Был ли Сталин предрасположен к лысенкоизму?

В заключение этой главы есть смысл вернуться к вопросу, не раз возникавшему в литературе и носящему хоть и личностный характер, но достаточно важному: почему Сталин с таким воодушевлением воспринял лысенкоизм? Действительно, почему наивные и поверхностные идеи Лысенко о прямом влиянии внешней среды на наследственность, его горячее одобрение принципа наследования благоприобретенных признаков - эти, в общем, довольно легко отвергаемые экспериментами взгляды, нашли отклик в душе Сталина? Анализируя этот вопрос, Ж.А.Медведев ( 8_255 ) и Л.Грэм ( 8_256 ) отрицают связь между собственными идеями Сталина, выражавшимися им с первых самостоятельных политических шагов, и лысенковскими утверждениями. Грэм, в частности, повторяя слова Ж.А.Медведева, пишет:

"Поддержка, которую Лысенко заслужил у Сталина, была без сомнения очень важной в его непрерывном взлете. Однако трудно отыскать в теоретических писаниях Сталина свидетельства для такой симпатии. Некоторые авторы считают, что с ранних пор Сталин был предрасположен к неоламаркизму: в подкрепление этого взгляда часто ссылаются на сталинскую работу "Анархизм или социализм?", опубликованную в 1906 году. Эти аргументы становятся менее убедительными при их проверке: 429 одна единственная Фраза из "Анархизма или социализма?" имеет отношение к биологии и эта фраза не очень значаща" ( 8_257 ). Грэм вслед за Медведевым приводит эту, якобы единственную, фразу ( 8_258 ), использованную Сталиным во время обсуждения периодической системы элементов Менделеева, когда Сталин, говоря о переходе количественных изменений в качественные, пишет: "Об этом же свидетельствует в биологии теория неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм" ( 8_259 ).

Однако утверждение о наличии всего одной фразы, имеющей отношение к биологии, в данной работе Сталина - ошибочно. Рассуждения о дарвинизме и ламаркизме как способах объяснения эволюционного развития и о теории катастроф Кювье как одной из форм объяснения реюлюционных перемен занимают центральное место в первой части работы, озаглавленной "Диалектический метод". Обращаясь к наблюдениям биологов, касающимся изменений органического мира и безосновательно привлекая эти наблюдения к решению вопросов социального развития, Сталин видит в них иллюстрацию диалектического единства количественных и качественных изменений 8-33 ,

"когда прогрессивные элементы стихийно [эвалюционно - В.С] продолжают свою повседневную работу и вносят в старые порядки мелкие, количественные изменения" и, в конце концов, обусловливают возникновение реюлюционной ситуации, то есть приводят к такому положению, при котором, по словам Сталина: .... те же элементы объединяются, проникают единой идеей и устремляются против вражеского лагеря, чтобы в корне уничтожить старые порядки и внести в жизнь качественные изменения, установить новые порядки" ( 8_260 ). Сталин далее утверждал:

"Эволюция подготовляет революцию и создает для нее почву, а революция завершает эволюцию и содействует ее дальнейшей работе" ( 8_261 ).

Завершая обсуждение перехода количественных изменений в качественные и соотношение эволюционных и революционных переходов, он пишет:

"Такие же процессы имеют место и в жизни природы ... все в природе должно рассматриваться с точки зрения движения развития" ( 8_262 ), и затем упоминает периодическую таблицу Менделеева, выписывая предложение о "теории неоламаркизма, которой уступает место неодарвинизм" ( 8_263 ), то есть предложение, приведенное Медведевым и Грэмом.

Затем Сталин продолжает использовать имена Ламарка и Дарвина в своей полемике с анархистами, когда, пытаясь доказать правоту диалектического метода, он говорит: "не были революционерами также Ламарк и Дарвин, но их эволюционный метод поставил на ноги биологическую науку' ( 8_264 ). Заметим, и здесь примат отдается Ламарку, которого он, разумеется, не в силу хронологических, а идейных причин ставит впереди Дарвина, ибо Сталин уверен, что неоламаркизм 8-34 выходит победителем в борьбе с неодарвинизмом. Последний, по его мысли, вынужден теперь "уступить место неоламаркизму". 430 Дальше он раскрывает еще больше свое неприятие неодарвинизма, когда рассуждает о положительных и отрицательных сторонах в развитии, в движении:

"Коль скоро жизнь изменяется и находится в движении, - всякое жизненное явление имеет две тенденции: положительную и отрицательную, из коих первую мы должны защищать, а вторую отвергнуть" ( 8_267 ). Конечно, в этом заявлении не может не поражать вульгарное деление жизненных процессов всего на два полярных по своей направленности течений, непонимание и гораздо большего спектра тенденций в развитии, и их взаимозависимость, и примитивное стремление направить творческую активность человека к тому, чтобы "защитить" положительное начало и подавить "отрицательное".

В годы расцвета сталинского диктата это его отношение к природе вылилось в особенно уродливое восхваление лозунга И.В.Мичурина:

"Мы не можем ждать милостей от природы - взять их у нее наша задача", и в гибельное для природы отношение к естественным ресурсам 8_35 .

Затем в полемике с грузинскими и отчасти русскими анархистами, по его словам, полагающими, что "марксизм опирается на дарвинизм и относится к нему некритически" ( 8_268 ),

Сталин делает еще одно - важнейшее замечание относительно дарвинизма, которое будучи само по себе совершенно неверным и бездоказательным (и, кстати, далеким от взглядов самого Дарвина), тем не менее, весьма характерно демонстрирует корни негативного отношения Сталина к дарвинизму, отношения, сложившегося уже в те годы - далекие от времени выхода Лысенко на путь борьбы с генетикой. Итак, Сталин утверждает:

"Дарвинизм отвергает не только катаклизмы Кювье, но также и диалектически понятое развитие, включающее революцию, тогда как с точки зрения диалектического метода эволюция и революция, количественное и качественное изменения - это две необходимые формы одного и того же движения" ( 8_269 ).

И, наконец, эта же работа 1906 года дает нам ясное представление о том, что основная идея Ламарка о наследовании благоприобретенных признаков и вытекающее из нее простое объяснение эволюции за счет медленного приспособления организмов в условиях меняющейся внешней среды, то есть именно та основная идея, которая в утрированно упрощенном виде была использована Лысенко в качестве "символа веры", принималась и Сталиным. Он следовал именно этой идее (и также в ее упрощенном, вульгаризированном виде), когда брался объяснить поступательный ход эволюции, с одной стороны, и примат материи над сознанием, с другой:

"Еще не было живых существ, но уже существовала так называемая внешняя, "неживая" природа. Первое живое существо не обладало никаким сознанием, оно обладало свойством раздражимости и первыми зачатками ощущения. Затем у животных постепенно развивалась способность ощущения, медленно переходя в сознание, в соответствии с развитием строения их организма и нервной системы. Если бы обезьяна всегда ходила на четвереньках, если бы она не разогнула спины, то потомок ее - человек - не мог бы свободно пользоваться своими легкими и голосовыми связками, и, таким образом, не мог бы пользоваться речью, что в корне задержало бы развитие его сознания. Или еще: если бы обезьяна не стала на задние ноги, то потомок ее - человек - был бы вынужден всегда ходить на четвереньках, смотреть вниз и оттуда черпать свои впечатления; он не имел бы возможности смотреть вверх и вокруг себя и, следовательно, не имел бы возможности доставить своему мозгу больше впечатлений, чем их несет четвероногое животное. Все это коренным образом задержало бы развитие человеческого сознания" ( 8_270 ). "Выходит, - пишет Сталин, - что развитию идеальной стороны, развитию сознания предшествует развитие материальной стороны, развитие внешних условий: сначала изменяются внешние условия, сначала изменяется материальная сторона, а затем соответственно изменяется сознание, идеальная сторона" ( 8_271 ).

Как видим, в "Анархизме или социализме?" Сталина применяет не только фразеологию, использованную затем Лысенко, но и обыгрывает простую роль внешней среды, якобы создающей и морфологические особенности организмов (включая прямохождение человека и развитие органов восприятия) и сознание. Приведенная последней длинная тирада Сталина знаменательна еще и тем, что она показывает, как на заре своей политической деятельности, борьбы за власть сначала в среде грузинских социал-демократов, а затем питерских и московских большевиков,

Сталин смело берется решать вопросы, требующие специальных и глубоких знаний, которыми он не обладает. Последнее обстоятельство не останавливало его тогда, в 1906 году, оно, тем более, не стало для него препятствием позже, когда он начал вторгаться со столь же выраженной самоуверенностью в объяснение философских категорий, в обоснование экономических "законов" развития социализма, в поддержку лысенковских идей, в проблемы языкознания и т. д.

Из приведенного выше отрывка следует, что Сталин допускает здесь еще одну вульгаризацию - на сей раз марксизма: понятие материального базиса развития он подменяет "материальными условиями". Точно так же Лысенко позже будет утверждать примат внешней среды в изменении наследственной природы организмов. Таким образом, вопрос о том, было ли выдвижение Лысенко Сталиным и активная поддержка им лысенкоизма прямым следствием его, Сталина, внутренней подготовленности к восприятию именно лысенкоизма, а не идей генетиков, отрицавших простой путь адекватного воздействия внешен среды на наследственность и искавших хотя и сложные по форме, но вполне материалистические по содержанию закономерности наследственной изменчивости, может быть решен, на наш взгляд, однозначно. Да, Сталин был подготовлен к восприятию именно лысенкоизма, он, лысенкоизм, вполне соответствовал взглядам и интересам Сталина.

Существовало и важное сходство в стиле их мышления. Свои концепции и Сталин и Лысенко строили на общей основе, выводили их из одних корней - полузнания, редукции сложного до простейшего, способных родить лишь примитивные и однозначные решения, также как из общности их задач вытекала тенденция к монополизации власти в своих сферах.

Но, конечно, сводить каузальную сторону упрочения лысенкоизма только к личным свойствам Сталина, как это делает ряд историков, значило бы грубо ошибаться в анализе этого явления, представляющего собой закономерное порождение ленинизма, большевистского отношения к интеллигенции, примата практицизма и других социальных феноменов, рассмотренных выше.

Лысенкоизм представлял собой социальное явление, закономерное для тоталитарного государства, и в этом заключается главная причина его жизненности. Несомненно, что доброжелательному отношению Сталина к Лысенко способствовала и та внешняя политическая шелуха, в которую облекали Лысенко и Презент их, в общем, крайне наивные воззрения на сущность наследственности и изменчивости, их постоянная апелляция к высказываниям Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Кроме того, Сталину не могли не импонировать организационные приемчики, коими пользовался Лысенко, а также страсть к разговорам о том, как важно-де "проверять свои предложения на полях колхозов и совхозов", а не в тиши лабораторий. В духе времени были и его фанфаронские жесты, вроде отправки телеграмм в адрес

"Москва. Кремль. Товарищу Сталину", и даже постоянное стремление пускать пыль в глаза внешней "опрощенностью" - помятым пиджачком с загнутыми лацканами, старым дедовским сыромятным ремешком, засаленным и скрутившимся в жгут, подпоясываться коим он предпочитал даже после того, как его ученики подарили ему как-то шикарный ремень (так и не использованный никогда их великим патроном). Отсюда же проистекала такая черта поведения, как нежелание ставить студентам на экзаменах тройки или, упаси Бог, двойки, так как за них лишали сти 432 пендий. (Впрочем, допускаю и иное объяснение: он мог не ставить плохих отметок и из-за нежелания признать этим, что кто-то не хочет, как следует, учиться по его предмету. А так, чем не почет: моим предметом все занимаются увлеченно). Среди даже относительно хорошо знавших Лысенко людей им умело поддерживалась легенда о его бессеребренности , простоте в личной жизни. Лишь крайне ограниченное число людей, буквально единицы, знали (да и те предпочитали при жизни Лысенко об этом помалкивать), что вся его простота была обманчива и, как гласит русская пословица, была хуже воровства.

Ссылки: