Классон Павел в Ленинграде, работа, женитьба(1932-1937)

<...> Желая работать в области паротурбостроения, я поехал в Ленинград, получив рекомендательное письмо от А.В. Винтера , к Василий Ивановичу Андрееву , тогдашнему руководителю Котлотурбины. А.В. Винтер знал меня с 1912 года и видел меня неоднократно за границей. В Ленинграде я разговаривал с В.И. Андреевым, он спросил меня, какое у меня подданство, узнав, что я подданный СССР, сказал, что в таком случае мне не могут быть предоставлены преимущества, которыми пользуются иностранные специалисты, и что многие русские приезжают работать в СССР, имея иностранные паспорта, и работают на правах иностранных специалистов. Мою годовую стажировку на заводе Браун Бовери в Швейцарии он одобрил, указав, что эта фирма стоит в техническом отношении выше английской Метро-Виккерс, с которой в то время Котлотурбина имела договор о технической помощи. Кроме того я говорил с инженером Германом , тогдашним директором НИКТИ (Научно-Исследовательского Котлотурбинного института) , с которым я познакомился в 1932 году в Торгпредстве в Берлине.

В результате я поступил инженером в паротурбинный сектор НИКТИ с месячным окладом в 500 руб. Работал я под непосредственным руководством начальника сектора инженера Владимира Федоровича Рорбах . Территориально работа протекала на заводе имени Сталина , там я и познакомился с некоторыми работниками этого завода. В конце 1932 года или в начале 1933 г. Рорбах уехал, будучи швейцарским подданным, за границу. В феврале 1933 года произошло слияние НИКТИ с ленинградским областным теплотехническим институтом. Вся администрация была новая, которая меня не знала. Были проведены большие сокращения технического персонала. В том числе и я был уволен по сокращению штатов 1 марта 1933 года. Это было для меня большим разочарованием, так как ровно через полгода после моего возвращения в СССР я оказался без работы, вопреки уверениям Уполномоченного НКТП в Берлине о том, что буду иметь в СССР большую и интересную работу.

Поясним, что в 1930 г. ВСНХ СССР создал в Ленинграде союзное объединение (трест) "Котлотурбина" . В 1938 г. в состав образованного Наркомата электростанций СССР были включены и организации по монтажу тепловых электростанций. В 1939 г. "Котлотурбина" была преобразована в самостоятельный трест "Центроэнергомонтаж" . А заводом имени Сталина назывался тогда Ленинградский металлический завод (ЛМЗ) , выпускавший гидравлические и паровые турбины, но не только их, как будет видно дальше. В своих "чистосердечных показаниях" Павел не указывает, почему был сокращен именно он, учившийся в Германии и стажировавшийся на лучших европейских турбостроительных заводах. Кроме того, что "администрация была новая, которая меня не знала". Рискнем предположить, что основной причиной избавления от "лишнего специалиста" было его непролетарское происхождение, "неправильная национальность" - советский немец и беспартийность. Такую уж кадровую политику проводили большевики, какой ущерб она нанесла экономике СССР, подсчитать точно конечно невозможно, но наверняка немаленький. Продолжим "линию жизни" Павла:

Я обращался к Проф. М. Шателену , которого еще знал до отъезда за границу, однако в тот момент он не мог мне содействовать в получении работы в Ленинграде. Не имея здесь знакомых, я поехал в Москву, где обратился к Ивану Ивановичу Радченко , который работал вместе с моим покойным отцом и знал меня с 1912 года, а также видел меня за границей, приезжая в командировки в Берлин (например в 1926 году). В 1933 году И.И. Радченко занимал какой-то пост в области торфяной промышленности. Узнав, что я проживаю в Ленинграде и нахожусь без работы, он мне дал рекомендательное письмо к Иван Ивановичу Кондратьеву , тогдашнему начальнику Главка Судостроительной промышленности . При этом Ив. И. Радченко указал, что я найду работу по специальности, как турбинщик, на заводе Северная Верфь , где раньше работал его сын Алексей Иванович Радченко .

Вернувшись в Ленинград, я предварительно обратился в НИИ Военного Кораблестроения, так как предпочитал работать не в цеху на заводе, а в Лаборатории, а еще ранее на заводе им. Сталина слышал, что в этом Институте будет хорошая паротурбинная Лаборатория. Однако там на работу принят не был, хотя моя стажировка на заводе Браун Бовери была соответственно оценена. После этого я обратился с вышеуказанным письмом из Москвы к И.И. Кондратьеву и был действительно направлен в турбинный цех завода Северная Верфь (ныне завод им. Жданова) .

17 апреля 1933 года я приступил к работе в турбинном цеху, в бюро подготовки производства. По указанию тогдашнего начальника бюро инж. Зельдича мне была поручена работа с иностранным специалистом Германом Кобелем , германским подданным, что объясняется плохим знанием им русского языка и тем, что я немецким владел в совершенстве. Летом этого же года Кобель уезжал на время своего отпуска в Германию. После его возвращения из отпуска он продолжал работать совместно со мной. Поступив на Северную Верфь, я получил оклад 350 руб. (вместо 500 руб., которые я получал в НИКТИ в 1932 году). Иностранный специалист Кобель получал больший оклад и пользовался всеми преимуществами иноспециалиста.

<...> Поскольку я все время работы (7 часов в день плюс иногда сверхурочные 14-17 ) проводил совместно с Г. Кобелем, у нас, естественно, установились дружеские отношения. Он пригласил меня к себе на квартиру, желая познакомить со своей женой. Жена его - русская еврейка (это указывает на то, что он не был фашистских убеждений), женился он на ней в Ленинграде. Я был у него на квартире раза три. По моей просьбе он мне достал в "Инснабе" мыло, калоши и еще какие-то вещи, за которые я ему заплатил советскими деньгами указанные им суммы. Вероятно, указанные им цены были выше Инснабовских, так что, оказав мне услугу, он еще на этом заработал. <...> В начале 1934 года мы с Кобелем, не помню, по какой причине, связанной с нашей совместной работой, не поладили. Это обстоятельство послужило толчком к моему уходу с Северной Верфи.

Основная же причина была в том, что тогдашний начальник турбинного цеха инженер Кравченко, принимая меня на работу, обещал мне, что я буду заведовать турбинным стендом (после окончания расширения турбинного цеха), а временно определил меня в вышеуказанное бюро, где я и проработал все время. Работа меня не удовлетворяла, а в начале 1934 г. начальник цеха уже отказывался от своего обещания, относительно моего использования на стенде. В результате я подал заявление о увольнении по собственному желанию и уволился с 31 марта 1934 года.

Отметим здесь, что согласно семейной легенде П.Р. Классон был арестован как раз за попытку купить калоши у иностранного туриста (см. ниже). Но описанный выше эпизод свидетельствовал и о жутком дефиците любого ширпотреба в СССР. Итак, Павел работал дальше, и развивалась ли его карьера как ценного специалиста? На этот вопрос отвечают все те же исписанные собственноручно бланки протоколов допроса (а заодно и вполне бесхитростно - про "подозрительную переписку с заграницей"):

Еще осенью 1933 года я случайно встретил на проспекте Володарского зав. бюро паровых турбин завода им. Сталина Марка Иосифовича Гринберга , он знал меня по моей работе в НИКТИ, где он работал по совместительству. Он предложил мне перейти в лабораторию паровых турбин завода им. Сталина. Однако выяснилось, что там мой оклад будет еще меньше (325 руб.), что удержало меня тогда от перемены места работы, так как я считал принципиально неправильным переходить с понижением оклада. Но, уволившись с Северной Верфи, я [вынужденно] пренебрег этим и поступил с 1 апреля 1934 года на должность инженера в лабораторию паровых турбин Ленинградского Металлического завода им. Сталина .

Примерно в это же время, то есть в начале 1934 года, я женился на Любовь Петровне Фомичевой , с которой познакомился в 1932 году. Перехожу к вопросу о моей заграничной корреспонденции. Перед отъездом из Германии я слышал мнение о том, что советские граждане, уехав из СССР, не пишут своим знакомым и даже родственникам за границей, потому что боятся, так как на это советские органы косо смотрят. Я счел нужным опровергнуть это в разговорах (в Германии) и обещал написать из Советского Союза хотя бы открытки, показав, что мне бояться нечего, и я в этом отношении ничего криминального не вижу. По приезде в СССР я написал из Москвы или Ленинграда открытки с приветами немецким инженерам у Сименса, а также писал моей тетке в Женеву и еще нескольким лицам. Я получал ответы и тщательно сохранял всю получаемую мною корреспонденцию, не уничтожая ни одного письма или открытки с тем, чтобы я мог всегда доказать - в корреспонденции не содержится ничего предосудительного.

Фото (класс) 023-3 Фомичевы, 1913 г. Петр Иванович и Александра Васильевна Фомичевы и дочь Любовь , 1913 г.

Фото (класс) 024-3 Маргарита Классон, 1934 г.  

Все письма и открытки, полученные мною из-за границы после моего возвращения в Советский Союз, были взяты у меня при обыске 4/III 38 г. В числе лиц, которым я писал из СССР, был доктор химии Эрнест Ленер , которого я посещал на дому в Берлине, он был приятелем моего покойного отца. При моем отъезде из Берлина он просил меня в случае какой-либо нужды обращаться к нему, так как он считает себя обязанным по отношению к моему покойному отцу и хочет что-нибудь сделать для его сыновей. Во время моего пребывания за границей я к нему ни с какими материальными просьбами не обращался, будучи вполне обеспечен стипендией Советского правительства.

Находясь в СССР, я обратился к нему в 1932 году с просьбой прислать мне одну вышедшую в Германии книгу по паровым турбинам, что он и сделал, и в письме снова напоминал, что просит и в дальнейшем обращаться к нему со всякого рода просьбами без всякого стеснения. Зная, что Ленер левых демократических убеждений (это доказывается тем, что после прихода Гитлера к власти он покинул Германию), я написал ему в начале 1934 года (или в конце 1933 г.) просьбу прислать мне небольшую сумму на Торгсин , что он и сделал.

Вызвано это было тем, что у меня сложилось тяжелое материальное положение. Кроме того, я знал, что этот факт не будет использован Ленером для какой-либо антисоветской агитации, в противном случае я этого не сделал бы. Еще раз он мне прислал деньги в начале 1935 года, а позднее, после того как я стал больше зарабатывать, я ему сообщил, что в связи с этим я в дальнейших переводах не нуждаюсь. В эти же годы (1934- 35) я получил два или три раза переводы на Торгсин, на очень небольшие суммы (100 французских франков), от моей тетки из Женевы. В этом случае я так же вполне уверен, что это обстоятельство не было использовано для каких-либо антисоветских высказываний.

Как я указал, с 1 апреля 1934 г. я работал на заводе им. Сталина в лаборатории паровых турбин, работа меня в основном удовлетворяла, лишь мое материальное положение было весьма неудовлетворительным, так как я получал оклад 325 руб. в месяц при почти полном отсутствии приработков. В мае 1935 г. за успешную работу я был премирован администрацией командировкой в Москву, в Теплотехнический Институт им. Дзержинского и в вентиляторную лабораторию ЦАГИ . Примерно к этому же времени относится и моя изобретательская деятельность в области газовых турбин, проблеме, меня всегда очень интересовавшей. По формальным причинам (ссылки на иностранные патенты) авторского свидетельства я не получил. В связи с этим в 1935 г. я взял из технической библиотеки завода им. Сталина книгу Г. Зотикова о газовой турбине, и, хотя на книге был штамп "не подлежит оглашению", я выписал некоторые данные (например коэффициент теплопередачи), считая их спорными и желая проверить в иностранной литературе. Эти данные я никому не показывал. Сей незначительный факт я упоминаю лишь в связи с тем, что написал об этом в своих показаниях от 11 марта 1938 г., не разъяснив однако там, зачем я делал выписки. Эта книга была получена мною в технической библиотеке, так как я был наиболее активным читателем технической литературы.

Во время моей работы в лаборатории я написал в газету "Сталинец" заметку о постановке лабораторно-исследовательской работы на заграничных заводах, о чем я знал по собственному опыту. В сентябре 1934 г. в моей семье родилась дочь [ Маргарита ], а жена моя после этого не работала по состоянию здоровья, так что с тех пор на моем иждивении находились жена, дочь и теща. Насколько мой заработок в то время был очень низкий, то и мое материальное положение было малоудовлетворительное. В связи с этим в 1935 г., заплатив пошлину, я получил разрешение ленинградской таможни на продажу пишущей машинки, которую привез из-за границы, и продал ее за 2500 руб. В том же году я некоторое время (около месяца) замещал зав. лаборатории, который был в командировке.

Забегая вперед, отметим, что у Павла Классона при обыске 4 марта 1938 г. было изъято 227 писем и 101 открытка, однако в августе того же года "вся переписка, как не имеющая отношения к следственному делу, была уничтожена путем сожжения". Значит, из этой переписки доблестным чекистам не удалось выудить даже намеков на шпионскую деятельность нашего героя! Но об этом мы расскажем в другой главе, а сейчас вернемся к жизнеописанию нашего героя: В конце 1935 г. в лабораторию пришел инженер Шарухин , только что перед этим окончивший институт. Я к этому времени был назначен инженер-бригадиром, и мой оклад был увеличен до 550 рублей. С момента поступления в лабораторию Шарухин начинает вести против меня борьбу, пользуясь тем, что он был вскоре назначен профоргом лаборатории. До этого времени отношения у меня с начальством были вполне нормальные, и моей работой были довольны, что подтверждается тем, что оклад [у меня] был наивысший в лаборатории, если не считать ее заведующего. Летом 1936 г. я обнаруживаю однажды, что токарь и слесарь лаборатории в рабочее время выполняют на заводе частный заказ инженера Шарухина по изготовлению частей для какого-то замка. Будучи возмущен таким нечестным отношением Шарухина к работе, я сообщил об этом зав. лаборатории, и эти частные работы были немедленно прекращены. После этого мы были с ним окончательно в ссоре, так что его показания [против меня] не могут считаться объективными. Так он указывает на то, что я якобы злоупотреблял сверхурочными. Однако это не соответствует действительности, так как, уходя в сентябре 1936 г. в месячный отпуск, я получил отпускной аванс (равный среднемесячному заработку за год) около 600 руб., при окладе 550 руб. Из этого видно, что мой приработок был ничтожный, и никакой речи о "рваческом" отношении к работе, как говорит Шарухин, не может быть. Поскольку во второй половине 1936 г. испортились под влиянием Шарухина мои отношения с лабораторией, а также в связи с тем, что мой заработок был небольшой, я решил уйти с завода им. Сталина. Так как я слышал, что на предприятиях Главморпрома требуются инженеры- турбинщики и заработки там более высокие, чем на заводе им. Сталина, и тем более, что с морскими турбинами я был знаком по своей работе на Северной Верфи, то обратился в отдел кадров Главморпрома и был направлен в НИИС (Научно-Исследовательский Институт судостроения) , переименованный в начале 1937 г. в НИИ *4 Наркомата оборонной промышленности . Там мне было указано, что я должен предоставить две партийные рекомендации от людей, которые смогут за меня поручиться. Это и было сделано: один из давших рекомендацию работал в турбинном цеху на заводе им. Сталина и кроме того знал меня, проживая вместе со мной в одной квартире в период 1933-34 гг., фамилия его Копылов Н.П., другую рекомендацию я получил от инженера Котлотурбины Мечислава Рымша, с которым я познакомился в Берлине во время его работы в Торгпредстве.

Ну что же Павел Классон, похоже, не был отчаянным бойцом. С другой стороны, он, хотя и порядочный, как сын буржуазного спеца, беспартийный, семь лет "проболтавшийся за границей" и записавшийся немцем при получении советского паспорта, заведомо не мог одержать победу над вороватым инженером из пролетариев, коммунистом, профоргом лаборатории, русским Н.П. Шарухиным. Вполне вероятно, что этот персонаж был к тому же и сексотом Управления НКВД по Ленинградскому округу.

В марте 1939 г. он обнаружил отличную память в отношении деталей чужих разговоров трехлетней давности (уже зафиксировав их в доносах?):

"Я лично никогда не слышал антисоветских высказываний со стороны Классон П.Р., т.к. со мной он никогда на политические темы не разговаривал, но мне известно со слов инженера Маркова (выехал в Архангельск в 1937 г.), что Классон в беседе с ним восхвалял жизнь в Германии и клеветнически отзывался о нашей прессе". Поэтому и служебная и научная карьера Павла на Ленинградском металлическом заводе, к сожалению, закончилась. Но, может быть, в НИИС ему повезло больше? Да - и по линии заработка, и по линии научной карьеры, но тут в его судьбу бесцеремонно вмешались чекисты:

31 декабря 1936 г. я ушел с завода им. Сталина, а 7 января 1937 г. приступил к работе в НИИ *4 на должности исполняющего обязанности старшего научного сотрудника с окладом 600 руб., причем мой реальный месячный заработок вырос тоже, не превышая впрочем 1000 руб. В этом институте мне была предоставлена возможность изучать итальянский язык. В результате этого летом 1937 г. я перевел с итальянского одну интересную техническую статью и направил ее в журнал "Судостроение", где она и была напечатана. Так что после этого я [регулярно] просматривал техническую литературу, как советскую, так и на четырех иностранных языках. В НИИ *4 я проработал вплоть до дня ареста, то есть 14 месяцев, не имея при этом отпуска. Отпуск за 1937 г. был перенесен на 38 г., и я не успел его использовать. За все время моей работы в Ленинграде я ни разу не пользовался домами отдыха или санаториями и лишь незадолго до ареста мне предлагали путевку в дом отдыха.

Ссылки: