Рябчиков Е.И.: На Большую землю (Выезд с семьей из Норильска)

Читатель уже знает, что о Победе Рябчиков узнал в Новосибирске. Как хотелось в тот день быть дома!

Из письма Е. И. родителям 14 мая: "Утром, как только услыхал по радио о Победе, бросился на Красный проспект. Что творилось там в течение дня! - море людей, все счастливы, возбуждены. Повсюду стихийно возникали митинги, танцы, выступления. После парада бегом на телеграф. Никогда не видело это здание такого наплыва людей - сотни клиентов ломились в окошечки, все хотели немедленно поздравить близких своих с Победой. Я послал около трех десятков депеш".

Предположительно, весной 1945-го произошли события, кардинально изменившие судьбу Рябчикова. Ситуация связана с обращением С. М. Карпачевой к А. П. Завенягину, отправленным после окончания Войны. В нем она изложила незавидную перспективу строительства в Норильске завода искусственного жидкого топлива, а в этой связи просила "разрешить вернуться в Москву всей семье" ("для меня Норильск стал неинтересен"). Сам Е. И. не надеялся на "льготу":

"Мне, очевидно, придется остаться работать в Заполярье. Тяжело даже думать о возможной разлуке с любимой Сусанной. Уж очень как-то коряво складывается жизнь - много сил, здоровья, энергии, инициативы, работоспособности - [впустую], хочется написать настоящие большие вещи, а все приходится делать листовки в этой снежной глуши. Угнетает страшная отдаленность. Думаю-гадаю, как попасть на Большую Землю и увидеть вас, обнять моих родных, любимых. Если немного взгрустнулось, когда писал, - не обессудьте, а так я - живчик, человек той широкой кости нашего рода, которая все выдержит".

А с "материка" торопят. "Каковы твои перспективы на Москву? - спрашивает (4 апреля) Ю. Жуков из "Комсомолки". Ему "вторит" (письмо от 10 мая) Л. А. Линьков : "Горячо советую в 45 году обязательно выбраться в Москву насовсем. Когда думаете [быть] здесь? Готов сотрудничать, может быть, что-нибудь соорудим вместе".

В общем, все зависело от ответа А. П. Завенягина . И телеграмма пришла, В. С. Звереву . Довольно быстро: "Въезд в Москву семье Карпа- чевой и Рябчикову разрешаю".

Вот она, предполагаю, реакция Авраамия Павловича на сталинское "посмотрите", о котором пишет А. С. Яковлев. Вполне естественно, Рябчиков испытал чувство благодарности к Завенягину, как говорится, по гроб жизни, "молился на [него]". А. П. сделал то, что было реально в его силах, "вписывалось" в его полномочия.

"Въезд разрешился несмотря на то, - пишет в своих мемуарах С. М., - что [Евгений] как бывший осужденный по КРД, был такого права в принципе лишен.

Получив эту телеграмму в управлении комбината, я в первый момент даже растерялась - так быстро и так полно сбывались мои надежды! Оторопел и Женя. Теперь он стал с тревогой думать, как его встретит прежде закрытая для него Москва, как все сложится с работой и пропиской".

Сначала последовал приказ об увольнении Рябчикова, но уже через четыре дня, 23 июля, он был отменен. "Сверху", видимо, поправили: формулировка "въезд разрешаю" должна иметь последствием не увольнение, а нечто другое. Что именно - стало известно из нового приказа, от 3 августа, согласно которому ст. инспектор по печати КВО Норильлага откомандировано) в распоряжение ГУЛГМП с 5 августа 1945 года. Согласитесь, откомандирован - это не въезд по собственному желанию.

Итак. "Заканчивается мое, и семьи, пребывание в Заполярье. (У С. Л. Щеглова: "Евгений Иванович добился реабилитации и покинул Норильск"; нет, реабилитацию Рябчиков ждал еще десять с лишним лет. - М. В.). Мои лучшие чувства остаются с теми, кто, как и я, печатным и радио-словом помогал расти и мужать комбинату, Норильску, - с Ирой Труфановой , Наташей Карповой , Володей Фроловым , Толей Шевелевым , Мишей Соломоновым , Зеликом Штейнманом , Алексеем Гарри , Колей Гавриным , Юрой Сальниковым . И, конечно, с редактором Геращенко и сменившим его Зубаревым , с директором типографии Николаем Ивановичем Шапоренко . Как сложатся ваши судьбы, что "преподнесет" вам наш любимый город? А пока не могу рассмотреть даже то, что ждет меня".

(У информированного читателя может возникнуть вопрос: "Почему Рябчиков не упоминает таких норильлаговцев, как "правдист" А.Д. Аграновский , писатель и журналист А. Н. Зуев , зав. отделом иллюстраций в "Известиях" А. М. Сорокин , ответсекретарь этой же газеты Л. М. Лям .".

Да, этих фамилий нет не только в книгах Рябчикова, изданных в пору, когда лагерная тема была запретной, но и в его воспоминаниях, которые опубликованы в начале 1990-х, нет их и в книжке Карпачевой "Записки советского инженера" (2001 г.), а ведь Сусанне Михайловне было известно его окружение.

Хотя, хотя. Фамилия Аграновского мне однажды попалась - в одной из дневниковых записей Рябчикова (1967 г.): "Я хорошо знал отца Анатолия Аграновского - Абрама, знал по "Правде", а больше всего по далекому заполярному Норильску, где находился в заключении этот известный советский фельетонист и публицист.

Случайно увидев его в далеком и горестном краю, я постарался, как работник газеты, чем-то помочь больному, истощавшему человеку. Не хочу сказать, что это была только моя заслуга, но Абрам Аграновский был переведен в медицинскую часть, стал санитаром, потом фельдшером и, таким образом, был освобожден от тяжелой физической работы на открытом воздухе".

Но - вернемся в Норильск.

Командировочное удостоверение, датированное 6 августа, паспорт и даже удостоверение об отсрочке от призыва по мобилизации (до "особого распоряжения" на основании постановления ГКО от 11 мая 1944 года) - на руках. Надежно "упакованы" весьма положительные характеристики, подписанные руководством комбината, Политотделом, лагерным начальством, включая КВО; уже упомянутое ходатайство А. А. Панюкова о снятии судимости. В той же "папке" красочный бланк со своеобразным уведомлением А. А. Панюкова (8 июня 1945 года), что приказом наркомвнудел Л. П. Берия от 3 марта 1945 года объявлена благодарность всему коллективу комбината "за перевыполнение производственного плана 1944 года", а потому такого же поощрения заслужил, наряду со многими работниками НК, и персонально Рябчиков - как "принимавший активное участие в производственных достижениях".

Последние добрые слова литературным и газетным "собратьям" сказаны. Пора в дорогу. С "презентом" - альбомом "Норильский комсомол фронту" (издан в 1944-м, ответственный редактор Р. А. Якубов), врученный Рябчикову "на добрую память" комсомольским отделением политотдела 8 августа 1945 года.

"Женины приятели-лагерники помогли перетащить и погрузить объемистый багаж (включая массу папок с литературными заготовками - так запомнилось 13-летнему Александру, сыну Сусанны Михайловны. - М. В.) в игрушечный вагончик той самой узкоколейки, по которой мы когда-то приехали в Норильск.

В Дудинке сели на "Диксон" , американский грузовой корабль типа "Либерти", полученный по ленд-лизу. Отношение к этим судам было недоверчивым: они были полностью сварными, то есть очень жесткими, поэтому плохо переносили резкие температурные перепады или сильные удары. Грузчиками руководил зек - поэт Зелик Штейман , приятель Жени, переведенный в Дудинку с более легких работ в Норильске за какие-то дерзкие выступления. Он со своей бригадой погрузил наш багаж на катер, а с катера поднял корабельной стрелой на борт "Диксона". С ними работал и Женя. Штейман договорился с капитаном, и тот разместил маму с Шуриком в своей довольно комфортабельной каюте, а Женю, Борю, Нюсю и меня - в лазарете, где на одну из подвесных коек положили малыша, на второй мы с Нюсей спали по очереди, а Женя устроился на ящиках".

Вот и Мурманский порт. С трудом взяли билеты на поезд. Наконец, Москва, Ярославский вокзал.

Ссылки: