Анастас Микоян и Ольга Шатуновская 1921 г

В марте 1921 года отозвали Микояна за преждевременное решение начать борьбу с дашнаками . Анастаса отозвали одного, поскольку он возглавил эту борьбу. Его послали в Нижний Новгород .

"Это казалось нам всем ужасным, как ссылка. Уехать из родных мест, с Кавказа, куда-то на север. Мы все очень его жалели. Он уговаривал меня поехать с ним:

"Неужели ты отпустишь меня одного в чужие края, на север, на чужбину? Неужели не поедешь со мной?"

- "Я очень тебя люблю, Анастас, - отвечала я, но поехать с тобой не могу. Уехать с родины, когда мы столько лет боролись - тогда это казалось, что столько лет, и теперь, наконец, победили. Это, конечно, ужасно, что тебя посылают туда, на север, но я поехать не могу. Это даже к лучшему. Жизнь сама решит за нас, мы расстанемся и перестанем ссориться".

Тогда мы простились, он ушел. В честь его отъезда был устроен вечер, но я не пошла туда. Зачем? Когда все говорили о наших с ним отношениях, прощаться на людях, чтоб все смотрели и говорили: "Вот она не поехала с ним". И я помню, он ушел, и я долго сидела около балкона в своем кабинете, где я жила. Мне было очень грустно, что он уезжает, что я лишаюсь близкого друга. Долго я так сидела. Вдруг вижу, идет Левон Мирзоян .

- Оля, пожалуйста, пойдем. Анастас очень грустный и мрачный. Просил, приди, хоть ненадолго, проститься.

- Я уже простилась.

- Пойдем, очень прошу тебя. Он долго все уговаривал меня, даже встал на колени.

- Пойдем, я прошу тебя!

- Нет, не пойду. Зачем я буду прощаться с ним на людях? Мы уже простились. Потом я говорю:

"Тебя Анастас послал?"

- Нет, он не посылал. Мы все видим, какой он грустный, и я пошел за тобой. Я говорю: "А зачем тогда Сурену сказал, что у нас с Анастасом уже всё?".

- Так я думал. Вы все время спорите, ругаетесь. Все так думали. Потом говорит: "Оля, теперь мы уже на вечеринку опоздали, пойдем, еще успеем на вокзал. Пойдем, хоть там простишься". Так он просил, все уговаривал меня, наконец, я говорю:

"Иди, Левон, а то ты меня уговариваешь, ты же сам опоздаешь к поезду". И он ушел. А потом опять пришел.

- Ну что, проводили?

- Да, было очень много народу. Все пришли на вокзал, только ты не пришла.

- Ну, вот видишь, зачем бы я пошла? И так много народу.

- Скажи, ты догадалась?

- О чем?

- Ты хитрая, ты догадалась? Да?

- Нет. О чем я должна была догадаться?

- Неужели ты не догадалась? Мы хотели украсть тебя, заманить на вокзал. А там я бы тебе сказал: "Оля, давай зайдем проститься в купе". А там бы тебя заперли, поезд бы тронулся. Потом где-нибудь я бы сошел, а ты бы поехала. Уж не будешь же возвращаться, когда все будут знать, что ты поехала. Я говорю:

"Неужели, это Анастас придумал?"

- Да нет, я вижу, какой он мрачный, я ему предложил: давай, увезем Олю насильно. Потому я тебя так и уговаривал. Значит, ты с Суреном остаешься? На другой день я приехала к Сурену в Черный город. Он говорил потом, что очень волновался, он не знал, уехала я или осталась. Хоть я и сказала ему, что не поеду с Анастасом, но он боялся, вдруг я перерешила.

Вскоре и меня послали в Черный город , и мы стали жить вместе. Анастас прислал с дороги письмо, очень большое. "Ты не поехала со мной, я еду один на чужбину. Мне грустно и одиноко". Сурен нашел это письмо, поднял его высоко в руках так, что я не могла дотянуться. Я говорю: "Как ты смеешь брать мои письма?". Он говорит: "Ты сказала, что с его отъездом, наконец, все кончилось, а сама хранишь его письма. Вот, вот!". И высоко наверху порвал письмо много, много раз. Мы прожили в Баку полгода. В ноябре 1921 года нас тоже отослали на работу в Брянск ".

В проводах Анастаса много примечательного. Левон Мирзоян стоял на пороге блистательной партийной карьеры, через несколько лет он секретарь ЦК Азербайджана , а потом секретарь ЦК Казахстана , и Сталин милостиво дозволил ему назвать город своим именем (разумеется, пока в 1938 году все это не кончилось обычной катастрофой). И вот Мирзоян еще совершенно не боится участвовать в шумных массовых проводах полуопального Микояна, который отправлялся в партийную полуссылку за недисциплинированное поведение, за то, что он не дождался приказа из Москвы, не посчитался с тем, что у советской власти в Азербайджане нет массовой опоры и не стоило пока ссориться с дашнаками , влияние которых в городах было довольно сильным. Никакого страха репрессий еще нет в партийной среде. На пирушке была еще целиком та революционная молодежь, дышавшая воздухом подполья, не покорившаяся духу жесткой дисциплины. Но мало этого, лично Мирзоян придумывает интригу, как вывезти Олю вместе с Микояном в поезде, заперев ее в купе, абсолютно не задумываясь о том, что это - не просто женщина, а партийный кадр. В это время ее уже из секретарей ЦК комсомола перевели в секретари партийного райкома в один из районов Баку. По-видимому, чтобы в новой иерархии она была не первой, а второй. Секретарь райкома - это партийный кадр. Как можно было перебрасывать ее в другое место, не получив никакого разрешения, просто потому что хотелось удружить Анастасу и устроить его личную жизнь? Вся ситуация очень характерная для переломного момента, когда люди еще оставались людьми и не были партийными кадрами. И, наконец, мы видим здесь Анастаса Ивановича Микояна в последний период его романтической молодости и Олю между двумя влюбленными, каждый из которых был по-своему ей дорог. Очень скоро пришла очередь и Оли уезжать.

Личный авторитет Оли Шатуновской после всех ее легендарных подвигов не укладывался в партийную иерархию. За Олей в Баку сразу подымалась целая стайка молодежи. Возникла опасность, что комсомольская организация Азербайджана противопоставит себя в целом партийному руководству. И это вызвало (мягкие еще по тем временам) партийные репрессии.

Когда второй раз пришла советская власть, Нариманов завладел особняками. Рабочие ЧОНа (частей особого назначения) протестовали, требовали, чтобы в них были детские дома. В то время из сорока губерний России привозили тысячи голодающих детей. "Вот их туда и помещайте", - говорили рабочие. Рабочие выходили с винтовками на улицу, останавливали машины. "Все из машин выходите на шоссе! Разве мы для этого завоевывали советскую власть?" - "А чего вы, здоровые, туда ездите? Вот их туда и помещайте". Меня вызвали тогда в ЦК, вот что твои рабочие творят!

Нариманов не хотел национализировать землю. Когда мы говорили об этом в Москве, нам сказали: "Мы это знаем, ничего. Пока пусть он будет. А вы пока поработайте в России, наберетесь опыта". Мы с Суреном пошли в Москве к Молотову в ЦК , который помещался тогда в Доме архитектора, чтобы нас вместе послали, так как нам дали путевки в разные места: Сурену - на Эмбанефть, а мне - в Ленинград. Ну и тогда нас послали в Брянск". Нариманов был нужен, чтобы придать азербайджанский облик новому советскому правительству Азербайджана, в котором слишком мало было сколько-нибудь заметных азербайджанцев. Большинство образованных азербайджанцев бежали от советской власти в Иран и впоследствии остались в эмиграции. А Нариманов все-таки был известный человек, писатель. И он нужен был как вывеска. Поэтому, до известной меры, его терпели. А главное то, что, как показал опыт, большевистская партия не терпела чрезмерной инициативы на местах. Все должны были действовать по приказу из Москвы. И Оля со своим романтизмом, со своим чувством, что судьба дала ей право решать самой, оказалась человеком, не укладывающимся в новый порядок. Если для Анастаса Микояна его отъезд был последним вольным шагом жизни и он быстро привык к дисциплине, то Оле со временем припомнили ее недисциплинированность. Впрочем, свою преданность Оле и готовность при малейшей возможности ей помочь Анастас Микоян сохранил. И каждый раз, когда представлялась малейшая возможность это сделать, он это делал.

В 1939 году, когда сняли Ежова , он сумел продвинуть дело Ольги Шатуновской на реабилитацию. Но дело это не прошло. Берия наложил на него лапу. Потом Анастас помог ей выбраться с Колымы, откуда не выпускали даже отбывших сроки, и даже попытался выпросить у Сталина разрешения жить ей после Колымы в Москве, но - Шатуновская слишком много знала такого, что и Берия, и Сталин хотели похоронить. " Берия был в Грузии. Он не был в Азербайджане долго. В Азербайджане его посадили в тюрьму, а его Багиров выпустил. Его посадили как провокатора, а Багиров его освободил. Киров в Тбилиси был тогда постпредом. Он дал телеграмму в штаб 11 армии, в реввоенсовет, Орджоникидзе : "Сбежал провокатор Берия, арестуйте". И его арестовали в Баку. А потом Багиров его освободил. А почему? Они друзья были? (реплика Джаны). Не друзья, а просто оба - провокаторы, тот и другой. Багиров же на самом деле служил в земской полиции. А когда советская власть пришла, он переделался. Он - провокатор и тот провокатор. Вот и получилось, что провокаторы пролезли".

Впоследствии дело Ольги Шатуновской в 1937 году началось с доноса Багирова, который все недисциплинированные поступки молодой Ольги Шатуновской интерпретировал как троцкистскую деятельность. Хотя в то время это была деятельность, направленная против Троцкого. Ибо тогда Троцкий не был в оппозиции. Он стоял рядом с Лениным. А в вопросе о Карабахе он был вместе со Сталиным сторонником таких действий, которые удовлетворяли турок.

Ссылки: