Горький советского периода

...что касается Горького, то надо еще иметь в виду, что Горький нового, советского периода был уже не тот Горький, каким он был до своего возвращения в СССР. Это был совершенно другой человек. Похожий и вместе с тем совсем не похожий на того, каким его помнили все, знавшие его раньше. Берберова даже считала, что в этот последний период своей жизни он был не вполне вменяем. Говоря попросту, - выжил из ума: В письмах" попадаются иногда фразы, которые могут навести на сомнение: был ли Горький в последние годы своей жизни в здравом уме? Не был ли застарелый легочный туберкулез причиной некоторых перерождений его мозга? - Возможно, - писал он в связи с проектом переводов мировой литературы , - что некоторые книги нужно будет заново переписать или даже дописать, некоторые же сократить". (Н. Берберова. "Железная женщина", стр. 250.) Идея и впрямь безумная. В особенности, если учесть, что среди авторов тех "некоторых книг", которые по его замыслу нужно будет заново переписать или даже дописать, вполне мог оказаться и Гомер, и Шекспир, и Стендаль, и Бальзак, и мало ли кто еще!

Свое предположение, что под конец жизни Алексей Максимович совсем сбрендил, Берберова подкрепляет еще такими фактами: Горький хочет обязать Л. Никулина написать фактическую историю европейской культуры, т.е. историю быта племен и народов от Илиады и Гесиода до наших дней" "Сюда включаются конечно и малоазиатцы, арабы, норманны, германцы и Атилла".

В 1932 году Горький приходит к заключению, что "художественная литература - ценнейший иллюстрационный материал истории и ее документация". Восхищенный книгой Халдэна он требует, чтобы С. Маршак обработал ее для журнала "Колхозник", т.е. перевел бы ее "очень простым языком". (Там же, стр. 249-250.) Но тут же она вспоминает, что такими же идеями и замыслами Горький был обуреваем и в 1919 году. Ссылается при этом на свидетельство Е. Замятина :

Трудно было починить водопровод, построить дом, но очень легко Вавилонскую башню: "Издадим Пантеон литературы российской, от Фонвизина до наших дней. Сто томов!" Мы, может быть, чуть-чуть улыбаясь, верили, или хотели верить. Образовалась секция исторических картин: показать всю мировую историю, не больше, не меньше. Придумал это Горький. (Там же, стр. 248.)

Нет, Горький не был сумасшедшим - ни в 1919 году, ни в 1932-м. Просто он был одним из тех "русских мальчиков", о которых Достоевский - то ли с иронией, то ли с восторгом - говорил, что если дать такому "русскому мальчику" карту звездного неба, он наутро вернет вам ее исправленной.

Таким "русским мальчиком" был, например, Николай Гаврилович Чернышевский . Вот что он писал жене 5 октября 1862 года, "то есть уже после ареста, - из Петропавловской крепости: В это время я имел досуг подумать о себе и составить план будущей жизни. Вот как пойдет она: до сих пор я работал только для того, чтобы жить. Теперь средства к жизни будут доставаться мне легче, потому что восьмилетняя деятельность доставила мне хорошее имя. Итак, у меня будет оставаться время для трудов, о которых я давно мечтал. Теперь планы этих трудов обдуманы окончательно. Я начну многотомною "Историею материальной и умственной жизни человечества", - историею, какой до сих пор не было, потому что работы Гизо, Бокля (и Вико даже) деланы по слишком узкому плану и плохи в исполнении. За этим пойдет "Критический словарь идей и фактов", основанный на этой истории. Тут будут перебраны и разобраны все мысли обо всех важных вещах, и при каждом случае будет указываться истинная точка зрения. Это будет тоже многотомная работа. Наконец, на основании этих двух работ я составлю "Энциклопедию знания и жизни", - это будет уже экстракт, небольшого объема, два-три тома, написанный так, чтобы был понятен не одним ученым, как два предыдущие труда, а всей публике. Потом я ту же книгу переработаю в самом легком, популярном духе, в виде почти романа с анекдотами, сценами, остротами, так, чтобы ее читали все, кто не читает ничего, кроме романов. Конечно, все эти книги, назначенные не для одних русских, будут выходить не на русском языке, а на французском, как общем языке образованного мира.

Чепуха в голове у людей, потому они и бедны, и жалки, злы и несчастны; надобно разъяснить им, в чем истина и как следует им думать и жить. (Дело Чернышевского. Сборник документов. Приволжское книжное издательство. Саратов, 1968, стр. 261 - 262.)

По зрелом размышлении Николай Гаврилович потом решил начать осуществление этой своей программы с романа. И роман этот он, как мы знаем, написал. При всем либерализме тогдашних российских властей, позволивших ему, сидя в крепости, не только написать, но даже и напечатать этот крамольный роман, возможности его были все-таки ограничены.

У Горького, когда он вернулся в Советский Союз, возможности были совсем другие. В его распоряжении была вся мощь государства (так, во всяком случае, ему казалось), и все писатели российские теперь обязаны были подхватывать и незамедлительно принимать к исполнению все его проекты и планы. Чуть ли не буквально сбылось то, что обещал ему в своем ироническом послании Маяковский:

Прозаики - сели пред Вами на парте б:

- Учи! Верти!

Вот он и вертел.

Ссылки: