Тринадцатый апостол, Облако в штанах или Владимир Маяковский

Что же заставило Горького зарыдать, а Лили - приветствовать "Облако в штанах" как нечто новое и долгожданное? Для читателя, знакомого с ранними стихами Маяковского, "Облако" звучало не особенно "по- футуристически". Поэма изобиловала дерзкими образами и неологизмами, но формально не являлась сложным произведением вроде его прежних кубофутуристических стихов, создавших ему скандальную репутацию. Нет, новизна заключалась прежде всего в посыле и в интонации - скорее экспрессионистской, нежели футуристической.

Наблюдение Горького о "двух голосах" Маяковского было на редкость точным. Через несколько недель после читки у Бриков Маяковский публикует статью "О разных Маяковских", в которой представляется так, как, ему кажется, его воспринимает публика: нахалом, циником, извозчиком и рекламистом, "для которого высшее удовольствие ввалиться, напялив желтую кофту, в сборище людей, благородно берегущих под чинными сюртуками, фраками и пиджаками скромность и приличие". Но за двадцатидвухлетним нахалом, циником, извозчиком и рекламистом скрывается, объявляет он, другой человек, "совершенно незнакомый поэт Вл. Маяковский", написавший "Облако в штанах", - после чего приводится ряд цитат из поэмы, раскрывающих эту сторону его личности.

Спустя три года, после революции Маяковский опишет "идеологию" поэмы следующими лозунгами: "Долой вашу любовь, Долой ваше искусство, Долой ваш строй, Долой вашу религию".

Подобной систематики или симметрии в поэме нет, но если идеологическое "ваш" заменить местоимением первого лица единственного числа, описание можно считать правильным: "Облако в штанах" рассказывает об этих вещах, но не о "ваших" - то есть капиталистического общества, а о моей, Маяковского, мучительной и безответной любви, моем эстетическом пути на Голгофу, моем бунте против несправедливостей, моей борьбе с жестоким и отсутствующим богом. "Облако" - один сплошной монолог, в котором поэт протестует против внешнего мира, против всего того, что является "не-я". Начинается поэма дерзким самовосхвалением в духе Уитмена: "У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней! Мир огрбмив мощью голоса, иду - красивый, двадцатидвухлетний". Уже здесь, в прологе, читателя готовят к резким перепадам чувств, которыми пронизана вся поэма:

"Хотите - буду от мяса бешеный - и, как небо, меняя тона - хотите - буду безукоризненно нежный, не мужчина, а - облако в штанах!

В первой части поэмы рассказывается о любви к молодой женщине, Марии, одним из прообразов которой послужила Мария Денисова . Ожидая ее в условленном месте, Маяковский чувствует, что "тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв, вот уже и новые два мечутся отчаянной чечеткой,- такой свирепой, что в гостиничном номере этажом ниже, где они должны встретиться, падает штукатурка.

Нервы - большие, маленькие, многие! - скачут бешеные, и уже у нервов подкашиваются ноги!

Когда Мария наконец появляется и объявляет, что выходит замуж за другого, поэт спокоен, "как пульс покойника". Но это спокойствие вынужденное - кто-то другой внутри него стремится вырваться из тесного "я". Он "прекрасно болен", то есть влюблен - у него "пожар сердца".

Подоспевших пожарных поэт предупреждает, что "на сердце горящее лезут в ласках", и пытается сам тушить огонь "наслезнёнными бочками".

Когда у него не получается, он пытается вырваться из себя, опираясь о ребра, - "не выскочишь из сердца!" и не избавишься от вечной тоски по любимой: "Крик последний, - ты хоть / о том, что горю, в столетия выстони!" В следующей части настроение резко меняется: отчаявшийся поэт с горящим сердцем теперь выступает в роли футуристического бунтаря, который "над всем, что сделано", ставит "nihil": Никогда ничего не хочу читать. Книги? Что книги! Поэты, которые "выкипячивают из любовей и соловьев какое-то варево", принадлежат прошлому, теперь "улица корчится безъязыкая ей нечем кричать и разговаривать".

Только новые поэты, которые "сами творцы в горящем гимне" - шуме фабрики и лаборатории , способны воспевать современную жизнь, современный город.

Но путь Маяковского тернист. Турне футуристов представлено как путь на Голгофу: ...и не было ни одного, который не кричал бы: "Распни, распни его!"

Поэтический дар Маяковского отвергается и обсмеивается современниками, как "длинный скабрезный анекдот". Но будущее принадлежит ему, и в мессианском пророчестве он видит "идущего через горы времени, которого не видит никто". Он видит, как приближается, "в терновом венце революций, который-то год": И когда, приход его мятежом оглашая, выйдете к спасителю - вам я душу вытащу, растопчу, чтоб большая! - и окровавленную дам, как знамя.

В третьей части развиваются все предыдущие темы, но мотив бунта становится более четким. Облака - "белые рабочие", которые "расходятся", "небу объявив озлобленную стачку", и поэт призывает всех "голодненьких, потненьких, покорненьких" к восстанию.

Однако его чувства противоречивы: хотя он видит "идущего через горы времени, которого не видит никто", он знает, что "ничего не будет": "Видите - небо опять иудит / пригоршнью.

Эти строки первоначально были вычеркнуты цензурой. В неподцензурном издании 1918 г. Маяковский заменил "который-то" на "шестнадцатый". Он хотел показать, что предсказывал революцию, но не хотел, чтобы пророчество выглядело подозрительно точным. "Облако в штанах" - молодой, мятежный монолог, заставивший Пастернака вспомнить о юных бунтарях Достоевского, а Горького воскликнуть, что "такого разговора с богом он никогда не читал, кроме как в книге Иова".

Несмотря на некоторые композиционно-структурные слабости, поэма представляет собой значительное достижение, особенно учитывая возраст автора. Благодаря эмоциональному заряду и новаторской метафорике она занимает центральное место в творчестве Маяковского; к тому же поэма является концентратом всех главных тем поэта. Многие из них - безумие, самоубийство, богоборчество, экзистенциальная уязвимость человека - сформулированы еще в написанной двумя годами ранее пьесе "Владимир Маяковский" - экспрессионистическом, ницшеанском произведении с жанровым определением "трагедия". "Владимир Маяковский" - не имя автора, а название пьесы. "Трагедия называлась "Владимир Маяковский", - прокомментировал Пастернак. - Заглавье скрывало гениально простое открытие, что поэт не автор, но - предмет лирики, от первого лица обращающейся к миру". Когда Маяковского спросили, почему пьеса названа его именем, он ответил: "Так будет называть себя тот поэт в пьесе, который обречен страдать за всех". Поэт - козел отпущения и искупитель; одинокий, отверженный толпой, он принимает на себя эту ношу именно в силу того, что он поэт.

Когда в феврале 1915 года отрывок из поэмы "Облако в Штанах" был опубликован в альманахе "Стрелец", она носила жанровое определение "трагедия", а в статье "О разных Маяковских" поэт называет ее своей "второй трагедией", тем самым устанавливая прямую связь между поэмой и пьесой. Эта связь становится еще более очевидной, поскольку изначально "Облако" называлось "Тринадцатый апостол" - которым был не кто иной, как Маяковский. Будучи вынужденным по требованию цензуры изменить название, Маяковский выбрал "Облако в штанах" - еще одну свою ипостась. Все три названия: "Владимир Маяковский", "Тринадцатый апостол", "Облако в штанах" синонимичны авторскому "я" - естественный прием поэта, чье творчество глубоко автобиографично.

Ссылки: