Италия - сон, перевернувший жизнь Андрея Кончаловского

Италия стала первой зарубежной страной, в которую попал советский юноша, а Венеция - тем городом, который, по его словам, перевернул его представления "о них и о нас" и сделал "западником". Хотя, надо сказать откровенно, почва была давно готова. Видимо, действительно большую роль сыграло время рождения. В том смысле, что произошел перелом в жизни общества, а официальные речи, развенчивающие Сталина, а на самом деле - систему, прозвучали в момент становления личности, взглядов и потому сильно подействовали.

Вскоре потоком пошли реабилитированные, которые возвращались из лагерей. Многие из них шли за помощью к Сергею Владимировичу и Наталье Петровне, которые старались помочь всем, как могли - кому деньгами, кому хлопотами, кому даже углом, раскладушкой на кухне. Так, из ссылки приехала подруга Натальи Петровны Нина Герасимова , вдова так называемого крестьянского поэта Герасимова , с лицом, обезображенным шрамом. Всю жизнь Герасимов прожил в Париже , а когда вернулся, его посадили, объявив буржуазным националистом. Жену тоже арестовали. Всю войну она провела в лагерях... После возвращения жить ей было негде, она поселилась у Михалковых. Спала на кухне на раскладушке. Как тут было не проникнуться свободомыслием, не уверовать, будто репрессированных были миллионы и миллионы, и понять, что среди них имелись не только невиновные. Он и проникся, как десятки и сотни других мальчиков и девочек - благополучных детей из семей высшей советской элиты, имеющих доступ ко многому, чего не знали и знать не могли миллионы других мальчиков и девочек. Речь не о том, что эти взгляды неправильные. Речь о том, что они сформировались под влиянием определенных условий и обстоятельств. О том, как они формировались, Андрон Кончаловский подробно рассказал. После XX съезда партии в стране начала ходить подпольная литература - перепечатка того, что в сталинские годы не издавалось. Это были самиздатовские книги , перепечатанные на машинке - классическая поэзия Серебряного века: стихи Ахматовой, Гумилева, Мандельштама, Цветаевой... Потом Кришнамурти, йога, теософские труды Рудольфа Штайнера, наконец, марксистские труды Роже Гароди, изгнанного из компартии за ересь. Все это с жадностью прочитывалось, обсуждалось. Андрон все это собирал, даже переплетал и хранил. Огромное влияние на инакомыслящую молодежь оказывали "вражеские" голоса: "Голос Америки" , радиостанция "Свобода" , Би-би-си , ведущие антисоветскую пропаганду. Их глушили, но ночью можно было слышать их достаточно четко. Как говорит Кончаловский, ежедневно, возвращаясь домой после двенадцати, он тут же включал радио и с жадностью слушал эту альтернативу советской пропаганды. И, самое главное, - он в своих взглядах был не одинок, вся компания той "золотой молодежи", в которой он вращался, думала точно так же.

"Лет в 14-15 я выглядел здоровым парнем, был достаточно умен, лип к взрослым и потому оказался в компании людей старших меня лет на пять и более. Когда мне было шестнадцать, Мите Федоровскому , внуку Федора Федоровского , главного художника Большого театра , уже было двадцать, он учился во ВГИКе на операторском факультете... Он стал таскать меня в компании таких же, как он, молодых оболтусов, "золотой молодежи". В компании эти входили в основном студенты Института международных отношений , Института военных переводчиков , Института востоковедения - все будущие "белоподкладочники", работники МИДа... В этой же компании был и Люсьен Но (его отец был француз, и у него был французский паспорт), дочь Семенова , замминистра иностранных дел, работавшего с Молотовым. Почти все в те годы жили в коммуналках, собирались компанией тоже в коммуналках, выпивали, запускали невероятную музыку - джаз, Армстронг, Гленн Миллер..."

Тогда же Андрон познакомился с Юлианом Семеновым , сыном Семена Ляндреса , в прошлом секретаря Бухарина , его заместителя в "Известиях". Конечно, отец сидел, в те годы он тоже вернулся из лагеря с переломанным позвоночником.

"Юлик бредил Западом. Его литература вся началась с увлечения Хемингуэем - он и бороду отрастил под Хемингуэя, и свитер такой же носил, был первым, кто ввел эту вскоре широко распространившуюся моду. Разговоры с ним заметно повлияли на формирование моих взглядов. Именно ему я во многом обязан своим "диссидентством"... Конечно, это было никакое не диссидентство - просто понимание того, что не может быть ясных и однозначных оценок, к которым нас приучала вся советская система воспитания... Потом наши с Юликом пути разошлись. Иначе не могло и быть. Начиналась пора воинствующего неприятия любых не сходных с твоими концепций и взглядов. Мы с Андреем Тарковским оказались в стане непримиримых борцов за свободную от политики зону искусства, не признавали писания Юлиана Семенова..."

"Я плыл по каналу на венецианском речном трамвайчике, смотрел на этот ослепительный город, на этих веселящихся, поющих, танцующих людей и не верил своим глазам. Стоял вспотевший, в своих импортных несоветских брюках, держал в руках чемоданчик с водкой, которую не знал, как продать, смотрел на молодых ребят, студентов, веселых, загорелых, сидящих на берегу, и вдруг меня пронзило жгучее чувство обиды:

"Почему у нас не так? Почему я не умею так веселиться! Почему?"

"Я был ошпарен. Это воспринималось как сон, и сон этот навсегда перевернул мою жизнь".

Ссылки: