Вайнштейны встретили наступление XX века

Эту великую дату отмечали прежде всего в конце 1899 года газеты обозрениями XIX века и гадательными предположениями о возможных достижениях в XX веке. Но кто-то в Германии правильно напомнил, что XX век наступит лишь 1 января 1901 года, а не 1900 года. Наши российские пьяницы, обжоры, картежники и им подобные как будто даже были довольны такими пояснениями: представилось возможным праздновать наступление нового века дважды - "по старому и новому стилю". Так толковали это событие "хмурые люди", по образному определению Чехова. Пьяницам было безразлично, по какому поводу напиться, лишь бы башка трещала. Немало также гадали о кабалистическом значении и свойстве цифр и отсюда делали выводы, какие годы в XX веке будут счастливыми и наоборот. Не припомню сейчас этих гадательных таблиц, распространявшихся тогда в огромном количестве, но припоминаю, что наиболее счастливыми считались те годы, сумма цифр коих делилась без остатка на девять.

Мы встречали 1901 год в кругу семьи. Дети уснули до наступления полуночи. Мамочка, по украинскому обычаю, вздумала гадать, топила воск, глядела в зеркало, но ничего из этого не вышло. Мамочке хотелось получить от зеркала или растопленного воска исчерпывающий ответ на волновавший нас вопрос: переехать нам в Москву или остаться в Серпухове?

В конце декабря меня вызвали в Москву и там мне предложили должность заведующего конторой движения. Предложение было соблазнительным. Это давало не только лишних 75 рублей жалованья в месяц, но и видное положение в масштабе всей дороги, а не участка или станции. Я был поражен этим предложением, не верил своим ушам. Как будто надо было вцепиться зубами в это лестное предложение, чтобы подняться на высшую ступень служебной лестницы. Я вспомнил карьеру Витте...

Чем черт не шутит, когда старый еврейский Бог спит? Эту поговорку я в детстве слышал много раз. Но неудачи в юности, при стремлении поступить в гимназию, затем в университет, научили меня быть осторожным. Надо было присмотреться: стоит ли взять в руки новые вожжи, повезет ли управленский конь. Ведь мне не первому делают это предложение. До меня пригласили на эту должность моего соседа, ревизора Селиверстова , бывшего учителя гимназии, имевшего, конечно, университетский диплом. Селиверстов, проработав две недели, сбежал. Я обещал дать ответ через несколько дней, просил дать мне возможность посоветоваться дома.

Этот эпизод я на все лады обсуждал с мамочкой в ту ночь. "Как хочешь, дорогой, тебе виднее. Как ни трудно в Москве с маленькими детьми, но я все сделаю, чтобы тебе и детям все было готово своевременно". Эта добрая, ангельская душа о своих удобствах не думала, были бы довольны муж, дети, которым она отдала всю свою жизнь. Как причудливо, красиво, своеобразно разрисовала судьба, дети мои, вашу и мою жизнь. Предложение перейти в Москву мы отмерили не семь раз, а больше, и решили, что я должен отказаться. Хотя после этого я еще семь лет пробыл неподвижно в роли участкового ревизора в Серпухове, но и поныне об этом не жалею.

Ведь жизнь такая область, по которой нельзя пройти не споткнувшись, а этим тогда своим отказом я избегнул возможности лишний раз споткнуться на прямой дороге. Не могу здесь не сказать хоть несколько добрых слов о начальнике дороги Шауфусе . Не потому только, что он меня ценил, хорошо ко мне относился, а и потому, что других, ему подобных, я не встречал в своей жизни.

Первое мое столкновение с ним имело место, когда я был начальником станции Золотухино . Он обратился ко мне с вопросом: "Как греет ночная печка в дамской комнате?" Я ответил наивно: "Не знаю, это дело службы пути".

- Как не знаете? - сурово возразил он. - Кто же, собственно, хозяин на станции? Вы или дорожный мастер?

Я понял свою оплошность и тут же ответил: "Да, вы правы, я теперь понял свою ошибку". Шауфус протянул мне руку, сказав: "Не забудьте же, что вы хозяин на станции, и когда на станции производится какая-либо работа, то вы обязаны ее принять, как если бы эта печь или дверь сделана была для вашего собственного дома". Я понял его мысль. Больше он мне подобных замечаний не делал.

Другой случай, не менее характерный, имел место почти через 10 лет, во время моего ревизорства в Серпухове. Неожиданно на 12-15 часов был закрыт московский путь на перегоне между станциями Свинская - Ока. Шауфус, конечно, не усидел в Москве и сам выехал на линию проверить эту работу. Когда он меня спросил, как я организовал пропуск поездов по одному пути, я ему показал мое письменное распоряжение начальнику разъезда Свинская, в котором все было предусмотрено.

- А вы уверены, что все так аккуратно будет выполнено? - спросил он меня.

- Да, полагаю, - ответил я.

- Поедемте, проверим.

При проверке на месте оказалось, что начальник разъезда передал мое распоряжение своему дежурному помощнику, помощник - стрелочнику, а стрелочник недостаточно уяснил себе вопрос по существу. Короче говоря, безопасный пропуск поездов не был обеспечен. Шауфус предложил мне остаться в Свинской, телеграфировать ему о пропуске каждого поезда. Я продежурил на стрелке около 14 часов, еще раз осознав, насколько Шауфус был прав, убеждая нас всех, что всякое распоряжение необходимо проверять лично. Впоследствии он был недолго министром путей сообщения , а затем членом государственного совета. Хотя его из скромного Шауфуса и переименовали в многоэтажного Шаффгаузена-Шенберга Эк-Шауфуса , но на ролях дальше начальника дороги Николай Константинович не имел успеха. Он не умел расшаркиваться, целовать ручки и т.п., что тогда требовалось для большого света. Он умел добросовестно, честно работать на линии и учить других не приказом, а личным указом, что так редко встречалось в то время. У Шауфуса мы учились, как надо продуктивно работать. Он умел подбирать кадры и дорожить людьми. Его биографию, если таковая будет когда-либо написана, полезно прочесть всякому транспортнику. Я с умилением вспоминаю Николая Константиновича Шауфуса , у которого я учился практически и многое у него позаимствовал.

За пятьдесят с лишним лет моей работы на транспорте я другого такого честного, исполнительного работника не встречал. С глубокой преданностью вспоминаю о нем. Шауфус скончался задолго до Октябрьского переворота, около 1910 года. Его портрет, вырезанный из какой-то газеты того времени, я долго хранил и теперь подклеиваю к своим запискам.

Ссылки: