денусь? Хоть пешком иди".

Но этим возгласам никто не внимал, все были глухи. Работала шайка несколько лет подряд и в одно прекрасное утро неожиданно, внезапно исчезла. Оказалось, что опоздавший севастопольский поезд привез сравнительно мало пассажиров, следующих дальше Курска, поэтому дополнительный поезд к Москве не был назначен, и пассажиры, расположились в вокзале в ожидании следующего поезда. Подобные случаи для шайки Паса были хорошим уловом. В числе застрявших в Курске пассажиров оказался какой-то немецкий ученый, путешествующий по России. В ожидании поезда профессор примостился в пассажирском зале на диване и задремал. Пас, конечно, тут как тут - с театральным чемоданом в руках также дремлет якобы в ожидании поезда. Потягивается, зевает, ругает "рассейские" железнодорожные порядки. Разговорились. Профессор рад, доволен - он по-русски не говорит, а случайный сосед немного говорит по- немецки.

Стало светать. Выпили кофе и отправились погулять, подышать свежим воздухом. Пас, конечно, все знает, поэтому показывает любопытному профессору окрестности вокзала, объясняет, где, что и как строилось, заселялось. Хотя железнодорожного технического училища в Курске не было, он, указывая на гостиницу Бурцева, где ютилась шайка шулеров, объясняет недоуменному профессору, что фактически это здание технического училища, но временно тут открыт ресторан с отдельными кабинетами, так как общество акционеров железной дороги не имеет пока средств закончить оборудование трехэтажного здания. Словом, заговорил зубы наивному профессору, заманил его в притон и обыграл до нитки, что называется, в размере нескольких сот марок.

Немецкий ученый взвыл. Я слышал его объяснение с начальником станции Кибером, который переводил жандармам речь немца. Жандармы стояли как вкопанные, разводили руками, уверяя, что никаких шулеров на станции не было, нет и быть не может. Однако немец, видимо, не удовлетворился этими уверениями и в Петербурге пожаловался германскому послу. Возникло сложное расследование. Пас со своими "сотрудниками" срочно исчез с горизонта; Альбертус по старости лет ушел в отставку на пенсию; полицейского пристава Ямской слободы сменили; жандармов (нижних чинов) куда-то перевели. Все же шулерская шайка открыто, у всех на глазах оперировала на крупной железнодорожной станции около двух лет. И если бы не этот скандал с жалобой германскому послу, то Пас благополучно продолжал бы работать, подкупая не только местную железнодорожную полицию, но и буфетных официантов, и извозчиков, стоявших у подъезда вокзала, и полицейского пристава, и урядника и т.д.

Я не сомневаюсь, что Альбертус получал от шайки Паса свою долю, но склонен думать, что и полицмейстер, и губернатор не могли не знать о шайке, обирающей пассажиров каждодневно, у всех на глазах два года подряд. Значит, и губернские власти состояли в деле, получали паи. Таково мое предположение, хотя пастушеские невинные трели чиновников звучали иначе...

Ссылки: