Татищев: налаживание артиллерии в Кенигсберге и Макленбурге

В феврале 1717 года ему предложено продолжать строительство Оружейного двора в Петербурге , причем на нем же лежит и обеспечение солдат, приписанных к Оружейному двору "для караулу и посылок". А уже в апреле того же года он отправляется по поручению Брюса в Кенигсберг для приведения в порядок расстроенной русской артиллерии в двух расквартированных в Померании и Мекленбурге дивизиях, а также для того, чтобы сшить "на каждого человека по кафтану, по камзолу, по карпусу".

См. Россия в Северной войне, распад "Северного союза", 1717 г

Осложнение международной обстановки к зиме 1717 года побуждало русское правительство, с одной стороны, не форсировать активные действия против Швеции, а с другой - быть готовым к выводу своих войск из районов южного побережья Балтики. Подготовиться к этой возможной операции и предусматривалось командированием в расположение русских войск Татищева.

На переобмундирование расквартированных в Померании и Мекленбурге артиллеристов Татищев "в добавку для посылки" получил пятьсот золотых червонцев. Ремонт артиллерийской техники, по-видимому, предполагалось осуществить за счет местных войсковых ресурсов. Поэтому многое зависело от содействия военного руководства. Брюс и снабжает Татищева специальным "письменным наказом" к генералу Никите (Аниките) Ивановичу Репнину - командующему одной из двух дивизий. Отпущенная Татищеву сумма, конечно, совершенно не соответствовала тому объему работ, который ему предстояло выполнить "По принудительному курсу русский золотой червонец этого времени приравнивался к двум рублям - талерам. Но его действительный курс был значительно ниже (примерно полтора рубля). Поэтому если серебряный рубль шел в других европейских странах один к одному с талером (и в том и в другом было 28 граммов серебра), то на золотой червонец (3,4 грамма золота) двух талеров там не давали. Это было, конечно, известно и в Петербурге. Но по обыкновению петербургское начальство, требуя безусловного выполнения определенных работ, давало заведомо недостаточное материальное их обеспечение. Насколько незначительна была эта сумма, можно судить хотя бы по тому, что в том же 1717 году стоимость содержания одного нашего солдата в год определялась в 28 рублей 40 копеек, а одного драгуна - в 40 рублей 17 копеек. С другой стороны, пушечный мастер Витверк в Кенигсберге, которого Татищев должен был привлечь на русскую службу, согласился подготовить двух учеников за те же пятьсот червонцев. И в этом случае казна не собиралась торговаться: речь шла об иностранце.

Татищев прибыл в Кенигсберг 12 мая и немедленно с головой ушел в работу. Три дня он изучает состояние мастерских, ищет материалы, сопоставляет цены в разных местах, непрерывно уведомляя Брюса о всех своих шагах и соображениях. Он быстро выясняет, что "сукны дешевле" в Гданьске, "а штаны и сапоги делать здесь дешевле". 21 мая он уже в Гданьске, где размещает заказ на сукно, а через некоторое время мастерские получили вместе с заказом предписание выполнить его "в три недели".

В связи с начавшейся переброской русских войск к границам России дивизия Репнина передавалась под командование фельдмаршала Шереметева . 13 июля оба командующих "указали" Татищеву срочно прибыть в расположение армии "для исправления артиллерии, понедее им поход назначен к границам российским". Со своей стороны, и Брюс написал письмо Шереметеву с просьбой оказывать содействие Татищеву в осуществлении его миссии. 15 июня Татищев отбывает в Тарунь, где была дислоцирована дивизия Репнина, а также располагался штаб русской армии, во главе которой находился один из виднейших русских полководцев, будущий "верховник" Василий Владимирович Долгорукий (1667-1746) .

Долгорукий радушно принял Татищева, приказав по всем важным делам обращаться лично к нему. В течение семи недель Татищев в Таруни занимается приведением в порядок основательно запущенного артил- лерийского хозяйства. 6 августа он возвращается в Гданьск, уведомив Брюса, что артиллерию в четырех полках дивизии Репнина он "совсем исправил. Станки, ящики и протчих принадлежащих припасов вновь все делал, в чем господа генералы довольны весьма". В свою очередь, Репнин, отпуская Татищева, писал 16 сентября Брюсу: "Присланный от Вашего превосходительства порутчик Татищев человек добрый и дело свое в моей дивизии изрядно исправил. Истинно никогда так было, за что благодарствуем, и желаю, дабы и всегда здесь при нас таковы ж были, а не такие, какие были и ныне есть". Похвала весьма выразительная и, конечно, совершенно бескорыстная, а потому справедливая.

Больше трудностей выпало на долю Татищева при выполнении аналогичного задания в дивизии генерала Адама Адамовича Вейде , расквартированной в Мекленбурге . Трудности начались с того, что Татищев с самого начала не мог получить даже сведений, "сколько людей и пушек оставлено" в Мекленбурге. Видимо, и сам Вейде не слишком рвался оказать содействие посланцу из Петербурга. А деньги, привезенные с собой, конечно, уже были истрачены. К тому же генералы решили использовать Татищева не только для ремонта техники, но и для полного обеспечения артиллерии необходимыми припасами. Особенно плохо обстояло дело с обеспечением артиллерии конной силой. И Татищеву приходилось делать то, что само военное руководство на месте сделать не сумело: закупать необходимых лошадей и припасы. Для завершения этих дел Долгорукий выделил ему еще двести червонцев, чего, конечно, опять-таки было слишком мало.

От первоначальной мысли сделать новые станки под пушки и деревянные ящики и для дивизии Вейде ему пришлось отказаться, так как стоили "дерево, железо и работа без меры дорого". Ограничились ремонтом старых, с тем чтобы было "возможно до границ своих довести".

Вечером 18 сентября в Гданьск прибыл Петр I . Одна из целей его приезда заключалась в стремлении заставить городской магистрат выплатить наложенную на город год назад контрибуцию, а также заставить город прекратить торговлю и прочие сношения со Швецией (чего оккупирующие город войска сделать никак не могли). Другая цель носила, казалось бы, частный характер: Петр хотел на месте познакомиться со "святыней". В 1716 году он получил от бургомистра Гданьска сообщение, будто в городе имеется картина "Страшный суд" , написанная самим просветителем славян Мефодием. Требуемая контрибуция исчислялась в двести тысяч рублей. За картину городской магистрат испрашивал сто тысяч. Петр готов был выплатить 50 тысяч и поручил В. В. Долгорукому , а также Татищеву на месте осуществить эту сделку. Татищев, однако, скоро понял, что бургомистр об авторстве Мефодия "вымысля или от слышания сказывал". Довод этот, по-видимому, произвел впечатление на Петра, в результате чего тот не стал настаивать на покупке картины. Деятельностью Татищева в Поморье Петр, очевидно, остался вполне удовлетворен как в отношении основной задачи, так и в части его личных поручений. Татищев сообщает Брюсу, что имел возможность "просить о перемене чина", то есть о повышении по службе, но воздержался от этого, дабы не идти в обход Брюса. 20 сентября, "по 100 выстрелах", царь сухим путем направился назад в Кенигсберг, наказав Долгорукому утвердить контракт с пушечных дел мастером Витверком на поставленных им условиях (пятьсот червонцев за подготовку двух учеников). Ряд личных поручений дал Татищеву и Брюс.

Татищев покупает для Брюса книги, вина, цитрусовые деревья, ищет "статуйного мастера", которому заказывает две дубовые статуи стоимостью по десять червонцев. Книги и в России и в Европе были весьма дорогими. Из собственных пометок Татищева на книгах его личной библиотеки видно, что он платил за них от пятидесяти копеек до восьми с лишним рублей. Поэтому, покупая определенное количество книг, он высылает Брюсу "росписи" новых изданий "мафематических новых и алхимических книг", а также "гисторических новых".

Еще более широк круг вопросов, по которым и на этот раз закупает литературу сам Татищев. Даже из той небольшой части книг, которые удалось разыскать в наши дни, видно, что собирателя интересовали книги по истории, хронологии, этнографии, географии, различные лексиконы, грамматики (немецкая и французская), богословская литература, книги по театру, садоводству - пособия по математике, геометрии, геологии, химии, астрономии, строительному делу, фортификации, артиллерии. Все закупленное он отправил единой упаковкой Брюсу, с тем чтобы в Петербурге разобраться в приобретениях для того и другого.

Будучи перегруженным разного рода поручениями, Татищев находил время и для решения внезапно возникавших вопросов, и для того, чтобы пополнить свое образование. Так, еще по пути в Кенигсберг он осматривает уцелевшее после гибели русского корабля "Люстига" артиллерийское снаряжение. Проезжая через Либаву, он ходатайствует об освобождении из-под ареста русского бомбардира. Уговаривая Витверка перейти на службу в Россию или взять в ученики русских мастеров, он сам внимательно изучает технологический процесс литья пушек . И оказывается, что он и ранее хорошо был знаком с этим процессом, так как от его внимания не ускользнули технические новинки, о чем он немедленно и извещает в письме. Привлекают его и к разного рода следственным делам, связанным с провинностями тех или иных чинов артиллерийской службы.

Узнав в Гданьске о взятии австрийцами Белграда, Татищев 20 августа отправляет специальное уведомление об этом в Петербург. По-видимому, в Данциге Татищев присутствовал на пиру у Петра и воспроизвел позднее в "Истории" происшедший там любопытный разговор. Речь шла о польских делах. Льстивый царедворец Платон Иванович Мусин-Пушкин начал хвалить Петра, противопоставляя его самодержавное правление царствованию отца - Алексея Михайловича , - который доверялся своим советникам: боярину Морозову и другим. Петр, однако, увидел в этом не похвалу, а "брань" в свой адрес и обратился как бы за третейским судейством к Якову Федоровичу Долгорукому (1639-1720) , отличавшемуся независимым и открытым характером. "Ты меня больше всех бранишь и так тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть, - сказал Петр князю. - Но как разсужу, то я вижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь, для того я тебя внутренне благодарю". Петр предложил Долгорукому оценить отцовские и его собственные дела. Я. Ф. Долгорукий действительно мог дать такую оценку, так как начинал службу при дворе Алексея Михайловича и в отличие от Петра хорошо знал "тишайшего" царя. И теперь он, "недолго по повадке великие свои усы разглаживая и думая", дал сопоставительную оценку, не слишком лестную для Петра:

"Дела разные, в ином отец твой, в ином ты больше хвалы и благодарения от нас достойны". Князь выделил три круга обязанностей государей: правосудие, военные дела, дипломатические, причем первому отводил важнейшее место. Долгорукий находил, что в правосудии "отец твой более времяни свободнаго имел, а тебе есче и думать времени о том и не достало, а тако отец твой более, нежели ты, зделал; но когда ты о сем прилежать будешь, то может превзойдешь, и пора тебе о том думать". Не очень жаловал князь Петра и по второму кругу обязанностей государя. Он отметил, что именно Алексей указал путь к устроению регулярных войск, а после него все это было приведено в расстройство, так что Петру пришлось все начинать заново. Правда, Петр "все вновь делал и в лучшее состояние привел". Но расстройство было создано правительством Нарышкиных в 90-е годы. Да и теперь князь оговаривается: "Не знаю, кого более похвалить", - откладывая ответ на этот вопрос до конца войны. Преимущество Петра он увидел лишь в выполнении внешне-политических задач, дипломатической активности и в создании флота.

По сообщению Татищева, Петр высоко оценил искренность своего сподвижника. Расцеловав его, он сказал: "Благий рабе, верный рабе, в мале был еси верен, над многими тя поставлю". "Сие Меншикову и другим, - отмечает Татищев, - весьма было прискорбно и всеми меры прилежали его государю озлобить, но не успели ничего". За этой глухой оценкой скрывается и отношение самого Татищева к разыгравшейся в 1717-1718 годах драме: бегству царевича Алексея ,

Ссылки: