Раскол в РАППЕ и Горький

Партия должна была закрепить за рапповцами право руководство литературой, осуществляя руководство литературой через них. А еще лучше - предоставив это руководство непосредственно им. В этом своем стремлении все рапповцы тогда были едины. Все они дружно боролись с "попутчиками" и благоволившим к ним редактором "Красной нови" Воронским .

Но позже внутри РАППа наметился раскол. Возник конфликт между старым составом редакции "На литературном посту" ( Л. Авербах , В. Ермилов , А. Фадеев ) и новыми ее членами ( Ф. Панферов , В. Ильенков , В. Ставский ).

Внутренний этот раздор выплеснулся наружу. Развернулась дискуссия, в которой принял участие и Горький . Вернее, не то чтобы принял участие, а откликнулся на нее довольно пространной статьей -

"По поводу одной дискуссии" ("Литературная газета", 28 января 1934 г.). Статья эта не оставляет сомнений насчет того, на чьей стороне он был в этом конфликте. После длинного перечня разного рода словесных нелепостей и просто неграмотностей, извлеченных из романа Ф. Панферова "Бруски" ,

Горький в этой своей статье писал: Можно бы, конечно, не отмечать словесных ошибок и небрежной техники литератора даровитого, но он выступает в качестве советчика и учителя, а учит он производству литературного брака. Признавая, что молодые писатели могут нахватать ненужные слова и наполнить ими литературу,

Панферов говорит: Но я все-таки за то, чтобы писатели тащили эти слова в литературу. Я ставлю вопрос так, что если на 100 слов останется 5 хороших, а 95 будут плохими, и то хорошо.

Это вовсе не хорошо, это преступно, ибо это есть именно поощрение фабрикации литературного брака, а у нас его вполне достаточно "творится" и без поощрения товарища Панферова. (М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах. Том 27. М. 1953, стр. 140"141.)

Спустя две недели (14 февраля 1934 г.) в той же "Литературной газете" Горький выступил с другой статьей на ту же тему. Она называлась -

"Открытое письмо А.С. Серафимовичу":

Александр Серафимович! Я прочитал Вашу статейку "О писателях облизанных и необлизанных" и чувствую себя обязанным возразить Вам. Хотя форма и тон статейки Вашей говорит, что Вы как будто хотели придать ей характер увеселительный, но, по смыслу ее, она является определенно вредоносной" "Вы канонизируете Панферова, говоря о нем такими словами: "Сидит в нем мужицкая сила, и ее не вырвешь из его сознания. Ну, а если бы он задумал сделать свою вещь "облизанной", ничего не вышло бы, она потеряла бы свою силу, этакую корявую, здоровую, мужичью. Я готов думать, что даже Панферову "не поздоровится от этаких похвал", хотя он человек, который слишком спешит достичь славы и чина протопопа от литературы" Я решительно возражаю против утверждения, что молодежь может чему-то научиться у Панферова, литератора, который плохо знает литературный язык и вообще пишет непродуманно, небрежно. Прошу понять, что здесь идет речь не об одном Панферове, а о явном стремлении к снижению качества литературы. ибо оправдание словесного штукарства есть оправдание брака. Я спрашиваю Вас, Серафимович, и единомыслящих с Вами: возможно ли посредством идиотического языка, образцы коего даны выше, изобразить героику и романтизм действительности, творимой в Союзе Социалистических Советов... Необходима беспощадная борьба за очищение литературы от словесного хлама, борьба за простоту и ясность нашего языка, за честную технику, без которой невозможна четкая идеология. Необходимо жесточайше бороться против всех попыток снижения качества литературы. (Там же, стр. 147-152.)

Судя по раздраженному тону этой отповеди, на сей раз Горький обиделся крепко. Немудрено: в таком неуважительном и даже ерническом тоне с ним давно уже никто не смел разговаривать. Забегая вперед, могу сказать, что дополнительным основанием для обиды мог явиться тот факт, что в этом случае "высшая инстанция" и не подумала вмешаться, одернуть Панферова и Серафимовича, дав им понять, что с Горьким так разговаривать нельзя. Еще больше, наверно, раздражило Алексея Максимовича упрямое стремление этих "рабоче-крестьянских" писателей отстаивать свое "рабоче-крестьянское" право писать плохо.

Но и это, я полагаю, было не главное. Главным стимулом, толкнувшим его на столь активное вмешательство в эту дискуссию якобы о языке, было бешеное стремление не только Панферова, но и Серафимовича "Достичь славы и чина протопопа". И даже, - если уж пользоваться этой фразеологией, - не протопопа, а - "архиерея от литературы". ( Серафимович , кстати говоря, до возвращения Горького в СССР как раз и пребывал в чине именно вот такого "архиерея" и с возвращением "великого пролетарского писателя" на родину этот свой чин утратил.)

Ссылки: