Каторжные на солеваренном заводе в Охотске

Еще в Охотске я сделан был презусом военного суда. Там ни уездного и никакого не было, и был следователем по всем происшествиям. В 20 верстах от Охотска, по берегу моря стоит солеваренный завод , на котором работают каторжные, но какие каторжные, - не поддавшиеся исправлению ни от каких наказаний. Все они вытерпели несколько наказаний кнутом и, как последняя мера, сосланы в Охотск. Это отпетые люди, учинившие не одно убийство, презирающие всякое наказание и как бы ищущие сделать преступление. Это люди, которых все боялись, и по заведенному порядку - каторжный не имел права подходить к чиновнику ближе 6-ти аршин.

Стоит того, чтобы я поговорил об этом народе. В первую весну какое-то следствие привело меня на завод. Я уже много слышал о ха-рактере этих молодцов и составил себе идею о них. Я еще застал там знаменитого Карцо-ва, бывшего поручика гвардии; это был человек саженного роста, с некоторым образова-нием и поэтическим понятием о чести и благородстве; он был атаман небольшой шайки разбойников, человек 5-6 не более. Всякую весну он убегал и командирствовал на дороге между Якутском и Охотском; зимой являлся, судился, наказывался плетями, а весною опять уходил. Старик при мне уже не бегал. Подобные ему отверженцы, лишенные всех человеческих прав, дорожили более жизни - свободою. Какою же свободою, когда всю жизнь проводили в ручных и ножных кан-далах? а все-таки и у них была свобода по своему понятию. Каторжных было человек бо-лее 300, из них женатые имели особые домики, а все холостые жили в общей казарме по-среди площади за железными решетками и за строгим караулом. Холостым дозволялось после работы ходить в гости к женатым, вот тут-то и были их клубы, тут происходила азартная игра в какие-нибудь 15-20 карт на капитал 30 коп., но азарт был совершенно та-кой же, как в игре на 100 тыс. руб. Тут влюблялись в чужих жен, тут смертельно ревновали, бывали и убийства; тут же со-ставлялись сговоры на побеги, ? одним словом, хотя это был и грязный мир падшего че-ловека, но человек и в этот мир перенес с собою страсти, да еще в крайней степени. Ка-торжный, если не имел на себя жалобы, вмешательство начальника считал нарушением своей свободы, и тогда, начальник, берегись. Если же бывала жалоба, тогда виновного можно наказать жестоко, и начальник не виноват, он исполнил закон, а закону должны повиноваться все. Приехав в завод, я увидел удивительную охоту на бесчисленных озерах. Я был молод, а молодость просилась на подвиг. Я выбрал трех каторжных из самых отчаянных, приказал расковать, посадил в лодку, и мы отправились на охоту. Пристал я к острову, приказал ка- торжным развести огонь, жарить и есть птицу, а сам завернулся в шинель и будто бы за-снул. Один из них, Андрюшка, сказал, что я должен быть честный человек. Другой под-твердил и прибавил: ?да, он честный и храбрый, потому что подлец не доверился бы нам, варнакам, а он спит как ангел?. Третий сказал: ?вот на такого человека и не поднимается рука?. Они наелись, а я будто проснулся, и мы поехали домой. Дорогой я спросил: ? Может быть, из вас кто-нибудь намерен бежать? Молчат. ? Я спрашиваю вас не по службе, а по секрету, ? продолжал я. Андрюшка, глядя исподлобья, сказал вполголоса, что он убежит. ? Когда? ? Завтра? ? А кандалы? ? Да это царское, я повешу на дереве. ? А что будешь есть? ? Да я зимой спрятал в дупле сухарей и крупы, а там что Бог пошлет. ? Ребята, я ничего не слыхал, секрет. ? Слушаем-с, ? отвечали они. Приехали; я приказал заковать по положению и очень был доволен своим днем. Оста- новить Андрюшку ? бесполезно, он бежит в другое время, а я только озлоблю его и дру-гих. Поутру получаю рапорт, что из числа ходивших на рубку дров Андрюшка бежал. Сде-лано было законное распоряжение о поимке, но Андрюшки и след простыл. В тот же день каторжные шептали: ?с этим барином можно жить, он честный и благородно держит сло-во?. С первым снегом Андрюшка явился на гауптвахту, где я случился на то время. Он по- валился ко мне в ноги и целовал их, благодарил за то, что я не помешал ему бежать. ? Дурак, ведь тебя накажут плетьми? ? Что же, батюшка, это не твое дело, не ты, а закон наказывает, а ты выше закона не будешь. Но вот еще замечательный рассказ об Иване Медянцеве. Он только что убил в казарме одного каторжного кандалами по голове. Его наказали кнутом, и он успокоился. Медян-цев из ярославских мещан, лет 32-х, вершков 10-ти роста, хорошо сложен, гибок, силен, грамотен. После каждого убийства он читал Библию ? это была его потребность. С устройства завода никто и никогда не входил в холостую казарму каторжных, а, обыкновенно, выкликали поименно. Я первый решился пойти, за мной вошли караульные с ружьями, но чт? могут сделать караульные там, где достаточно одного удара кандалами по голове? Я караульным приказал выйти вон. Я был в форменном сюртуке, в эполетах, но без сабли. Вошел и поздоровался. Более 200 человек на нарах, в два этажа загремели це-пями, все поднялись и здоровались. Боже мой, что за искаженные физиономии и в такой массе предстали пред меня! Но это люди, и я держал себя как с людьми, хотя другие и считали их хуже зверей. Как водит-ся, хозяева просили меня садиться, но я не решался, видя много ползающих насекомых. Догадались, нашли доску, вытерли. Я начал с участия к их быту, спрашивал, нет ли обид, каково кормят и проч. Дошел я и до нравственного ответа в будущей[, загробной] жизни. ? Отнимать жизнь, ? сказал я, ? дело непоправимое, велик ответ перед Богом, ? и об-ратился с увещанием к Медянцеву. Он искренно признался, что он сам мерзок себе, после убийства. ? Так зачем же ты убиваешь? ? А вы думаете, я рад тому: бывает такое время, не знает человек покоя, сна нет, все красно в глазах, куда бы нибудь спрятался, а на эту пору какой-нибудь дрянной человек досаждает, ну, и не помнишь, как хватишь его чем попало и по чему попало. Тогда опом-нишься, когда убьешь, да уже поздно. Явится новая неприятность за убийство (наказание), да уже не поправишь, вот так и живешь. Подобный рассказ о каком-то болезненном пароксизме я слышал от многих и в разных местах и, полагаю, едва ли это не истерический припадок от сильных потрясений при на-казании кнутом. Это физиологическое состояние организма стоило бы разъяснения. Поговоривши с каторжными по-человечески часа два, я простился с ними; они напутст- вовали меня молитвами, пожеланиями, и, видимо, им понравилось мое посещение. Смотрителем завода был чиновник Мелехин, он оскорбил Медянцева, нарушил свободу. Оскорбленный не вынес, разругал смотрителя на весь завод. Мелехин взял его с примкну-тыми штыками и приковал к стене на цепи. Медянцев объявил, что хочет открыть важный секрет, Мелехин подошел, Медянцев рванулся на цепи, но ошибся, только разрезал пла-тье и легко ранил Мелехина; Медянцева наказали [кнутами], признали неисправимым и сослали на Камчатку. Там снимали кандалы и давали свободу ? только живи смирно. Ме-ра эта, по большей части, удавалась, каторжный смирялся и доживал век в Камчатке. Заговорив о каторжных, буду продолжать. Я не умел бы сказать, каких национально-стей не было между каторжными солеваренного завода. Раз, проезжает чрез Охотск в Америку доктор Беневский. Среди разговора он сказал, что знает все языки Европы и поч-ти все ? Азии. Я промолчал, но уговорил его посмотреть солеваренный завод, на чт? он охотно согласился. На заводе приказано было отобрать людей разных наций, и Беневско-му был представлен длинный ряд: турок, персиян, армян и почти все племена Европы. Я предложил Беневскому поговорить с каждым из них. Но каково же было мое удивле-ние, когда он спросил персиянина: из какой он провинции, и начал говорить поговорками его родины, пропел даже песню. Так прошел он весь фронт и каждому сказал несколько родных им прибауток, пел их народные песни и каждого дразнил, как дразнят на его ро-дине. Беневский уехал на службу Американской компании ? в Ситку. Года через три мне сказали, что Беневский целый год жаловался болезнью головы, наконец, сошел с ума и заговорил на всех языках, так что никто не понимал его. Узнали мы, что в завод ссылается тамбовский помещик Алмазов, где находился быв-ший его камердинер. История такая: Алмазов делал фальшивые ассигнации, конечно, тайно, в глуши сада, в беседке. Как-то пронюхал он, что его работу подглядел камерди-нер. Алмазов взвел как-то убийство на камердинера и, посредством денег, достиг того, что невинного камердинера сослали в каторжную работу.

Любопытно было нам погля-деть, как встретятся они. Алмазов был еще довольно молод, тщедушный, с плохим здо-ровьем. Камердинер встретил бывшего своего барина дружелюбно, даже с оттенком почтения. Алмазов не мог исполнять данного урока на работе, камердинер помогал и много делал за барина, чинил ему обувь, платье. Всех нас тронула честная доброта камердинера, и мы назначили его в неспособные [к труду на заводе] и выпустили на вольное пропитание, а Алмазова, как бывшего дворянина, взяли в город и числили мастеровым при порте, т.е. Алмазов жил в городе на воле. Камердинер, получивший свободу, поселился с барином и, можно сказать, трудами своими пропитывал его. Алмазов наделал разных кукол, сочи-нял разные комедии и, действуя куклами и разными голосами, весьма искусно представ-лял ?Петрушку?, ходя по домам. Мы все охотно платили ему за труды, и он тем и сущест-вовал при казенном пайке. Было в заводе человек шесть так называемых ?фальшивых монетчиков?. Это были все самые кроткие люди, хорошие рисовальщики и резчики. Каждый год летом из завода бежало несколько человек, иногда составляли шайки, и тогда на дороге между Охотском и Якутском они были властителями. Беглые одиночки существовали воровством, но бывали шайки беглых, ? тогда они были дерзкими хозяева-ми. После смерти Карцова долго не составлялись шайки, да и после не каждый год; ло-вить их на огромном и безлюдном пространстве не было никакой возможности; зимой же беглые сами являлись в Охотск. Эти шайки всегда имели атамана, есаула, поручика и два, три рядовых. Они знали все пути транспортов, казенного не трогали, но купец редко проходил не заплатя пошлины. При купеческих транспортах, обыкновенно, ехал приказчик; беглые останавливали транспорт, и атаман спрашивал накладную. Если приказчик не покорялся, то его раздева-ли, на мягкие места клали зажженный трут и выжидали покорности. Если накладной при транспорте не было, то разбивали все сумы и ящики и выбирали, что им нужно, а если накладная была, то назначали по нумерам те ящики, которые должны быть отданы им, брали, что им нужно, и отпускали. Разумеется, главную статью составляла французская водка* и одежда, например: круглая шляпа, хорошие сапоги и проч. Чай, сахар - само по себе. Купцы переносили беду, как неизбежное зло. * По- видимому, коньяк. ? Примеч. М.И. Классона ** В.А. Черных относит этот период к зиме 1821/22 года. Но вернемся к своему рассказу.

Ссылки: