Петров Сергей Владимирович (воспоминания Е. Купман)

Был еще среди моих старших знакомых (тоже один из наших "стариков", тоже не избегнувший опыта каторги и ссылки ) большой знаток и любитель неформального языка - Сергей Владимирович Петров. Этот был вообще полиглотом и замечательным лингвистом, владел многими языками, не только блатным, был чудным переводчиком на русский язык скандинавской литературы, переводил с немецкого, в том числе Рильке, сам был интереснейшим поэтом, большим оригиналом и романтиком. Будучи непревзойденным специалистом по русскому языку, он, конечно, был знатоком и в области русского неформального . Когда какой-нибудь случай сводил его с Кириллом - их упражнениям на этой ниве не было конца. Мне вспоминается такой случай. Однажды мы втроем кого-то провожали в Москву. Кажется, Глеба Семенова. Возвращались по Невскому проспекту. Я шла в центре, а двое моих спутников расположились по бокам и завели очень увлекший их обоих разговор о неформальном русском языке. Выглядело это примерно так. Кирилл говорил: "Но вы же помните, что, да простит меня Леночка (поклон в мою сторону!), у этого выражения есть гораздо более яркая форма (...!)". - "А вы не забыли, - подхватывал с необыкновенной живостью Сергей Владимирович, - что - пусть извинит меня Леночка! - в древнерусском языке употреблялось, даже спрягалось (...!)". А Невский все тек и тек, от одного перекрестка к другому... Незабываемая прогулка. Добавлю уж сразу штришок из более поздних времен. На заре перестройки я выбрала как-то момент и спросила Михаила Леоновича Гаспарова , есть ли в Институте русского языка АН, где он тогда служил, какая-нибудь группа, которая занимается неформальным языком. Мне хотелось пристроить в печать, в какой-нибудь академический сборник две статьи Кирилла, которые он мне переслал как-то с оказией. На что Михаил Леонович, очаровательно интонируя свою речь легким заиканием, ответил: "Е-есть, и о- очень много. Все-е, к-кто за-а-нимался языко-ом Л-л-енина!.." Сереже моему, кстати, досталась в подарок от Кирилла и некоторая часть его коллекции марок. Коллекция эта была уникальная: она включала марки, подаренные в отрочестве самому Кириллу легендарным чехом Юлиусом Фучиком . Тот был дружен (или, может быть, просто связан по линии партийной) с родителями Кирилла, бывал у них дома. Дом, где они тогда всей семьей жили (на углу набережной канала Круштейна с площадью Труда), Кирилл не раз мне показывал. Что и говорить, Кирилл напичкан был самыми удивительными историями! Он обкатывал их, как море обкатывает гальку, и затем раскладывал, как карточный фокус, перед изумленными слушателями. Что же касается эволюции его политических взглядов, то в оценке ее Кирилл был совершенно откровенен и беспощаден к себе - эволюция была самая банальная. Он прошел весьма обыкновенный крестный путь: от сына партийца международного масштаба (чуть ли не из самых первых!) с соответствующей политической ориентацией, далее - через военную службу (Кирилл был кадровым офицером, военным разведчиком, войну закончил подполковником) - к ярому антисоветизму в послевоенные времена. Вероятно, многие запомнили изумительные новеллы Кирилла о его военных приключениях. Кирилл часто возвращался и к воспоминаниям, и просто к упоминаниям войны. Порой даже по пустякам. Помню, как я охала над прохудившейся кастрюлей (попробуй-ка, найди быстро взамен новую в благословенные-то советские времена!) и Кирилл оглушил меня предложением: "Давай, запаяю!.." А заметив мое оцепенение, воскликнул: "Я же во время войны держал подпольную квартиру, замаскированную вывеской "Лужу, паяю"!". Кое-что из этих новелл вошло в книгу Кирилла "Труд войны". Но книга вышла в глухое советское время и не могла включить львиную долю трагических, комических и острополитических эпизодов. У меня из этих откровенных рассказов Кирилла, дополняющих книгу, застряли в памяти два. Оба связаны уже с войной на просторах Европы. Один - короткий и комический. Группа солдат окликает Кирилла: "Товарищ капитан, разрешите обратиться! Товарищ капитан, второй час варим бобы - крупные сортовые бобы! А они не развариваются, хоть тресни!" Кирилл зачерпывает из котла бобы - и видит, что они варят кофейные зерна! Другой рассказ более длинный и трагический, хотя не без оттенка трагикомизма - нечто бабелевское сквозило в самой ситуации. Рассказ годился бы для фильма: сюжет разворачивался в нем стремительно и оборачивался притчей: мол, чего только не бывает на войне, когда не спасают ни происхождение, ни положение в обществе. Сюжет был связан с освобождением Вены советскими войсками, среди которых во главе некоего отряда входил в австрийскую столицу и Кирилл Косцинский . На одной из улиц они обнаружили во дворе венского особняка группу людей, выстроенных для расстрела, - и быстро отбили несчастных. Это оказалась семья и соратники известного австрийского социал-демократа, которого прочили в австрийское правительство после освобождения Вены. Кирилл быстро отправился с ним в штаб, оставив дома освобожденных женщин. В конце этого дня, полного приключений, когда Кирилл чувствовал себя, надо думать, героем, его разыскал по связи один из старших начальников. Когда наконец иссяк весь запас мата, которым владел старший, Кириллу удалось понять, в чем дело: он, Кирилл, не догадался, уходя из особняка, оставить для рыцарски освобожденных дам... охрану!.. А меж тем войска входили и входили. И некоторые наведывались по дороге в особняк, где остались две молодые женщины, к тому же недурные собой. И без всякой защиты!.. Рассказ Кирилла кончался тем, что случай свел его еще раз с этой дамой, когда в Венской опере проходили торжества по случаю освобождения города и назначения нового правительства. В новое правительство вошел (или даже возглавил его!) супруг пострадавшей. Она, меж тем, никак не выразила Кириллу при свидании своего неудовольствия, напротив - любезно пригласила в их ложу. Выглядела она, по словам Кирилла, "несколько утомленной", но была с ним очень ласкова и еще раз благодарила и его, и Бога, который так вовремя послал его с отрядом для спасения их жизней. Уезжая из России в США через Вену, Кирилл говорил: "Может быть, австрийцы вспомнят о моих заслугах и оставят меня в Европе?!." Австрийцы не вспомнили. Последняя открыточка от Кирилла пришла очень коротенькая: еду на Рождество в Италию, хочу заодно поискать у заинтересованных лиц денег, чтобы увеличить тираж "Словаря неформального русского языка", который почти готов к изданию, и т. д... В Италии, сходя по трапу самолета, он упал и умер от разрыва сердца, как говаривали в старину... Вот уж действительно: "Нет счастья большего, чем в Риме умереть..." Меня поразило мужество его американской жены, которая привезла в Россию урну с пеплом Кирилла и подхоронила ее в Зеленогорске в могилу Вали . С возвращением, Кирилл!..

Ссылки: