|
|||
|
Солженицын - "Апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия"
После "выдворения" Солженицына я перестал читать советскую литературу. Вряд ли тут была какая-то причинно-следственная связь. Просто так совпало. Накапливалось давно, постепенно. А тут вдруг - как отрезало. Я не мог взять в руки не то что "Знамя" или "Октябрь", но даже "Новый мир". (Который, правда, уже не был "Новым миром" Твардовского.) Всё это мне теперь заменил ТАМИЗДАТ . Ближайшие мои друзья Войнович и Корнилов , ставшие, как это тогда называлось, диссидентами , а также Борис Биргер , который диссидентом в точном смысле этого слова тогда еще не был, постоянно общались с иностранными корреспондентами, а иногда и с дипломатами. И те щедро снабжали их этим самым "Тамиздатом". Вот так и вышло, что и ко мне тоже тёк, не иссякая, ручеек зарубежных русскоязычных изданий, и место "Нового мира" и других советских журналов в моем ежедневном домашнем обиходе заняли "Континент" , "Время и мы" , "Грани" . Кроме журналов были, конечно, и книги. Ну а кроме Тамиздата был еще и Самиздат , так что чтения хватало. Благодаря друзьям- диссидентам я тут был в безусловно привилегированном положении. Но Тамиздат и Самиздат были доступны и рядовым читателям тоже: была бы только охота. На этот счет ходили даже разные анекдоты . Вот один из них, выдаваемый, как это часто бывает, за реальный случай. Какой-то человек будто бы взял у знакомых - для сына - "Остров сокровищ" Стивенсона. Сын книгу дал еще кому-то, и она затерялась. Несчастному отцу было очень неловко перед своими знакомыми, он мучился, не зная, как выйти из этой неприятной ситуации. И знающие люди ему подсказали. Сходи, говорят, на Кузнецкий, там толкутся книжники и книжные спекулянты, они тебе что хочешь достанут. Он послушался и довольно быстро сговорился с каким-то барыгой, что тот за полтинник (пятьдесят рублей) добудет ему вожделенный "Остров сокровищ". В назначенный день они встретились, он вручил спекулянту полтинник, тот ему - тщательно упакованную книгу. Придя домой и распаковав сверток, бедняга - с недоумением и даже легким ужасом увидал, что вместо "Острова сокровищ" ему подсунули изданный "Посевом" солженицынский "Архипелаг". Оказалось, что у них там, у книжников, которые толкутся на Кузнецком Мосту, свой конспиративный код, согласно которому "Архипелаг ГУЛАГ" "завсегда" (как в знаменитом зощенковском рассказе водка - лимонадом) зовется "Островом сокровищ". А вот другой анекдот, уже не про Там, а про Самиздат. Бабушка перепечатывает на пишущей машинке "Войну и мир". У нее спрашивают: зачем? Не сошла ли она, часом, с ума? Нет, говорит, не сошла. Просто внук читает только то, что перепечатано на машинке. А всё, что издано типографским способом, даже в руки не берет. Это я к тому, что, видно, не я один так остро ощущал тогда разницу между подцензурной и - неподцензурной, свободной литературой. Однажды, помню, я столкнулся в своем подъезде - у лифта - с Борей Слуцким . Я решил было, что он идет ко мне, но оказалось, - не ко мне, а к Фазилю . (Тот жил тогда в точно такой же квартире, как моя, но - этажом выше.) В руках у Бориса был внушительных размеров сверток. Он сказал, что это рукопись искандеровского "Сандро из Чегема", которую он только что прочел и вот собирается вернуть автору. А как раз в это самое время в "Новом мире" был напечатан сильно сокращенный и сильно изувеченный журнальный вариант "Сандро", который я, конечно, читать не стал (зачем, если я читал полный?), а Борис, как оказалось, прочел. - Ну и как? Велика разница? - спросил я. - Разница, - медленно начал Борис, видимо, стараясь подыскать как можно более точную формулировку, - как между живым хуем и муляжом, сделанным из папье-маше. Слегка смутившись (не оттого, что прибег к ненормативной лексике, а потому, что, зная мои близкие отношения с Фазилем, пожалел, что высказался с чрезмерной откровенностью), он тут же добавил: - Только вы ему, пожалуйста, этого не говорите. Говорить об этом Фазилю я, конечно, и не собирался (зачем его огорчать?), но формулировке Бориса в душе обрадовался: вот, даже и он, "наш советский Слуцкий", тоже понимает, каким ублюдочным становится всё, что выварено в семи щелоках советской цензуры. Итак, я зачитывался Тамиздатом, не последнее место в котором занимали тогда, конечно, и книги Солженицына. Не только "Узлы" и не только "Архипелаг", но и публицистические - или, лучше сказать, историософские его сочинения. И вот они-то как раз больше всего меня и поразили. Поразили, по правде сказать, не столько даже махровой своей реакционностью, сколько пошлостью и убогостью мысли. Вот прочел, например, такое: Россия перед войной 1914 года была страной с цветущим производством, в быстром росте, с гибкой децентрализованной экономикой, без стеснения жителей в выборе экономических занятий, было положено начало рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не было при советской власти. Газеты были свободны от предварительной политической цензуры (даже и во время войны), существовала полная свобода культуры, интеллигенция была свободная в своей деятельности, исповедание любых взглядов и религий не было воспрещено, а высшие учебные заведения имели неприкосновенную автономность. Многонациональная Россия не знала национальных депортаций и вооруженного сепаратистского движения. Александр I был с войском в Париже - и не присоединил к России и клочка европейской земли! (А. Солженицын. Чем грозит Западу плохое понимание России) Всё это провозглашалось, как говорится, "на голубом глазу". Словно не было в той благословенной России ни черты оседлости, ни дела Бейлиса, ни полувековой национально-освободительной войны народов Кавказа. Словно генерал-губернатор Трепов не приказал выпороть студента. Словно Александр Первый на Венском конгрессе не оторвал с кровью герцогство Варшавское и не присоединил его к России под именем Царства Польского, после долгих препирательств и угроз, чуть не кончившихся новой войной, уступив Познань Пруссии и Галицию Австрии. Словно русский император не именовался потом целое столетие Царем Польским и Великим Князем Финляндским. И это называется - "ни клочка европейской земли"! Но даже и это еще не стало крутым переломом в моем отношении к Александру Исаевичу. А стал таким переломом, казалось бы, уже совершеннейший пустяк. Прямо как в сказке: дед бил-бил - не разбил, баба била - не разбила; мышка пробежала, хвостиком махнула - яичко покатилось и разбилось. Этим "мышкиным хвостиком" оказались два факта, о которых я узнал из статьи Андрея Синявского "Солженицын как устроитель нового единомыслия". В 1983 году, - рассказывает в этой статье Андрей Донатович, - в Париже вышла брошюра Н. Дронникова (скромного русского художника). Называется: "Статистика России 1907-1917". Статистика - такая: сравниваются низкие цены на леща в Одессе в 1913 году с высоким процентом евреев, проникавших в сердце России. Тут же - о добросердечии Гитлера, который вскоре после прихода к власти в 1933 году пожертвовал крупную денежную сумму на построение православного храма в Берлине. Тут же приводится из этой книги такая цитата: Пора перестать считать русскими большинство писателей, художников и профессоров здешних университетов, только оттого, что они родились в России и говорят и пишут на русском языке, окормляясь вокруг русского вопроса. А на обложке этой "охотнорядческой", как (судя по всему, справедливо) именует ее Андрей Донатович, книги - жирным шрифтом такая рекомендация: От души желаю Вам успехов в отстаивании истины о нашей заплеванной родине. Жму руку. 31.1.84. А. Солженицын. Но еще более сильное впечатление произвел на меня другой факт, сообщаемый тем же А. Д. Синявским в той же его статье. На этот раз речь идет о другой книге, другого автора - некоего Петра Орешкина . Называется она - "Вавилонский феномен" (Рим, 1984) .
Этот Петр Орешкин, если верить пересказу Андрея Донатовича, совершил множество чудесных открытий. Он, например, установил, что первоязыком всего человечества был древнеславянский язык и потому все языки мира, все культуры, мифы, письмена и рисунки (включая Японию, древнюю Мексику, Индию, остров Пасхи, египетские иероглифы и даже пещерные изображения) следует переиначить по-русски. Далее в статье Синявского следует ряд цитат из книги этого Орешкина, из которых я приведу лишь самые выразительные: Уже само имя "этруски" дает основание говорить, что были они древнеславянским племенем руссов - "Это-руски". Римская Курия - это всего лишь "курилка", а философ Эпикур - переосмысленное опий куре. А вот как объясняется происхождение слова "Прованс": "Прованяси", что, вероятно, объясняется "пикантным" запахом продуктов, изготовленных в Провансе: прованские сыры, капуста "провансаль" и т. п. Все это, конечно, не заслуживало бы особого внимания (мало ли такого приходилось нам читать уже в те времена, а чем дальше - тем больше), если бы на обложке и этой книги тоже не красовалась рекомендация Александра Исаевича: Многоуважаемый Петр Петрович! Могу представить себе Ваше отчаяние от предложения Вашей работы западным "славянским" специалистам. Еще независимо от истины - само направление Вашей трактовки им отвратительно и является одним из самых осудительных, что только можно придумать в современном мире. Ну, во всяком случае, это очень дерзко и несомненно - талантливо. Желаю Вам не приуныть, но преуспеть! Александр Солженицын. Прочитав эти две "рекомендации" Александра Исаевича, я вспомнил обращенную к нему Борей Заходером - тогда еще скорее в шутку, чем всерьез - знаменитую отповедь Белинского Гоголю: - Апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия - опомнитесь! Что Вы делаете! Теперь эти слова уже можно было обратить к нему с полным на то основанием. И не в шутку, а на полном серьёзе. Ссылки:
|