Тимофеев-Ресовский женился, 1922

К тому времени я уже женился , в 22-м году. Через большой практикум, кстати. Моя жена Лёлька... Вообще она была совершенно замечательная женщина. Бывают замечательные женщины, изредка попадаются на свете. А еще реже попадаются совершенно замечательные. Так вот, моя супружница была совершенно замечательной женщиной. Отдаленное знакомство какое-то домами было когда-то. А семейство у нее было обширное. Их было девять человек детей, причем все бабьё - два брата и семь сестер. Вы представляете себе? Нас было шесть братьев и одна сестра. Значит, сестре была не жизнь, а жестянка: все шесть братьев ее за косы таскали и всячески над ней измывались. А там наоборот: семь девок, в общем, ухаживали за двумя братьями и испортили их. Нет, одного не испортили.

Вот вы видели, по-моему, в альбоме, такой стоит мужик с детьми, все в романовских полушубках. Вот это брат Лёлькин, Борис , который агроном и который специалист был по романовскому овцеводству. "Самый счастливый человек в жизни", как он уверял, потому что все мечты его исполнились.

Он мечтал и женился действительно на ярославской такой тоже агрономше, произвел четырех детенышей - одного мальца и трех девок. Или наоборот. И мечтал, главное, все семейство одеть в настоящие романовские полушубки. И мечта его сбылась. Этот Борис так и остался в Ярославской губернии... Он всю первую войну провоевал, его только два раза легко ранило, и сравнительно скоро ему удалось демобилизоваться. Его упрашивали остаться в Красной армии, но он умолил через того же Бонч-Бруевича , о котором я вам рассказывал, который моей семье протежировал... Удалось демобилизоваться и на землю сесть в Ярославской губернии. А ехал консультировать все романовское животноводство. На этой должности он, по-моему, в начале 50-х годов и помре. Он был почти на двадцать лет старше Лёльки. Лёлька была снизу, по-моему, второй, не самой младшей, а второй снизу. Старшая сестра, Вера Александровна , была на 21 год старше Лёльки. Она была музыкантшей и знаменита была тем, что знакомилась со всякими знаменитостями музыкальными. Дружила и с Орловым, и с Рахманиновым, и со всеми знаменитыми певицами: и с певицей Держинской, и с певицей Неждановой, и с певицей Степановой, и с композитором Гречаниновым, с Игорем Стравинским. Одним словом, коллекционировала знаменитых музыкантов. Она была такая барыня, никогда замуж не выходила, имела салон... работала учительницей музыки, и, как это называется, при Большом театре она была... не концертмейстером, а как-то еще это называется, кто занимается и аккомпаниаторством, но главным образом теорией с певцами. Потому что певцы-то многие - дубы стоеросовые: кроме как мурлыкнуть, ничего не знают, их надо немножко образовать, чтобы выпускать-то в люди. Только глотки. А почему в этом месте надо взреветь, а в другом, наоборот, шепотком, так это им надо популярно разъяснить. Да, кажется, концертмейстер это называется. Очень вообще была в этом смысле полезная баба: у нее можно было встретиться со всякими интересными музыкальными людьми.

Следующая сестра была химик-фармаколог, неплохой, и была замужем за Михаилом Ивановичем Штуцером , очень замечательным бактериологом. Ну вот, это раз... два... третья сестра была химик опять же. Это бабьё тогда все в химию бросалось, потому что на Высших женских курсах Александр Николаевич Реформатский общую химию преподавал на первом курсе, а он был химический златоуст, одним словом, курсисток завлекал. А затем была еще Антонина, опять же химик. Высшие женские курсы она кончила и была оставлена там для приготовления к профессорскому званию. И черт ее дернул подхватить не рак, а саркому. Эта саркома... Она буквально в три-четыре месяца скончалась. То же самое и другая старшая сестра - тоже саркома. Между прочим, я думаю, не зря они саркому подхватили. Они обе работали по радиационной части. А тогда это очень неаккуратно было, они обе облучились.

Елена Александровна начинала тоже у Кольцова еще в университете Шанявского. И в университете Шанявского Михаилу Михайловичу Завадовскому в 18-м году загорелось пересаживать яичники у кур в Аскании-Нова , у бывшего Фальц-Фейна . И в его экспедиции в Асканию-Нова принимали участие два дохлых совсем студента и семь девок-студенток, в том числе и Елена Александровна. Заканчивала она Алфёровскую гимназию . А мы, между прочим, алфёровских гимназисток презирали за интеллигентность. Мы дружили с Травниковской женской гимназией в Москве . Они были хорошенькие, а потом, ужопистые, извините за выражение, - вертеть умели задницей, а те, алфёровки, были интеллигентные, благовоспитанные и всякая такая штука и задницами вертеть не умели. Так вот, значит, поехали они в экспедицию.

А там, в "Хохляндии", как раз начались эти... Через Асканию-Нова и белые, и зеленые, и коричневые, и черные, и красные, и все другие проходили. Михаил Михайлович Завадовский - он не был великий ученый, и даже не очень крупный, и даже не без придури. Поэтому оказался и человеком так себе. Бросил всех этих своих девиц там и сам смылся в Крым, в Симферополь, с какой-то оказией. И с двумя молодыми человеками, которые оказались тоже в человеческом смысле не особенно того. Вот три мужика во главе с начальником экспедиции драпанули, бросили семь девок на произвол проходящих банд. Потому что все это были банды: что красные, что белые, что рыжие, что черные - всё один черт. Всяких цветов банды. В конце концов половина из них - четыре штуки - умудрились попасть в Одессу- маму, а три штуки в Крым , в том числе и Елена Александровна. А в Крыму тогда работал очень бойкий Симферопольский университет , который сейчас, кажется, опять университетом стал. А в конце 20-х годов был превращен в пединститут. Там собралось множество прекрасных профессоров со всей голодающей России. И Елена Александровна поступила там в этот университет, а этот Михаил Михайлович Завадовский, ему потом было страшно совестно, устроил ее уборщицей в Симферопольский университет. Не мог пристроить лаборанткой! Но это увидел покойный Гурвич , знаменитый гистолог, выдумавший эти митогенетические лучи ... Он тогда был профессором Симферопольского университета, потом в Москву приехал и помер. Он тогда был уже пожилой человек, и он этому молодому болвану Завадовскому публичную вздрючку сделал и взял лаборанткой к себе Елену Александровну. Это, во-первых, в два раза больше денег, а во-вторых, не заниматься вообще-то уборкой хлама на университетском дворе. Ну вот.

Это все-таки на Завадовского подействовало, он нашел какую-то хохлушку или татарку на освободившееся место и обращался с ней, чего раньше не догадался, вполне, значит, вежливо и корректно. Но благорасположения Гурвича до самой смерти так и не заработал. А Гурвич был действительно крупный...

Я считаю, что в этих митогенетических лучах Гурвич чертову прорву напутал и путного там немного. Но как он подошел к этому - все это очень интересно, логично, красиво. И у него прекрасные гистологические работы...

Так она застряла в Крыму. А когда вернулась, должна была тут устроиться опять. Но так как она начала у Кольцова в университете Шанявского, то она, конечно, к Кольцову пошла. И Кольцов очень мило принял ее и направил ко мне, что вот, я староста, - "попросите его от моего имени, старосту этого самого, вас устроить. Он вам там местечко найдет и всякая такая штука, и микроскоп"... Что я и сделал. Но она как- то меня так обработала, что я, значит, женился. У меня поэтому вместе с

СэСэСэРэ значок даже на пиджаке есть: "50-летие". Просто написано: "1922-1972". Мы отпраздновали тут золотую свадьбу, а оказывается, СэСэСэРэ свою золотую свадьбу отпраздновал, и по этому поводу значки выпустили, но на них не написано, что это в пользу СэСэСэРэ, поэтому я себе навесил. Нам достали где-то.

Ссылки: