Трагическая "нестыковка" Н.Я. Гинзбург с Лотманом (Вспоминания Л. Кумпан)

И казалось, что все былые неприятности "старушки", связанные с преследованиями, безработицей, непризнанием, непечатанием и прочим, остались в прошлом, в 30-х, 40-х и 50-х годах. Теперь все уже знали ей цену, хотя самые главные книги были еще впереди. И тем удивительнее было нам наблюдать разыгравшуюся на наших глазах странную и трагическую ее "нестыковку" с Лотманом . Разумеется, Лидия Яковлевна была воспитанным человеком и не прощала невоспитанности в отношении к себе, причем - не в мелочах, а по сути. И тут Юрий Михайлович явно был виноват. Но меня всегда мучил вопрос - как это случилось?! Я помню первые Блоковские конференции в Тарту , на которых Лидия Гинзбург непременно присутствовала, и энтузиазм, в том числе ее личный энтузиазм, связанный с первыми тартускими начинаниями. Она печатала свои статьи, посвященные литературе XX века, в Блоковских сборниках, издававшихся в Тарту. Я, признаюсь, не уследила, когда все это оборвалось и началась глухая и молчаливая обида на Тарту и разрыв с Тартуским университетом и старыми друзьями. У моей сестры Ксаны , которая заканчивала Тартуский университет в эти годы, было странное объяснение этой размолвки: она считает, что Юрмих (как называли Лотмана студенты) не читал последних книг Лидии Яковлевны, хотя сам занимался очень близкими проблемами. Вследствие этого он с некоторых пор плохо представлял себе, чем она занимается, а Лидия Яковлевна была обижена тем, что он на нее не ссылается и что она оказалась вне тартуской, столь яркой, научной компании.

Ксана рассказывает, что как-то один из профессоров устроил им зачет, на котором они должны были представить устную рецензию на одну из новых литературоведческих книг. Она выбрала для рецензирования недавно вышедшую книгу Гинзбург "О психологической прозе". И только она вышла отвечать, как пришел на зачет Юрмих и сел послушать. Отвечая, Ксанка в какой-то момент взглянула на своего профессора и... поняла, что он не читал "старушку", ибо лицо его выражало крайнее изумление и напряженное внимание. Может быть, и так. Нельзя же все на свете прочесть! Что-то и теряется... Хорошо еще, что незадолго до смерти (а они умерли один за другим: первой Лидия Яковлевна - летом 1990 года, за ней в ту же осень - Зара Григорьевна Минц, жена Лотмана, а последним - ненадолго переживший Зарочку - Юрий Михайлович) они успели помириться и радостно признали себя людьми одного лагеря, старыми друзьями и коллегами. Случилось это так: Юрмих неожиданно приехал к "старушке", стремительно ворвался, подарил своего "Карамзина", и они провели несколько часов в беседе. Мир был восстановлен. Но для Лидии Яковлевны вся эта история с Лотманом была большим испытанием. Серьезным. Тем более, что занимались они в это время переплетающимися темами. Их волновали в те годы одни и те же проблемы. И тем дороже ей было в тот момент признание, которое пришло из Москвы от знаменитых московских гуманитариев. Лидии Яковлевне польстило, что они бурно отреагировали на публикацию двух ее острых исследований-эссе: одно называлось "Марина Цветаева и Пугачев" , другое - "И заодно с правопорядком..." . (Кстати, эти броские названия, я помню, меня еще раз убедили в том, насколько в работах Лидии Яковлевны кроме исследовательского и литературоведческого начал неизбывно писательское.) Эти эссе были связаны друг с другом единой мыслью. И чтобы написать их, требовались большая смелость и мужество гражданское, ибо они не только были совершенно непроходимы для советской цензуры (это было внешнее обстоятельство). К счастью, советской цензуре они оказались, вероятно, не очень-то по зубам, да к тому же они были при первом появлении в печати умело "утоплены" среди других текстов. Важнее, что и для нашей интеллигентской публики они также были не очень приемлемы, ибо разоблачали многие сомнительные ипостаси интеллигенции, о чем она, интеллигенция, с удовольствием бы забыла, свалив все на Софью Власьевну и прикрываясь саваном своих несчастий, испытаний и потерь. Так вот. Московские гуманитарии прислали Лидии Яковлевне телеграмму, текст которой свидетельствовал о высочайшей оценке этой прозы. Это был не просто комплиментарный текст. Он был пропитан глубочайшим пониманием, восхищением, удивлением и признательностью. В том числе, помнится, ее благодарили за мужество. А подписи под телеграммой были отборные: А. Я. Гуревич , М. Л. Гаспаров , Вяч. Вс. Иванов и другие в этом же роде. Я очень хорошо помню, как я пришла к Лидии Яковлевне, и она, не дожидаясь, пока я разденусь и переобуюсь, отправилась к среднему ящику письменного стола и, слегка его приоткрыв, извлекла лежащую наготове телеграмму и торжествующе мне ее вручила. Мне были известны не все подписавшиеся, и она с удовольствием мне о каждом поведала. Для нее эта телеграмма была в каком-то смысле компенсацией за историю с Юрием Михайловичем.

Ссылки: