Медведев Л.: в гимназии: "Карандаши" и "паштеты"

- Сегодня у нас назначена драка с "паштетами", ты пойдешь? С такими словами, в один прекрасный день, во время большой перемены, ко мне обратился один из товарищей-второгодников. В качестве "хорошего товарища" я, конечно, был не прочь от того, чтобы с кем угодно устроить драку, но для меня, еще новичка и младенца во всякого рода гимназических делах, было совершенно непонятно, с кем именно придется драться.

Какие такие "паштеты"? Мои познания по кухонной части простирались настолько, что я знал, что паштетом называется особенного рода пирог, но не с пирогами же товарищ предложил мне вступить в борьбу. Это было совершенно непроизводительное и, по меньшей мере, нелепое препровождение времени. Съесть пирог, конечно, я согласился бы с величайшим удовольствием, но вступить с ним в сражение считал совершенно несовместным с собственным достоинством. Предложение почтеннейшего "второгодника" поставило меня в крайне затруднительное положение. С одной стороны, из чувства товарищества, я не счел возможным отказаться от лестного участия в столь странном предприятии, с другой же стороны, не желал делать заведомую чепуху. Нет, следовательно, ничего удивительного в том, что я стоял против товарища с разинутым от удивления ртом и выпученными глазами. Я даже немного испугался: мне показалось, что товарищ мой не совсем в здравом уме и не вполне твердой памяти: Бывают ведь внезапные умопомешательства! - Что ты сказал, - промолвил я, наконец, - с кем назначена драка? - С "паштетами". - С какими? - переспросил я. - Как с какими? Обыкновенно какие "паштеты" бывают, - отозвался товарищ и тем окончательно сбил меня с толку. Я мог только сказать: - Не знаю. И только что я сказал это слово, как лицо товарища приняло самое пренебрежительное выражение. - Не знаешь, - отозвался он не то с сожалением, не то с презрением, - а еще смеешь называться гимназистом. Но это не помогло делу: я все-таки не знал. Товарищ чуточку помолчал, а я стоял перед ним довольно сконфуженный и ждал соответственных разъяснений. Но поначалу он довольно странно разъяснил мое незнание. - Эх ты, молокосос, - сказал он. Вместо товарищеского разъяснения - и оскорбление. Это мне не понравилось. Во мне, благодаря обидному слову, немедленно же взыграл дух гордости. - Ты не ругайся, - сердито заметил я, - а то, хоть ты и второгодник, а я на это не посмотрю... Не знаю уж, вид ли у меня был достаточно бодрый и молодцеватый или товарищ мой находился в миролюбивом настроении духа, но только, на этот раз, наш разговор не принял в дальнейшем враждебного характера. Товарищ сказал: - Ну, если уж ты не знаешь, так слушай.

И тут только он сделал то, с чего, в сущности, следовало начать. Он объяснил мне, что "паштетами" называются ученики другой гимназии города. Почему их так именно называют, он в точности и сам не знал. Кажется, их так называют по той причине, что пансионерам этой гимназии дают на завтрак по воскресеньям какие-то паштеты (должен сказать, что вряд ли это справедливое объяснение, ибо через несколько лет я перешел в эту гимназию, поступил в пансион, но совершенно не помню, чтобы нам давали на воскресный завтрак паштеты; правда, пироги иногда по праздникам бывали, но никогда на завтрак, а на обед, притом очень и очень редко), а потому их и называют "паштетами" . Вот и все, да это и не важно, по какой причине их так называют. "Паштеты", и все тут! А раз это так - "их следует дуть".

Узнал я и другую интересную вещь, а именно то, что гимназистов нашей гимназии называют "карандашами". Почему - это тоже не вполне точно известно. "Паштеты", по словам моего товарища, утверждают, что в давно прошедшие годы один из наших гимназистов где-то (но где - этого никто сказать не мог) "украл" карандаш, был уличен с поличным, даже, кажется, исключен за свое преступное деяние из гимназии, и с этой поры за нами и утвердилось прозвание "карандашей"... Были еще "чижики". Так назывались ученики прогимназии. Но их, в качестве "прогимназистов", а не настоящих гимназистов, в счет как-то не принимали и интересовались ими очень мало. Зато "паштеты" и "карандаши" неустанно враждовали между собою и при всякой встрече устраивали изрядные потасовки. После такого разъяснения я, конечно, вполне согласился с тем, что "паштетов следует дуть" и выразил полную готовность присоединиться к выступающему против них отряду наших гимназистов. Готовность моя была тем охотнее, что я узнал, что на этих днях "паштеты", собравшись в большом количестве в университетском ботаническом саду, напали на небольшое количество "наших" и после упорного сражения "нашим" пришлось отступить. Проще говоря, нас изрядно оттузили. Поражение требовало отмщения. "Наших" на сей раз должно было собраться изрядное число.

Участие в походе сильно волновало меня, и я с большим нетерпением ожидал окончания уроков... Здесь я должен сказать, что постоянные ссоры двух гимназий (однако, только младших, не далее третьего класса учеников), заводимые притом нередко на улицах, уже давно обратили внимание гимназического начальства. Драки были запрещены и участники их подвергались взысканию, но, разумеется, задорных мальчуганов было довольно трудно удержать. Тогда, во избежание уличных сборищ большого количества гимназистов враждующих гимназий, было решено начинать учебные занятия в разное время. Мы начинали и кончали уроки на полчаса ранее воспитанников первой гимназии. Но и эта мера мало помогла. Ради великого удовольствия сразиться с "паштетами", мы, по окончании уроков, жертвовали получасом свободного времени и поджидали наших врагов частью на улице, а частью в каком-нибудь излюбленном для этого месте, чаще всего в вышеупомянутом ботаническом саду. И "паштеты", которые были не менее нас - "карандашей" задорны и отважны, всегда с величайшим удовольствием принимали вызов. "Бой" начинался всегда почти по одно-му, давно уже установившемуся порядку. "Паштеты" и "карандаши" в том или другом месте встречались. Начиналось взаимное хождение взад и вперед и бросание победо-носных и вызывающих взглядов друг на друга. Затем какой- нибудь малыш, проходя мимо одного из неприятелей, как будто бы совершенно нечаянно, толкал его и произносил: - "Паштет"!.. В это же самое время кто-нибудь из другой гимназии проходил мимо "нашего", заде-вал его и с презрением бросал: - "Карандаш"! Затем следовало: - Чего толкаешься? - А ты чего? - Вот я тебе покажу. - А ну-ка, толкни еще раз. - А ты думаешь, не толкну? - Попробуй. После этого следовал второй толчок, более энергичный. Тогда подходил кто-нибудь из товарищей и заявлял: - Ты его зачем трогаешь? - А тебе какое дело, - говорил сейчас же появляющийся союзник толкнувшего. - Не позволю трогать товарища. - И я не позволю. Тут постепенно начинали подходить новые и новые сотоварищи. Собиралась изрядная кучка. Разговоры становились все оживленнее и громче. Некоторые вызывающе "толкались", а через каких-нибудь пять минут все уже отчаянно галдели. Наконец, с чьей-нибудь стороны (чаще с той, где чувствовали свое численное превосходство) раздавалось решительное восклицание: - Что с ними разговаривать... Дуй их, ребята. И это было сигналом. Моментально завязывалась общая свалка. В итоге побежденные спасались бегством, а победители преследовали их по пятам. Бывало и так, что в то время, когда какая-либо из сторон уже изнемогала и начинала уступать, неожиданно подходила вторая группа из гимназистов той же гимназии. С криками "не робей, ребята, ура!" эта новая группа, со свежими силами, бросалась на выручку, а изнемогающие, видя подкрепление и снова почувствовав прилив храбрости, устремлялись на врагов. Военное счастье, как известно, переменчиво и те, которые считали себя несомненными победителя-ми, смешивались и обращались в беспорядочное и постыдное бегство.

Бывало и так, что обе стороны сражались с одинаковым упорством. В чью пользу решилась битва, определить было трудно. Тогда раздавались крики "довольно, довольно". Устанавливалось перемирие и доходило даже до того, что, если дело происходило в ботаническом саду, неприятели в конце концов начинали какую-нибудь совместную игру, причем, для справедливости, "партии" делились с тем расчетом, чтобы в состав каждой непременно входили гимназисты обеих гимназий. Наигравшись вдоволь, расходились по домам, но, идя по наружности довольно мирными группами, уже снова впадали в воинственное настроение. - А на следующий раз мы вам покажем, - говорили одни. - Попробуйте... руки коротки, - отвечали другие.

Строго говоря, эта глупейшая вражда особенного вреда не приносила, но иногда все-таки дело кончалось порядочными синяками и шишками...

Бой, в котором мне впервые пришлось принять участие, окончился очень неудачно для "карандашей". Несмотря на то, что нас собралось много, "паштеты" явились еще в большем количестве. Сражались мы храбро (читатель видит, что я совершенно правдив, не скрываю факта нашего поражения, а потому нет основания сомневаться в нашей храбрости; сила солому ломит), но в конце концов были сломлены превосходными силами врагов и удирали с места сражения во все лопатки... По окончании битвы, уже в безопасном от присутствия "паштетов" месте, как в Лермонтовском "Бородине" "считать мы стали раны, Товарищей считать". Не помню уж, как у других, но у меня было несколько синяков, из коих один, и весьма красивый, под левым глазом, а на голове огромная шишка. Она была заметна самым предательским образом, так как, как раз накануне моей первой битвы, меня остригли под гребенку. Лично я придавал моим повреждениям очень мало значения и если ощущал что-либо, то только чувство глубочайшей мести. Я давал себе клятву, что при следующей встрече постараюсь постоять за себя и возвратить все свои увечья моим врагам с огромным процентом. Но не так отнеслись к моим почетным ранам дома. Мачеха прямо в ужас пришла: - Кто это так тебя разукрасил? - воскликнула она, едва только я успел войти в комнату. И когда я сказал, что все это пустяки, что мы только подрались с "паштетами", то мачеха, как и сам я раньше, долго не могла понять, что это за "паштеты" такие. Я объяснил, насколько мог, ибо теперь уже хорошо знал, что такое "паштеты", а кроме того, на основании личного опыта, знал и то, что они превосходно умеют ставить синяки... И на все убеждения, что драться глупо, что гимназисты первой гимназии такие же мальчики, как и мы, я с полным убеждением отвечал: - Ничего, мы их отдуем. Через несколько дней произошел новый бой. На этот раз мы, собравшись с внушительными силами, одержали блестящую победу. - А мы здорово вздули паштетов! - ликующим тоном отрапортовал я, вбегая домой. Мачеха осмотрела меня; старые повреждения еще не прошли окончательно (шишка, однако, уже уменьшилась, а синяк стал желтым), но новых не было. - Ну, скажи, пожалуйста, - спросила она меня за обедом, - почему же, собственно говоря, вы деретесь с первогимназистами? На это я ответил весьма доказательно: - За то самое, что они смеют называть нас "карандашами". И более ничего не мог сказать. Вероятно, если бы я был учеником первой гимназии, то на такой же вопрос, ответил: - А потому, что они называют нас "паштетами".

Ссылки: