Ландау: труд - главное в его жизни

В квартире тихо... Ни хлопанья дверьми, ни грохота на кухне, ни громких разговоров. Ландау работает. Проводит час, другой, третий, иногда четыре-пять часов подряд. Невидимый для многих труд. Надо сказать, что с возрастом Ландау пришлось упорядочить свой рабочий день: уже и речи не могло быть о том, чтобы трудиться по восемнадцать часов в сутки, как в юности. Но работал он много и в будни и в праздники, а иногда и во время летнего отпуска.

Охотно отдавая ученикам даже утренние часы, Ландау, однако, в те дни, когда ему не удавалось поработать с утра, работал днем или после обеда. Он мог бы с полным основанием применить к себе известное изречение: "Ни дня без строчки". Он трудился много, но никогда этим не хвастал. Никто от него не слышал фразы: "Я много работаю". Он вообще считал, что хвастуны работать не хотят и не умеют. Он любил свои занятия, они доставляли ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Это чувство знакомо всем, кому посчастливилось выбрать себе работу по душе. Поэтому Дау считал себя счастливым, и он, безусловно, им был. Только нельзя представлять его жизнь безмятежной и легкой, нельзя думать, что он никогда не ошибался, что у него всегда все получалось быстро и словно по мановению волшебной палочки. "В науке все дается тяжелым трудом. Легко не будет",- часто повторял он в письмах студентам, которые обращались к нему за советом. О себе он говорил: - "У меня мятущаяся душа. И любил известное выражение Льва Толстого в письме Фету о том, что это дурная часть нашей души хочет покоя. Когда Льву Давидовичу что-нибудь не удавалось и приходилось исписывать горы бумаги, он вспоминал слова Эйнштейна: "Для нашей работы необходимы два условия: неустанная выдержка и готовность выбросить за борт то, на что ты потратил так много времени и труда". Находились люди, которые умение Дау щутить и поддерживать легкий, остроумный разговор - все это в несколько необычной, а иногда экстравагантной форме - называли актерским наигрышем. Можно ли с этим согласиться? Разумеется, каждый общественный деятель, будь то лектор, учитель, врач, всегда должен быть подтянут, распущенность и расхлябанность тут недопустимы, о столь очевидных вещах но приходится и говорить. Но Ландау нельзя упрекнуть ни в чем подобном. Ни при каких обстоятельствах не был он также важным, напыщенным, недоступным. По- видимому, прирожденный артистизм Дау некоторые принимали за актерский наигрыш, в котором всегда таится фальшь. Это ошибка: чего в нем совершенно не было, так это фальши.

Пишущей эти строки выпало счастье постоянно видеться с Дау более четверти века. Когда приходили гости, их встречал человек изящный, светский, чьи остроты вызывали смех и веселье. Дома, без гостей и учеников, он казался еще привлекательнее. Каким-то невыразимым уютом и спокойствием веяло от него. Даже когда он молчал, в его присутствии становилось легко и хорошо на душе... Ландау был баловнем судьбы. Огромная творческая работа, неустанный труд - основное содержание его жизни. Как у каждого человека, иногда у него были ошибочные работы, иногда ему что-то не удавалось. Но у него было меньше ошибок, чем у других. Во-первых, Ландау никогда не боялся сознаться в ошибке, не упорствовал, отстаивая ее. А во-вторых, и это главное, чутье подсказывало ему, по какому пути следует идти. Это и была интуиция, которой судьба одаряет гения...

Ссылки: