 |
Познер В.В. тосковал по Америке и неосмотрительно общался с американцами
Но тоска по Америке, по дому не исчезла. И она компенсировалась тем, что я постоянно общался с разными американцами - хотя в те годы в Москве таких возможностей было немного. Так получилось, что я стал часто встречаться с американскими корреспондентами, работавшими в Москве, причем эти встречи оправдывались моей работой.
Это были странные встречи. Контакты американских корреспондентов строго ограничивались, это не касалось лишь диссидентов и, чуть позже, "отказников" . Поэтому они не могли особо выбирать - пусть я был рыбкой небольшой, но представлял собой хоть какой-то улов в смысле источника информации. Вместе с тем они прекрасно понимали, что ни один советский гражданин (за исключением все тех же диссидентов и "отказников") не станет встречаться с ними, не имея на то одобрения КГБ. Странно ли, что они относились ко мне с подозрениями? Если бы я тогда отдавал себе в этом отчет, то прекратил бы эти встречи безо всяких сожалений, и уж конечно не стал бы делиться с ними своими внутренними переживаниями.
Я вел себя глупо, не на кого пенять, кроме как на себя. Много лет спустя Николас Данилофф, один из тех, кто был корреспондентом в те годы, в интервью телевизионной компании CBS рассказал о том, как я приходил к нему "поплакаться" (по-английски это выражение звучит гораздо более обидно: "To cry into your beer" - буквально "рыдать в собственное пиво"). Я могу сколько угодно обижаться на Данилоффа, но вполне заслужил его оценку. Американские "коллеги" выкачивали из меня все, что я знал (немного в то время), а я, полный тщеславия, был рад стараться. И нет ничего удивительного в том, что это плохо кончилось для меня.
Удивительно, что это случилось так поздно.
Одним июньским днем 1963 года мне позвонил Сэм Джаффи , заведующий московским бюро американской телевизионной компании ABC . Как мне казалось, у нас с ним сложились искренние дружеские отношения.
- Влад, - сказал он, - ходят слухи, что вот-вот запустят в космос женщину. Ты что-нибудь об этом знаешь? До меня, конечно, доходили слухи. Но учитывая завесу секретности, которая окутывала советскую космическую программу, я никаких конкретных сведений не имел.
- Видишь ли, Сэм, - ответил я, - я знаю ровно столько же, сколько ты. Может, она полетит в воскресенье, а может и нет: Я и в самом деле не знал ничего и назвал воскресенье просто так, подразумевая, что это может случиться в любой день недели.
Но Джаффи истолковал мои слова по-своему, решил, что в них содержится намек. Не понимаю до сих пор, почему. Ведь Джаффи должен был сообразить: имей я доступ к секретной информации, я никогда не стал бы разглашать ее - ни намеками, ни еще каким-либо способом. Так по крайней мере мне кажется. Хотя не исключено, что мое поведение, моя болтливость, моя готовность "говорить по душам" настроили его (и не только его) на другой лад. Так или иначе, в воскресенье 16 июня 1963 года Валентина Терешкова взлетела с Байконура, став первой женщиной-космонавтом в мире, - и телекомпания ABC, словами шефа своего московского бюро Сэма Джаффи , предсказала это событие за несколько часов.
На следующий день Норман Михайлович вызвал меня к себе и устроил форменный допрос относительно того, кто сообщил мне о предстоящем космическом старте. Тут надо оговориться, что в Главной редакции политических публикаций, где я в то время еще работал, за соседним с моим столом сидел человек (кажется, звали его Валентином Михайловичем), имевший какие-то прямые связи с космической программой. Он конечно же знал о предстоящем полете, поэтому в утечке информации заподозрили именно его.
Я слово в слово повторил свой разговор с Джаффи.
- Почему вы сказали, что это может произойти в воскресенье? - строго спросил Норман Михайлович.
- Понятия не имею. С таким же успехом мог бы назвать любой другой день недели. Вы же понимаете, что я не владел никакими сведениями!
Наконец я убедил его, что в самом деле ничего не знал, что никто ничего мне не говорил, что это все чистая случайность и что я сожалею о случившемся. В завершении беседы я поинтересовался:
- Скажите, Норман Михайлович, как стало известно, что именно я был источником сообщения Джаффи? Прослушивают его телефон? Бородин посмотрел на меня с сожалением (дураков-то надо жалеть), потом сказал:
- Для чего прослушивать, когда вокруг столько болтунов? Кроме того, ABC отказалась давать его репортаж без указания источника информации. Вот он вас и назвал.
Я был потрясен. Я свято верил в то, что журналист никогда не выдает своих источников. Я даже не поверил Бородину, решив, что он хочет испортить мои отношения с Сэмом. В тот же вечер я позвонил Джаффи:
- Сэм, почему ты назвал меня информатором для твоего репортажа о предстоящем полете Терешковой? Ответ был великолепный:
- Как же, Влад, я хотел, чтобы и ты заработал на этом славу.
Так прекратилось мое общение с Джаффи, и не только с ним. Это был довольно жестокий, но полезный предметный урок. Когда разговариваешь с журналистом, надо в обязательном порядке (и вне зависимости от того, приятель он или даже друг) произнести одно из трех: "off the record" - то есть нельзя даже ссылаться на мои слова; "background" - можно ссылаться, но нельзя называть источник; и "you can quote me" - вы можете цитировать меня.
Когда несколько лет спустя стали ходить слухи, что Джаффи связан с ЦРУ , я был шокирован в гораздо меньшей степени. Сказывался опыт жизни и работы. Не знаю, правда ли это, но для меня это и не имеет особого значения. Я знал, что многие журналисты не только работали "под крышей", но активно сотрудничали с разведкой. Сегодня я гораздо менее готов осудить Сэма, чем тогда. Пройдя советскую школу журналистики, я многое понял, и теперь меня трудно удивить. Как говорится, я битый, а за одного битого двух небитых дают.
Мои контакты с американскими корреспондентами многому научили меня. Я смог понаблюдать за тем, как они работают, собирают крохи информации там-сям, потом сопоставляют, находят нужных им людей, даже когда обстоятельства места и времени этому не способствуют, и в конце концов создают тот самый репортаж, тот материал, который требовался. Меня подкупало их умение, их профессиональное мастерство. Но вместе с тем я полностью расходился с ними в вопросе так называемой объективной журналистики.
С моей стороны, возможно, несправедливо критиковать человека за то лишь, что он стремится сообщить факты. Но реальность журналистской деятельности заключается в том, что она не ограничивается только фактами - иначе журналиста мог бы заменить компьютер. Журналистика всегда сопряжена с необходимостью выбора. Выбора темы, подхода, лексики. В результате всякий разговор об объективности часто служит камуфляжем, ширмой, скрывающей, что факты окрашены оценками, данными журналистом.
Таким образом не только читатели вводятся в заблуждение - как ни странно, сами журналисты начинают верить в свою преданность объективности.
Не надо ходить далеко за примером, достаточно ознакомиться с тем, что сообщали о Советском Союзе американские СМИ. Как показывают опросы, у значительного большинства американцев сугубо отрицательное представление о своих советских визави. Они уверены, что советские люди несчастны, не ценят семью, не столь патриотичны, не любят свою работу, лишены чувства юмора. Причиной тому - не генотип, а политическая система.
Ссылки: