Истребитель ПИ-1, штопор

Штопор - это такой противник, с которым приходится сражаться непрерывно. Известны, казалось бы, все его разновидности, все каверзы, на какие он способен, а вот создали конструкторы новый самолет, и опять жди неприятностей, опять испытывай штопорные качества машины. А они строго индивидуальны не только у каждого типа самолета, но и у его модификаций. В связи с этим вспоминается история с истребителем ПИ-1 , созданным Дмитрием Павловичем Григоровичем .

ПИ-1, о котором здесь пойдет речь, имел уже только пулеметное вооружение - в каждом крыле размещалось по три пулемета. Д. П. Григорович обладал огромным конструкторским опытом, и все-таки его новое детище - ПИ-1 - "прихварывало" плоским штопором. При встрече Дмитрий Павлович так и сказал мне: - Прихварывает... Помогите разобраться.

Вылетаем на испытания вместе с инженером-летчиком Алексеем Ивановичем Никашиным . Я на ПИ-1, он на другом истребителе, в качестве наблюдателя. Начинается обычная подготовительная работа к будущему штопору, установившийся режим которого, как известно, считается только после третьего витка. Полеты следуют один за другим. На земле нас каждый раз встречает профессор Александр Николаевич Журавченко - крупный специалист ЦАГИ. Седой старик, он как-то сразу молодеет, когда мы начинаем рассказывать ему о полете. Слушает не перебивая. Я докладываю: - Сделал срыв в штопор. Выполнил полвитка, виток и полтора витка в обе стороны. После каждого витка самолет стремится рывком поднять нос, выйти в горизонтальное положение. - Неважное дело, - произносит Александр Николаевич,- не нравится мне это, не нравится... Долго ломаем головы над новой загадкой. Наконец сообща решаем: в следующем полете сделать два витка с недобранной до отказа ручкой в сторону вращения. При этом дача мотору полных оборотов могла бы способствовать выводу самолета из штопора. И вот мы снова в воздухе. Несколько выше находится самолет Никашина. Качнул плоскостями: наблюдай, мол, Алеша, сейчас начну. Машина послушно нырнула вниз. Виток. И тут же энергичный рывок носом вверх. Полтора витка. Нос самолета задрался еще выше. Два витка, и горизонт бешено закрутился перед глазами. Мгновенно даю рули на вывод. Самолет продолжает крутиться. Три, четыре, пять витков. Плохо дело... Неужто так и не вырвусь из штопора? Даю полный газ мотору. Он дико, натужно ревет, а самолет не желает прекратить свой чертов вальс. Шесть, семь, восемь витков... Неужели придется прыгать? Висящий на шее секундомер - луковица качается из стороны в сторону, Отсчет секунд необходим для определения времени выполнения витка. Секундомер нужно остановить в момент прекращения вращения, быстро записать потерянную высоту и все это занести в отчет о полете. А уж Журавченко с Никашиным доведут дело до конца... Лихорадочно работает мысль, внимательно слежу за каждым новым штрихом полета.

Почему, собственно, несмотря на быстрое вращение, высота уменьшается относительно медленно. Ну, ну, возможно, что... Кажется, рано начал готовить завещание. Рули и мотор держу все в том же режиме, выжимая последние соки из ручки управления и сектора газа. После десятого витка самолет задрожал, словно в горячечном ознобе, и нырнул в пикирование.

Ура! Вышел все-таки! Нажимаю головку секундомера. Делаю пометку о высоте вывода самолета из штопора. Настроение - как у именинника. Шутки шутками, а после двух очередных витков пришлось бы покинуть непокорный самолет. После разбора этого полета ведущий инженер предложил мне слетать еще раз и довести количество витков перед выводом до трех. - Нет уж, увольте, - заявил я. - И так ясно. Пора ставить точку. Профессор Журавченко тактично занял нейтральную позицию. Мы же с инженером кипятились все пуще. Каждый настаивал на своем. В пылу спора я было забыл, что окончательное слово остается за командиром, то есть за мной. Когда, вспомнив, сказал об этом, инженер разъярился еще сильнее. Но против принятого решения он уже ничего не мог поделать.

Заключение было категоричным: испытания самолета на штопор прекратить, штопорным качествам истребителя ПИ -1 дать отрицательную оценку.

Однако вскоре на испытания поступил еще один самолет ПИ-1, отличавшийся от своего предшественника увеличенной поверхностью фюзеляжа, вытянутого вверх в виде гребешка. Такое новшество, по мнению конструктора, должно было улучшить штопорные качества самолета. Ничего не попишешь: раз пришел самолет, надо его испытывать. Совсем уже собрался было начать эту неприятную работу - новая машина не вызывала у меня восторга, - как нежданно-негаданно Алексей Никашин попросил поручить ему заняться ее испытанием. Он, видите ли, неудовлетворен моими прошлыми полетами на штопор, не уверен в правильности решения прекратить испытания первого варианта ПИ -1 и считает, что теперь он, как инженер - летчик, лучше справится с поставленной задачей. Короче: наука решила утереть нос практике. Я без колебаний согласился. Никашин - отличный авиатор. Тем паче подобная взаимозаменяемость у нас уже практиковалась.

Алексей Иванович был настолько убежден в возможности вывода самолета из штопора, что пренебрег методической последовательностью - сразу сделал три витка. Полого пикируя на другом истребителе, пристально наблюдаю за Никашиным. Все происходит так, как было и у меня. После второго витка ПИ -1 резко, почти до горизонтального положения, задрал нос и начал откладывать пологие быстрые витки. Пикирую невдалеке от Алексея, считаю его витки: пять... семь... пятнадцать... Начинаю все заметнее отставать от него по высоте: скорость пикирования моего самолета достигла предельно допустимой, а режим штопора у Никашина все не меняется. Что он - свихнулся? Сорок восемь, сорок девять витков, а он штопорит и штопорит. А может, эта чертова леталка вымотала из него всю душу и он потерял сознание? Виток пятидесятый, пятьдесят первый, пятьдесят второй... От самолета отделилась черная точечка, и вскоре над нею забелел купол парашюта. Фу ты, спасся упрямый чертушка! Самолет же проштопорил до самой земли и упал между двухэтажными домами. Только этого нам не хватало! Место-то ведь не безлюдное. А вдруг? Захожу на посадку. Прямо у самолетного носа рассыпалась тысячами искр красная ракета. Это финишер почти в упор пальнул из ракетницы, запрещает посадку. Быстро осматриваюсь и кляну себя на чем свет стоит - сгоряча забыл выпустить шасси. Такого со мной еще никогда не случалось... Однако заниматься самокритикой будем потом, а сейчас скорее на место происшествия. Здесь все оказалось в порядке, за исключением, конечно, самолета. Он лежал на брюхе (знать, штопор был идеально плоским!) и внешне выглядел целехоньким. Только внешне... Стукнулся он о землю прилично. Пришлось списывать и сдавать в металлолом. Понятно, что это делалось позже, а в тот момент, бегло глянув на самолет и убедившись, что он не натворил никаких бед, я стал немедленно разыскивать спустившегося на парашюте летчика.

Он, оказывается, уже находился в кругу товарищей. Снижаясь на приаэродромный лес, парашют зацепился за вершину громадной сосны, и Алексей беспомощно заболтал ногами между небом и землей. Первыми к незадачливому парашютисту примчались вездесущие ребятишки. Среди них находился и сынишка Алексея Ивановича - маленький Славка. Увидев болтающего ногами отца, он немедленно спросил: - Пап, а как ты туда забрался? У Никашина, как он потом сам рассказывал, даже слезы навернулись на глаза: эх, сынок, святая простота, откуда тебе знать, как близок ты был сейчас от сиротства... С сосны Алексея сняли подоспевшие с аэродрома товарищи. Трагикомедия на этом завершилась. Настала пора детально разобраться в происшествии, а если факты потребуют, то и держать ответ.

Алексей Иванович подробно рассказал о своих действиях в полете. Действительно, во время штопора он применял все известные тогда методы вывода самолета, но усилия его были напрасными. Оставалось одно - покинуть машину. Это тоже удалось сделать не сразу: возникающие инерционные силы рывками придавливали летчика к стенке кабины, ручка управления, раскачиваясь из стороны в сторону, упруго прижималась к сиденью, не давала подняться с него. - Если бы не запас высоты, пели бы по мне отходную,- закончил свой рассказ Никашин. И тут я задал ему вопрос - нокаут: - А почему пренебрег установленной методической последовательностью и сразу выполнил три витка? Никашин ответил, что, по его мнению, подготовительные срывы не принесли бы ничего нового. К тому же он был глубоко уверен, что если самолет вышел с запозданием после двух витков, то он должен был выйти и после трех. - Был убежден или и сейчас убежден? - переспросил я инженера. - Был, - твердо ответил Алексей и так же твердо посмотрел мне прямо в глаза. Так закончился спор науки с практикой. Случай, конечно, частный, но убедительный: наука, теория не имеет права пренебрегать практикой, накопленным опытом; точно так же и практика не может с улыбочкой относиться к теории; в авиации теория и практика - сестры-близнецы.

Никашину пришлось затем заниматься плоским штопором на серийном самолете И-14 с пулеметным вооружением. Прошлый урок наставил его на путь истинный. Задание он выполнил в строжайшем соответствии с разработанной методикой. Выдвинутые испытателем требования увеличить площадь хвостового оперения улучшили штопорные качества машины.

Ссылки: