Ландау: идеалы

Его идеал мужчины восходил к отважному рыцарю, покорителю сердец, который треть жизни отдает любви. Дау и сам понимал, что это книжный образ, но это была его слабость. К любви он относился очень серьезно. Общение с людьми. Это Дау удалось вполне. Этот пункт выполнен и перевыполнен, ибо он не мог жить без людей. Друзей у Дау было много, кроме того, общение включает и беседы со студентами, и письма многочисленным корреспондентам - всю большую общественную деятельность Льва Давидовича.

Поскольку Дау много думал о счастье , он, естественно, часто говорил о том, что мешает людям быть счастливыми. По его мнению, в первую очередь это жадность, ревность и лень. Жадные люди его поражают, особенно старые. Хотя бы подумали о спасении души, - сказал он как-то. "Это в каком смысле?" - удивился собеседник. "В прямом. Чтобы люди добрым словом вспоминали." Но мало - не быть жадным. Не менее важно иметь чистую совесть. Это только кажется, что можно не обращать внимания на голос совести, заглушить его нельзя. Дау говорил: "Совесть - это когтистый зверь, скребущий сердце". Так же мешает счастью и отравляет жизнь ревность. Ее Дау считал пережитком, и, если ему указывали на неисправимого ревнивца, пытался перевоспитать его. Что же касается третьей, наиболее распространенной причины всяческих бед и неприятностей - лени, тут Дау был беспощаден: искоренение лени входило в его педагогический метод. "Рабочий день - понятие относительное. Я бы рекомендовал вам вычесть из этих восьми часов то время, что вы смотрели в окно",- посоветовал однажды Дау одному из своих аспирантов. Другому он заявил: "Неужели вам неизвестно, что человек произошел от обезьяны, его создал труд. Отсюда вытекает, что если вы перестанете работать, то у вас вырастет хвост и вы начнете лазить по деревьям." Столь резкий тон, казалось бы, несовместим с воспитанностью, интеллигентностью. Дау была вообще свойственна категоричность суждений, мы уже не раз имели случай убедиться в этом. Менее всего он заботился о том впечатлении, которое производит на собеседника. Говорил то, что думал,- и все. Алексей Алексеевич Абрикосов вспоминает: - При жизни Дау еще не успели появиться экстрасенсы, сыроядцы, доморощенные йоги и тому подобное, хотя время от времени возникали разговоры о телепатии и телекинезе. Тут Дау был совершенно категоричен, а когда некоторые его друзья полагали, что в этом что-то есть, то он говорил: "Нет той глупости, в которую бы не поверил интеллигентный человек". Мыслил он чрезвычайно конкретно, и ему было чуждо всякое философство."

Меня ( Майю ) охватывал какой-то священный трепет, когда он говорил о доблестных подвигах своих любимых героев. Ничто его так не огорчало, как несправедливо забытые имена. Он возмущался, если забывали истинного первооткрывателя.

Особенно часто Дау рассказывал о Николае Кибальчиче :

"Если бы я был писателем, то непременно написал бы книгу о Кибальчиче. Он был отважен и талантлив; в истории освоения космоса Кибальчич сыграл огромную роль: именно ему принадлежит проект первой Космической ракеты. Этот проект он разработал в тюрьме, в ожидании смертной казни за участие в убийстве Александра II. Кибальчич был одним из его любимейших героев.

"Каким мужеством надо обладать, чтобы заниматься наукой в тюремной камере! Странным образом Революционер Кибальчич затмил Кибальчича- ученого. Мы в долгу перед ним..."

Дау часто приносил в дом старинные книги: тома "Русского архива", "Знаменья", "Русские Пропилеи", другие редкие издания. Видя его интерес к старым книгам, я принесла ему "Ходячие и меткие слова" Михельсона с которой никогда не расставалась с тех пор, как начала; читать книги. Это была роскошно изданная в конце прошлого века книга, мне ее подарил отец, и я ее очень любила. Дау сразу погрузился в чтение.

Он держал у себя Михельсона так долго, что я повезла ему том словаря Даля, надеясь таким образом напомнить о первой данной ему книге. Дау действмтельно принес из своей комнаты "Ходячие и меткие слова" и начал наизусть читать отрывки, которые ема особенно понравились:

"Духовник Генриха IV, короля французского, укорял его за частые любовные увлечения. Узнав от повара, что любимое блюдо духовника куропатки, король велел подавать ему каждый день это блюдо. Духовник сперва был в восторге, но наконец пожаловался королю, что ему подают только куропатки! Король возразил духовнику, что он хотел ему наглядно доказать что в жизни необходимо разнообразие".

Этот эпизод вошел в число наиболее часто повторяемых исторических анекдотов; в запасе у Дау было множество таких забавных историй.

Как-то Дау и его близкий друг Юрий Румер были В Болшеве. Просматривая новые журналы, они нашла стихотворение, посвященное памяти Мате Залка, погибщего геройской смертью в освободительной войне испанского народа. Имя автора было им незнакомо, но стихотворение очень понравилось. Дау тут же выучил его наизусть и все время декламировал:

С тех пор он повсюду воюет:

Он в Гамбурге был под огнем,

В Чапее о нем говорили, В

Хараме слыхали о нем. Лев Давидович спрашивал у всех знакомых:

"Вы читали стихотворение "Генерал" Симонова? - Непременно прочтите. Замечательное стихотворение". Он потирал от удовольствия руки, улыбался и говорил: "Да, Рум, Симонов - настоящий поэт".

Для Ландау, с болью следившего за трагедией Испании , это стихотворение было событием. Судьба гордого и свободолюбивого народа волновала весь мир, и Ландау, с его восторженным отношением к революции, нашел в симоновских строках воплощение своего идеала.

Однажды кто-то из военных рассказал ученым о пятнадцатилетнем мальчике Виле Чикмакове, судьба которого напоминает судьбу Пети Ростова. Немцы двигались к Севастополю, а Виля не брали в комсомольский партизанский отряд: мал еще. Он не отставал от секретаря горкома комсомола, пока не был записан в отряд. В первом же бою у Байдарских ворот, едва завидев немцев, Виль выскочил из окопа и бросился навстречу раступающему врагу. Он не успел сделать ни одного выстрела - был убит наповал. За ним поднялись все, и атака была отбита. Немцы отступили.

" Жалко как,- сказал один из присутствующих,- и не жил совсем. Бессмысленная гибель."

" Нет, не бессмысленная,- возразил Дау. Только так и можно победить в этой войне".

В конце войны, уже после возвращения из Казани, Дау достал где-то сборник стихов Константина Симонова - небольшую книгу в ярком синем переплете. Скора он знал на память почти все стихи из этой книги. Двуя дней кряду не проходило, чтобы он не прочел наизусть какого-нибудь стихотворения.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины, Как шли

бесконечные, злые дожди...

Он читал, не пропуская ни строчки, с начала до конца в неизменном ритме, монотонно, нараспев. Читал по долгу и с таким самозабвением, как читают только поэты. Не изменяя своей старой любви Лермонтову, не забывая блоковского "О доблестях, о подвигах, о славе...", во время войны он больше читал Симонова: eго поэзия в те годы была ближе всего его душе.

Ссылки: