 |
Почему Сталин выбрал "для порки" Ахматову и Зошенко?
Но для достижения той цели, которую этим постановлением преследовал Сталин, лучших мишеней, чем Зощенко и Ахматова, ему было не найти. Поистине, если бы не оказались в поле его зрения в тот момент две эти фигуры (а тут, конечно, был и элемент случайности), их надо было бы выдумать. Во всяком случае, объект для намечающегося погрома был выбран на редкость точно.
Это был удар по старой интеллигенции, казалось, уже раздавленной, сломанной, но вдохновившейся роспуском Коминтерна, возвращением в армию погон и офицерских званий, переименованием наркоматов в министерства, а наркомов в министров и прочими переменами и преисполнившейся надежд если не на реставрацию, так хоть на термидор.
Вдохновившись этими переменами, подняла голову и эмиграция. И удар по Зощенко и Ахматовой предназначался и ей тоже. Может быть, даже ей в первую очередь.
Как подробно было рассказано об этом в главе " Сталин и А.Н. Толстой ", даже Бунин, на дух не принимавший ненавистную ему "Совдепию", в это время дрогнул. Посетил советского посла. Принимал у себя Симонова и с некоторой благосклонностью выслушивал его дипломатические уговоры - если не вернуться на Родину, так хоть взять советский паспорт. Но тут-
"как раз в это время появился доклад А.А. Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград", о Зощенко и Ахматовой. Когда я это прочел, я понял, что с Буниным дело кончено, что теперь он не поедет. Может быть, Бунина не столь уж взволнует то, что сказано о Зощенко - о писателе, чуждом и далеком для него, - но все, что произошло с Ахматовой, будет им воспринято как удар по себе. Если об наотрез отказавшейся уехать в эмиграцию Ахматовой говорят и пишут такое, то что же будут говорить о нем, проведшем столько лет в эмиграции? Словом, я понял, на всех наших мыслях о возвращении Бунина надо ставить крест. Так оно оказалось.
(К. Симонов. Истории тяжелая вода. М. 2005. Стр. 226)
Не думаю, чтобы Симонов был близок к истине, полагая, что сказанное в постановлении ЦК и докладе Жданова о Зощенко "писателе чуждом и далеком от него" - Бунина "не столь уж взволнует".
В близких Бунину кругах Зощенко ценили высоко. Во всяком случае, цену ему знали:
"В России есть Катаев, - и затем Зощенко. Катаев очень талантлив. Однако в юмористических вещах он недостоин себя.
Зощенко же, так сказать, - "вне конкурса". Очень возможно, что Ильф и Петров силами ничуть не беднее его. Они не менее его наблюдательны. Но в зощенковском смехе есть грусть, есть какая-то пронзительно человечная, никогда не смолкающая, дребезжащая нота, которая придает его писаниям их странную, отдаленно-гоголевскую прелесть. Короче, Зощенко - поэт, а другие - просто беллетристы.
(Георгий Адамович. Аитературные заметки. Париж. Последние новости. 30 ноября 1933 г.)
Но дело тут было совсем не в том, как Бунин (или Адамович) относились к Зощенко. А главное - совсем не в том, что удар по Зощенко и Ахматовой мог быть воспринят Буниным как "удар по себе". Он был воспринят им как удар по русской литературе. Постановление о Зощенке и Ахматовой внятно сказало ему, что никакого будущего, никаких перспектив у художественной литературы в СССР больше нет. "Оставь надежду, всяк сюда входящий".
Почему выбор Ахматовой на роль главной мишени для погрома был на редкость точным, гадать не надо. Ахматова была чуть ли не единственным, последним уцелевшим осколком той, старой России. Но Зощенко! Он-то почему оказался в эпицентре "землетрясения"? Не без иронии, конечно, но и не без некоторых оснований называвший себя "пролетарским писателем", покоривший своими рассказами самого массового российского читателя, отрекшийся от великого, могучего и свободного тургеневского языка и пишущий на изувеченном, убогом, омерзительном для числивших себя "не в изгнании, а в послании" хранителей старой русской культуры "советском говорке", - как он вдруг оказался в паре с изысканной, рафинированной, утонченной Ахматовой? Сталин-то вряд ли понимал, что Зощенко - поэт и в его смехе "есть какая-то пронзительно человечная, никогда не смолкающая, дребезжащая нота". Почему же он в пару к Ахматовой выбрал именно его?
Тут, я думаю, свою роль сыграла старая (1922 года) "Докладная записка заместителя заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК РКП(б) Я.А. Яковлева о ситуации в писательской среде.
В "Записке" этой, начинающейся словами:
"В ответ на Ваш запрос сообщаю" - (что само по себе представляет немалый интерес: вон, значит, когда еще Коба примеривался руководить литературой), Зощенко был охарактеризован как один из тех русских писателей, "за души которых идет настоящая война между лагерями эмиграции и нами". Сталин, надо полагать, эту характеристику запомнил (память на такие вещи у него была отменная).
Тут еще надо сказать, что в отправляемых наверх "спецсообщениях" каждый фигурант, крамольная речь которого в данном сообщении фиксировалась, характеризовался какой-нибудь такой краткой информацией: "Уткин И.П., бывший троцкист", "Шкловский В.Б., бывший эсер".
Зощенко в этих "спецсообщениях" характеризовался так:
СПРАВКА ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ МИНИСТЕРСТВА ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СССР О ПИСАТЕЛЕ М.М. ЗОЩЕНКО.
10 августа 1946 г.
Зощенко Михаил Михайлович, 1895 года рождения, уроженец г. Полтавы, беспартийный, русский, из дворян, быв. штабс-к
(Художественная интеллигенция и власть. Стр. 586)
Из дворян, бывший штабс-капитан царской армии? Чего же вам еще!
Ну, а что касается особой раздраженности и даже злобности, которая появлялась в тоне Сталина всякий раз, как только речь заходила о бывшем штабс-капитане, тут, я думаю, немалую роль сыграло еще и то обстоятельство, что к Зощенко ленинградские писатели относились с особым пиететом. Как выяснилось по ходу обсуждения, в проштрафившемся журнале, напечатавшем его порочный рассказ, он был даже членом редколлегии:
ПОПКОВ. У них у всех очень большой авторитет имеет Зощенко. Когда обсуждали последний состав редакции, я не был, но они все рекомендовали Зощенко. Ведь почему появились последние произведения Зощенко в журнале "Звезда"? Потому что они, никто из членов редакции не осмелился - вы считаете, что это царь и бог, и что даже если он пишет ерунду, вы не считаете своей честью и своим долгом писателя одернуть его? Ведь в этом дело, товарищ Сталин. Они преклоняются перед ним и боятся сказать в полный голос!
МАЛЕНКОВ. Зачем Зощенко утвердили?
ПОПКОВ. Я должен взять вину на себя, я это решение горкома партии проглядел, без меня это было.
СТАЛИН. А такие, как Зощенко, имеют власть над журналом.
(Из неправленой стенограммы заседания оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу "О журналах "Звезда" и "Ленинград". Власть и художественная интеллигенция. Стр. 575)
Сталина это не могло не взбесить. Это ОН решал, "кому быть живым и хвалимым, кто должен быть мертв и хулим". А тут вдруг какой-то Зощенко занял неподобающее ему место. И добился этого каким-то загадочным образом, не будучи выдвинут на этот пост соответствующими партийными инстанциями?
Другие наши люди - заняты и не всегда им дают место, а для Зощенко место дают? Приятельские отношения, не политический подход к писателю, а приятельские отношения. Это проистекает от аполитичности литераторов, из-за приятельских отношений!
Разве у нас журналы - частные предприятия?.. Конечно, нет. В других странах там журнал является предприятием вроде фабрики, дающей прибыль. Если он прибыли не дает, его закрывают. У нас, слава богу, такого порядка нет. Наши журналы есть журналы народа, нашего государства, и никто не имеет права приспосабливаться к вкусам людей, которые не хотят признавать наши задачи. Какого черта с ними церемонятся!
(Из выступления Сталина на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) по вопросу о ленинградских журналах 9 августа 1946 г. Большая цензура. Стр. 573-574)
Но все это лишь окрасило отношение Сталина к Зощенко в еще более раздраженные и злобные тона. В основе же этого его раздражения лежало все-таки другое.
Ссылки: