Рабичев Л.Н.: Безразличие

В 1939 году после подписания пакта Молотова-Рибентропа, вдоль новой границы СССР в считанные месяцы создавалась мощная линия обороны из дотов-крепостей, ну что-то, по моему, вроде "линии Маннергейма" в Финляндии. При отступлении 1941 года линия эта сразу же оказалась в глубоком немецком тылу. 8 июля 1944 года я верхом, мой новый ординарец Кузьмин, радист Хабибуллин и шесть бойцов моего взвода на двух повозках, нагруженных катушками кабеля, запасами патронов, фанат, продовольствия, телефонными аппаратами, рацией вечером подъехали к забытому бетонному доту. Вход, выход, внутри лабиринт с бойницами, а внутри лабиринта, спускающийся ниже уровня земли бетонированный почти зал.

Развернули радиостанцию, связались с штабом, сообщили о своем местонахождении, натащили сена, занесли все имущество, расстелили внутри дота плащ-палатки, завели внутрь лошадей. У входа и выхода я поставил двух автоматчиков и заснул. Часа в три ночи разбудил меня ефрейтор Осипов и шепотом:

- Лейтенант! Не говори ни слова, вставай и быстро иди за мной. Стремительно подхожу к одной из бойниц, смотрю - в доте все уже на ногах с автоматами и граанатами, Хабибуллин у радиостанции, звезды, луна и метрах в пятидесяти несколько десятков фигур с фонариками. Десант? Разведка? Остановились и рассматривают дот. Немецкий язык. Видимо, идет спор - надо или не надо заходить в дот. Переговариваются и постепенно приближаются к нам, а нам уже ясно, что это они проникли в наши тылы с целью захватить "языка". Понимаю, что мы связисты, не обученные по настоящему рукопашному бою, можем швырнуть пять-шесть гранат, вывести из строя ну, максимум, человек десять? Двенадцать? Но их же много, и у них больше, чем у нас гранат и владеют оружием и тактикой боя они во много раз лучше нас связистов. Нервы напряжены до предела. Ближайшие наши воинские подразделения километра два справа и километра полтора слева.

Это десятый день нашего наступления, немцы стремительно отходили без боя, и, в процессе наступления, наши части утратили связь друг с другом. Где-то артиллеристы и танкисты обогнали пехоту и минометчиков. Далеко не все выставили боевые охранения, спят там, где застала ночь, мертвым сном. Практически, никакого переднего края нет, и есть уверенность, что немцы опять без боев отступили километров на пятьдесят. И вот мы, затаив дыхание, ждем, а Хабибуллин уже связался по рации с нашим штабом и задает вопрос: - Что нам делать? Между тем, спор между немецкими разведчиками прекращается В полной уверенности, что в доте никого нет, они цепочкой по одному идут на запад, в расположение разрозненных наших армейских частей. Хабибуллин связывается по рации с соседями. Соседи принимают его сообщение, но почему-то на поиски немецкого десанта не выходят, а мы стоим у входа и выхода в наш дот со своими гранатами. За нами, справа и слева от нас и впереди нас - ни одного выстрела, но мы понимаем, как все не просто. Два часа, три часа, Четыре часа. Немцы появляются внезапно в пять, останавливаются метрах в пятидесяти от нашего дота, спорят между собой - заходить или пройти мимо? Понимаю, что на этот раз уклониться от боя нам уже не удастся. Неужели это конец? Вот тебе и безопасная война. Сколько мы продержимся? Полчаса, час? И ведь никто ничего не узнает.

Спустя сорок лет я тонул в Черном море. Внезапно возникший ветер уносил меня от берега, вода вокруг меня кипела, волны перехлестывали, силы кончились, а по берегу бегала моя жена, и мне было жалко, что она видит, как я тону, и, когда надежд не осталось, какое-то странное безразличие овладело мной. Да, не бесстрашие, не страх, а безразличие и чувство долга - быть по сему.

То ли времени до утра оставалось у них мало, то ли тоже не хотелось умирать, но немцы замолчали и тихо цепочкой по одному прошли мимо, метрах в тридцати от нашего дота. Как хорошо! Все впереди!

/ Не могу я про войну. / С каждым годом шире фронт, / полк ушел за горизонт, / и все меньше, меньше встреч, / и язык команд неловок, / и теряет глубину, / захлебнувшаяся речь / в поисках формулировок. /

/ Я шел по просеке лесной, / а женщина, что шла со мной / была из пыли водяной, / из музыки поры военной. / Она была обыкновенной / девчонкой с улицы Басманной, / училась в школе на Покровке, / в трофейных сапогах, в шинели, / две ленточки на рукаве. / Над спящим лесом пули пели. / Мы говорили о Москве... /

Ссылки: