Ландау сороковых - пятидесятых годов

Как непохож был Ландау сороковых - пятидесятых годов на того болезненно застенчивого юношу, какии он был в студенческие времена! В отроческие годы мать задела его самолюбие, высказав опасение, что из него ничего не выйдет - ленив, не умеет работать. Надо ли еще раз повторять, что к тому же хилый, как он сам говорил, - "едва пригодный к жизии", он сделал себя сильной личностью. Это победа, которую философы древности считали самой трудной,- победа над самим собой.

Люди, которые знали Дау с молодых лет, замечали происходившие в нем перемены. Но те, кто видел его в пятнадцать - шестнадцать лет, а потом долго не встречал, с трудом узнавали его. Перед ними был совершенно другой человек, даже отдаленно не напоминающий нескладного подростка, приехавшего в Ленинград из Баку в 1924 году...

Элевтер Луарсабович Андроникашвили познакомился с Дау в 1931 году - тогда он слушал лекции Ландау в Ленинграде. Их связывала дружба, которая продолжалась более тридцати лет.

Андроникашвили пишет в своих воспоминаниях, что ему представляется Дау, окруженный группой молодых блестящих теоретиков, ведших вместе с ним борьбу за новый подход к преподаванию теоретической физики, борьбу, в которой он принимал такое темпераментное участие.

"Молодая профессура вкладывала много страсти в ниспровержение установившихся норм преподавания физических дисциплин. Но и сторонники старого метода не сдавались. Поэтому некоторые дисциплины, как, например, аналитическая механика, нам, подопытным -кроликам, читали дважды, с двух точек зрения, и, кажется, параллельно. Победа новых взглядов была обеспечена постепенно, по мере выхода полного "Курса теоретической физики" Ландау и Лифшица. На протяжении десятилетия появлялись том за томом - "Механика", "Статистическая физика", "Механика сплошных сред", "Электродинамика", "Квантовая механика", "Теория поля",- и они сыграли замечательную роль в истории развития нашей науки. В следующие десятилетия эти книги выходили вторым и третьим изданиями, потом в Англии, в США, в Китае, в других странах.

В 1962 году этот труд, по которому училось несколько поколений физиков, был удостоен Ленинской премии. Еще будучи студентом, я оказался у устных истоков этой замечательной научной концепции.

Свою молодость Ландау провел в борьбе за становление нового. Он боролся методом шумных споров, методом "отлучения от церкви", методом тотального презрения к старому, к отжившему, к неправильному. Так проведенная молодость оставила след на долгие годы. Теперь, создавая новую теорию сверхтекучести, за которую ему впоследствии была присуждена Нобелевская премия, он продолжал оставаться непримиримым и резким.

Огромное число людей, особенно экспериментаторов, его побаивалось. даже товарищи по работе подолгу не решались спросить его о чем-нибудь.

Обычно "наукообразный" (так назывались молодые Научные работники), желавший поинтересоваться мнением Ландау, долго стоял за дверями лаборатории и прислушивался к разговорам, которые Дау вел со своими сотрудниками, разгуливая по длинному коридору Капичника.

Удостоверившись, что Дау находится в хорошем настроении, жаждущий приобщиться выскакивал из-за дверей и скороговоркой выпаливал свой во- прос: "Дау, я хотел спросить вас...

"Чушь! - кричал Ландау, не дослушав вопроса, и жаждущий немедленно скрывался за дверью.

Конечно, репертуар его выкриков был богаче: "ахинея", "галиматья", "ерунда", "глупости", "позор говорить такие вещи"- необычайно разнообразили слышимую реакцию Дау на задаваемые ему вопросы.

Нехорошо ругать товарищей только за то, что они задали вопрос в неудачной форме. Но я считаю, что в этом были повинны обе стороны. Во- первых, по крайней мере, неполитично выскакивать из засады хоть с дурацкими, хоть с умными вопросами на человека, который вздрагивал при этом от неожиданности и, пугаясь, терял ход своей мысли. Во-вторых, нельзя так панически бояться прослыть недостаточно умным человеком и при первом же несогласии, хотя бы и выраженном в такой шокирующей манере, прятаться за ту же дверь, из-за которой ты только что выскочил.

Может быть, это неправильно, но я всегда оставлял за человеком (в том числе и за собой) право ошибаться. Поэтому я не выскакивал на Дау из-за дверей и, выслушав крик "ахинея!", не убегал, а требовал доказательств того, что мой вопрос и в самом деле ахинея. Между прочим, довольно часто выяснялось, что мой вопрос не так уж глуп и вполне достоин ответа из уст самого Дау. Иногда я говорил:

"Дау, почему вы так нетерпимы к чужим недостаткам и готовы сожрать живьем человека только з то, что он задал вам вопрос в не совсем продуманное форме"

"Что вы, Элевтерчик," говорил Дау." Я никогда и никого не обижаю, и я никогда никого не сожрал, я вовсе не язычник, наоборот, я полон христианского смирения. Но я выполняю свой долг и просто защищаю науку от нападок на нее со стороны этого..".

Тут я его перебивал, чтобы не услышать слов, обидных для моих товарищей, ибо я предполагал, что одно из таких слов вот-вот должно было сорваться с его уст.

"Может быть, вы и не язычник," говорил я, переводя разговор на его любимую тему,- но уж наверняка, как минимум магометанин, потому что ваша теория по вопросу о взаимоотношениях с женщииами полностью разоблачает вас".

"Я не отрицаю,- возражал мне Дау,- что я красивист. Но это еще не значит, что я магометанин. Зато вы типичный душист, и я вас за это презираю! Фу! Как можно быть душистом?" "Послушайте!,- кричал он проходившим мимо,- у нас объявился новый душист, это Элевтер, который больше всего ценит в женщине душу, вместо того чтобы любить ее за красоту! А еще грузин! И еще усы носит! Как вам не стыдно быть душистом!" - восклицал он театрализованным голосом.

Разговаривать на подобные темы он мог подолгу, притом был крупным теоретиком в этой области. Он подсчитал "модуль" города для многих городов. "Модуль -, по Ландау,- это отношение числа красивых женщин к общему числу женщин минус красивые. На вопрос, правда ли, что он записывает адреса и телефоны знакомых женщин не в алфавитном порядке, а в порядке убывающей красоты, он только хохотал, не отрицая обвинения...

Создавая себе репутацию человека нехраброго, он в действительности постоянно совершал смелые поступки. Да и вся его борьба за свои научные идеи, разве это не смелость? По существу, Ландау всегда был очень добрым, многим своим друзьям оказывал материальную помощь. И несмотря на все свои наскоки на людей и на воинственные выкрики, он никому не делал и не желал зла. Но, внушив себе, что тот или иной человек является плохим физиком, Ландау сохранял это представление (часто неправильное) на многие годы..,"

Ссылки: