Э.И. Стогов о своем арабском белорожденном коне в Иркутске

Рассказав о собаке, спасшей мне два раза жизнь, я упомянул об арабском белорожденном верховом моем коне в Иркутске. Если я дозволил себе говорить о собаке, то о благородном и гордом животном - слуге человека дозволю себе упомянуть хотя несколько слов. В старом флоте молодые офицеры очень любили ездить верхом. Конь и лодка - крайности, а говорят: крайности сходятся.

Оставшись в Иркутске начальником адмиралтейства, я устроился оседло, у меня были и лошади и экипажи, но не было верхового коня. 12 лет ездя на собаках, я, по свойству моряка - любить верховую езду, очень желал устроить себе эту потеху. Советы старожилых приятелей указали мне на сосланного кавалерийского штаб-офицера, отличного знатока лошадей и искусного берейтора. Пригласил я к себе этого бывшего господина. Уже весьма пожилой, седой, но еще здоровый и сильный. Хорошо одет кучером, походка кавалерийская, с согнутыми коленями, голос твердый с акцентом серба. Смотря на него так и кажется, что он еще командует эскадроном.

Я объяснил ему мое желание иметь верхового коня. Он, приняв позу сознательного достоинства, с выговором южного славянина отвечал:

- Это наше ребячье дело! но готовой верховой лошади здесь нет.

- Как же ты посоветуешь мне устроить?

- Это дело наших рук. Есть кровный конь, не верховой, но рожден для седла; я могу указать вашему высокоблагородию, а ваше дело купить.

- Хорошо, я куплю, только укажи.

- Есть конь на почте, он недавно ходит на пристяжке, белый конь; на почте не знают цены, а конь тысячный!

- Спасибо, я завтра куплю лошадь, но она не выезжена под верх?

- Выездить - наших рук дело. Выездим в станке как немцы, или для фронта на все аллюры.

- Где же найти тебя?

- Я живу близ женского монастыря, но если прикажете, я завтра наведаюсь.

Стакан водки - простились. Почту содержала дума, я к голове. Без слова дано согласие и заплатить по цене в книге, за что куплена. На другой день ссыльный кавалерист выбрал лошадь, я заплатил 60 рублей. Старик в восторге от коня, ценил его в несколько тысяч! Я просил его выездить коня для прогулки по городу, чтобы был смирен и не пугался. Старик не упустил сказать насмешку над неопытностию моряка, но весьма прилично. В старике сквозил общественный быт лихого кутилы. Старик хотел дрессировать коня в станке, но [так] как это долго, а я хотел скорей, то на поле была устроена корда.

В месяц переродился конь, на корме поправился, а в выездке выправился. Просто - красавец! По команде исполнял все аллюры, но старик находил нужным поездить по шумным улицам, чтобы не пугался конь. Недели две мой берейтор брал коня перед рассветом и возвращался после полудня.

Раз у губернатора , Ивана Богдановича Цейдлера , я был свидетелем доклада исправника. Тогда около Иркутска, в горах было две шайки разбойников, исправник докладывал, что какая-то каналья из города ездит на белой лошади то к одной, то к другой шайке, и поймать никак не могут.

На меня подействовал доклад о белой лошади: подумал, уже не мой ли берейтор отличается. На другой же день проследили за ним и оказалось - действительно, возвращался из северных гор маршмарш; как опытный, проводил коня, вытирал соломой и приезжал домой на сухом коне.<...>

Позже я узнал, что этот отличный берейтор, живя в Иркутске как главнокомандующий над шайками, получал донесения, отдавал приказания, направлял их набеги, уведомлял о намерениях полиции и проч. Конь, действительно, был превосходный, выезжен прекрасно, пылкое, но доброе и послушное животное. В Иркутске все знали моего коня. Я потом подарил его принявшему мою должность Николаю Вуколовичу Головину .

Узнал я историю коня. На киргизской [пограничной] линии, в крепостцу Бухтарму (звали: Бухтарма - новая тюрьма) приезжали бухарцы с товарами и урюком. Запоздали возвратиться; у них был жеребенок, то чтобы не затруднил в обратном пути, продали казаку за безделицу. Казак, приехав в Иркутск с товаром, продал всех своих лошадей на почту за большую цену и этого коня - за 60 рублей, а такая цена считалась огромною, сравнительно с ценами на [пограничной] линии. У Лавинского были две каретные четверни, куплены в Енисейской губернии, в Минусе , из табунов купца (кажется, Мясникова) на выбор, по 25-ти рублей лошадь; это обыкновенная цена. Лавинский [после своей отставки] вывел лошадей в Петербург.

Разговорился я о ссыльных в Иркутске. Об этих выкидышах русского общества - рассказов без конца. Эти энергические натуры с ложным направлением и там редко совладают с своими обычаями, они и там ведут тревожную жизнь с приключениями. Я записал - памятный день в Иркутске . Назвав памятным днем, тем самым объяснил, что не все дни похожи на этот день.

Ссылки: