 |
Кисунько Г.В. работа в СБ-1, Серго Берия, П.Н. Куксенко, Елян
В это время майор, заметив меня и Семакова, взял у нас предписания и пакеты с опечатанными воинскими личными делами, вышел в другую комнату и вскоре вернулся с разовыми пропусками, сказал, что сейчас за нами явится сопровождающий. С сопровождающим (а это был недавний мой ученик по Военной академии) мы прошли в приемную, где сидела секретарша двух главных конструкторов. Она объяснила сопровождающему, что ему надо проводить Николая Васильевича Семакова к начальнику отдела (назвала его фамилию), а меня пригласила пройти в кабинет Павла Николаевича , где сейчас находится и Серго Лаврентьевич .
- Они предупреждены и оба ждут вас, - сказала секретарша. Зайдя в кабинет, я машинально одернул гимнастерку, заправленную, как было принято в академии, под ремень с портупеей, близоруким прищуром окинул кабинет. По левой от входа стенке за письменным столом сидел генерал- майор инженерно-технической службы, а в одном из двух кожаных кресел напротив него боком к столу и лицом к двери сидел, по-мальчишески подвернув под себя ногу, молодой человек в нарядном свитере.
Повернувшись лицом к генералу, я отрапортовал по форме о том, что "согласно предписанию прибыл для прохождения дальнейшей службы". Генерал, смутившись, заерзал в кресле, поднимаясь с места, чтобы поздороваться со мной. А более проворный Серго вскочил с кресла, успел раньше, чем Павел Николаевич, поздороваться.
"Вот мы и снова встретились,- сказал Серго.
- Мы с вами встречались, когда я с профессором Минцем был у вас в лаборатории на кафедре, - добавил Павел Николаевич.
- Значит,- сказал я,- это были смотрины?
- Отчасти да, - ответил Павел Николаевич, - но вас и без смотрин с охотой возьмет к себе любой НИИ. Мы просто опередили других.
- Что же мы стоим? Присядем, вспомним Ленинград. Как там в академии? спросил Серго.
- Пощипали вы две наши главные кафедры. Сначала забрали двух моих аспирантов, а теперь вот и меня. И еще начальник дружественной нам кафедры и его преподаватель прибыли со мной в одном поезде.
- У вас есть пожелания насчет рода работы здесь? - спросил Павел Николаевич.
- Думаю, что в этом вопросе у вас все намечено заранее, не зря же устраивались смотрины. Я полагаюсь на ваше решение.
- Вы успели защитить докторскую? - спросил Серго.
- Не успел, но к защите представил. Здесь, в московском НИИ, у академика Берга.
- Это хорошо, можно сказать, что успели. Здесь, по крайней мере в первое время, будет не до диссертаций. А пока принимайте лабораторию номер два и продумайте, как ее развернуть в сектор. Познакомьтесь на месте, осмотритесь и заходите к нам с предложениями. Знакомясь с делами лаборатории * 2 (оказавшейся волноводной лабораторией), я установил, что СБ-1 довольно успешно продвинулось в реализации проекта системы оружия "воздух-море" ( система "Комета" ), о которой мне впервые довелось узнать при защите дипломного проекта Сергея Берия.
Но это ( система "Комета" ) не была работа, которая могла загрузить лаборатории СБ-1, а между тем в эту организацию продолжали прибывать новые массы людей, производилась реорганизация существующих подразделений и создание новых. В ходе этих "оргов" я оказался начальником отдела, объединяющего всех разработчиков радиотракта: антенн, волноводных систем, переключателей приема-передачи, приемников, передатчиков. Но так как новые задачи перед отделом не ставились, а новые люди прибывали, то это только увеличивало реактивную мощность, вхолостую гулявшую в подразделениях. А люди все прибывали, и однажды, проходя по коридору, я встретил знакомого мне по политехническому институту в Ленинграде профессора Л.А. Сена , специалиста в области физики газового разряда. Я был рад нечаянной встрече, поздоровался с Львом Ароновичем , пригласил к себе в кабинет, но он вел себя как-то странно, мне даже показалось, что он предпочел бы пройти мимо меня незамеченным. На мое приглашение он ответил: "Спасибо, но я не один, и мы очень спешим. Только теперь я заметил, что немного сзади от профессора, словно бы стесняясь, остановился его спутник, молодой человек в штатском. Я подошел к нему, поздоровался, сказал ему:
"Милости прошу зайти ко мне на несколько минут вместе с Львом Ароновичем. Молодой человек поблагодарил и сказал, что он подождет своего товарища в коридоре. Мы прошли с профессором ко мне в кабинет, и тут он мне объяснил:
"Я имею честь быть заключенным из спецконтингента, а оставшийся за дверью "товарищ" - мой конвоир. Я, конечно, не стал расспрашивать - за что и на какой срок посадили моего знакомого ленинградца. Не потому, что подобные разговоры с заключенными были запрещены, а из чувства такта и внутренней убежденности, что за этим человеком нет никакой вины. Мы договорились с профессором, что я буду ходатайствовать, чтобы его прикрепили к моему отделу для работы в вакуумной лаборатории, и начальство дало на это согласие. Надо сказать, что у меня в отделе уже было два прикрепленных еще до моего прихода в СБ-1. Они числились за антенной лабораторией. Их вместе со всеми зэками привозили и увозили на автобусах и разводили по отделам и лабораториям, к которым они были прикреплены. Кроме трех "моих" зэков - Сергея Константиновича Лисицына , Алексея Владимировича Часовникова и Льва Ароновича Сена - остальные были компактно сосредоточены в конструкторском отделе * 32 , составляя ведущее ядро специалистов этого отдела. Совсем недавно несколько человек заключенных было и в теоретическом отделе, но они были досрочно освобождены (без снятия судимости) и теперь продолжали работать в этом же отделе "вольнонаемными", среди них - член-корреспондент АН СССР Николай Сергеевич Кошляков , завлабораторией Георгий Васильевич Коренев , начлаборатории Сергей Михайлович Смирнов . В СБ-1, недавно переименованном в КБ-1 , непрерывным потоком прибывали люди из других НИИ и КБ, отобранные кадровиками, и мне не раз приходилось апеллировать к главным конструкторам по поводу того, что кадровики хватают сотрудников отовсюду без согласования с заинтересованными отделами. И вот однажды, выйдя из кабинета П.Н. Куксенко , я встретил в приемной своего однополчанина военных лет Иосифа Исааковича Вольмана .
- Гора с горой не сходится! Какими судьбами здесь? - спросил я Осипа.
- Такими же, как и ты. Один из шестидесяти по списку ЦК. Правда, есть разница: мне не привыкать к подобным учреждениям, а тебе это совсем ни к чему.
- Почему ты так считаешь?
- Ты - ученый, автор известных научных трудов, обе твои книги нарасхват у специалистов, по ним учатся инженеры и аспиранты, а здесь на тебя будут орать неучи, будут стараться ездить на тебе всякие ловкачи, да еще и погонять: "Давай, давай!" Будут и завистники, и подсиживания. Я тебе давно говорил, чтобы ты представил на докторскую степень свою послевоенную работу по возбуждению радиоволноводов. Твое место - на кафедре, растить учеников, сколачивать научную школу. Кстати, наш НИИ поддержал выдвижение твоей книги на Сталинскую премию.
- Вы-то поддержали, и в Ленинграде поддержали Госуниверситет, политехнический институт, Военно-морская академия, два почтовых ящика, но поддерживать некого: наша академия передумала.
- Почему?
- На ученом совете, когда зачитали все отзывы и хотели уже голосовать, выступил начальник кафедры основ марксизма-ленинизма и заявил, что у меня только в предисловии о приоритете отечественной науки, а в самой книге - сплошь иностранные фамилии: Максвелл, Лаплас, Гельмгольц, Герц, Дирихле, Нейман, Бессель, Матье - Всех не сосчитать. Мне прислали экземпляр книги с пометками этого ортодокса красным карандашом. Даже слова "электродинамические идеи и методы" подчеркнуты и отмечены вопросительным знаком: надо полагать, идеи и методы могут быть только марксистско-ленинскими и никакими там электродинамическими.
- В общем, я еще рад, что только провалили, а не раздули дело о преклонении перед иностранщиной. Ты читал в газетах, как клеймят за "физический идеализм" моего учителя по аспирантуре Якова Ильича Френкеля ? А он не чета такой сошке, как я: член- корреспондент Академии наук СССР, человек с мировым именем в науке.
- Идиоты! Ведь ты решил задачу, которую пытался решить сам де Бройль, один из основателей квантовой механики. Надо сказать, что в то время я все чаще с ужасом думал о других идиотах, ратовавших за проведение дискуссии по философским вопросам физики , - по типу лысенковской .
Ведь было ясно, что если состоится этот шабаш, то главной мишенью для них будет именно Яков Ильич. Идеи о возможности такой дискуссии буквально носились в воздухе, крикливые "ортодоксы" в официальных "трудах" и в печати развенчивали ими же придуманный "физический идеализм" Френкеля. Правда, Яков Ильич при этом оказывался в одной компании с такими обвиняемыми в идеализме зарубежными физиками, как Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Шредингер, Луи де Бройль, но от этого его "идеализм" приобретал еще один "крамольный" оттенок в виде низкопоклонства перед иностранщиной .
Особенно усердствовал в антифренкелевской газетной писанине некий Львов . После его статей даже мне, бывшему довоенному аспиранту Якова Ильича, довелось ощущать холодок отчуждения со стороны сослуживцев. Какой же климат должен был складываться вокруг самого Якова Ильича! Из этого периода вспоминается эпизод на фтамехе политехнического института, где мне довелось читать небольшой спецкурс по электродинамике СВЧ.
Встретившись с Яковом Ильичом в коридоре, я решил отсалютовать ему выбеленной мелом рукой, но он ее ловко перехватил и, пожимая, сказал, что мел для педагога - не грязь, а благороднейший атрибут благороднейшей профессии. Мне было приятно видеть Якова Ильича в таком полушутливом настрое после очередной статьи о его "идеализме" во вчерашней газете. Но я размышлял - что лучше: промолчать об этой статье, будто я ее не читал, или высказать свое отношение к ней. Я решил действовать по второму варианту, сказав, что вся эта возмутительная история напоминает игру одной команды в одни незащищенные ворота и очень странно, что никто из именитых наших физиков не хочет ввязываться в эту игру. Где же их научная порядочность?
- Не надо расстраиваться, Гриша, - ответил Яков Ильич. - Так написано мне на роду. Дело в том, что я родился в день смерти Пушкина. Проклятая, невезучая дата. И тут же перешел к моим делам по радиоволноводам, вспомнил о моей статье, которую он представлял в "Журнал технической физики". Я хорошо знал замечательное чувство юмора Якова Ильича, но в данном эпизоде, как говорится, было не до юмора. Каким гражданским мужеством и оптимизмом надо было обладать, чтобы в его положении не только читать лекции студентам, работать с аспирантами, но и читать по своей инициативе лекции для широких аудиторий по современным проблемам физики, не считаясь с тем, что его будут разглядывать как диковинный экземпляр "физического идеалиста", задавать подковыристые вопросы!
Признаться, при виде пометок бдительного философа на моей книге у меня закралось подозрение: не узрел ли он в ней крамольную попытку ученика Френкеля протащить "электродинамические идеи" своего учителя? И это при том, что в книге, изданной в год семидесятилетия Сталина, я имел неосторожность ни разу не упомянуть имя величайшего корифея науки, вождя и учителя, гениального зодчего коммунизма!
Не желая продолжать с Вольманом разговор о моей книге, я предложил ему:
- Давай ближе к делу: при разговоре с главными конструкторами проси назначения в отдел сорок первый. Он только еще формируется, я - врио начальника. Готов, как когда-то в 337-м орб, поработать твоим замом.
- Я в начальники не гожусь. Именно тогда, в 337-м, я показал свое неумение ладить с вышестоящими. С ними лучше через буфер. Поэтому давай так: я у тебя замом, а ты будешь буфером, - предложил Вольман. С этим предложением мы оба зашли к Павлу Николаевичу , и вопрос тут же был решен. Теперь нам выпало поработать вместе в загадочной организации, структуру и задачи которой не мог понять даже Вольман - человек бывалый в номерных НИИ. Наш отдел, именовавшийся радиотехническим, должен был отвечать за разработку высокочастотных устройств: антенных, волноводных, радиопередающих, радиоприемных, - но каких именно, в каком радиодиапазоне, для чего? Об этом ни мы с Вольманом, ни начальники формировавшихся нами секторов, лабораторий - никто не имел ни малейшего представления. От главных конструкторов тоже невозможно было добиться какой-либо ясности: они были либо в разъездах, либо проводили совещания, - "банковали" то с теоретиками, то с немцами, то с руководителями координационных отделов, переведенных в КБ-1 все по тому же "списку шестидесяти" , что и Вольман , Семаков , Лившиц , Бункин , Заксон , Колосов , Расплетин , я и многие другие.
Было как-то обидно, что главные конструкторы при обсуждении общего технического замысла новой разработки ориентируются в основном на немцев и не считают нужным привлекать нас, отраслевых специалистов. Выходит, что на нас смотрят как на простых исполнителей, которым в свое время скажут, что делать "от сих до сих"? Или же мы еще не доросли до того, чтобы нам можно было доверять особо важные секреты?
Забегая несколько вперед, должен сказать, что такое командно- административное отношение к отраслевым специалистам приводило к серьезным просчетам комплексников при выдаче технических заданий отраслевым подразделениям. Прошло не мало времени, пока улеглись первые организационные неурядицы в КБ-1 и отделы начали получать технические задания по системе "Беркут" .
Нашему отделу было поручено разработать антенно-волноводные и приемо- передающие системы для многоканальной РЛС Б-200 , предназначенной для одновременного слежения за большим числом самолетов и наводимых на них зенитных ракет и выдачи их точных координат. А для самих ракет мы разрабатывали приемоответчики, которые на каждый принятый от Б-200 зондирующий сигнал должны откликаться ответным радиосигналом.
Технические задания на все эти работы нам выдавал координационный отдел за подписью его начальника А.А. Расплетина - заместителя главных конструкторов по станции Б-200. Сотрудники лабораторий с головой окунулись в расчеты, эскизы макетов, в проверки вариантов облучателей антенн, волноводных узлов, резонаторов, ловлю проклятых КСВ - коэффициентов стоячей волны. Техники, измерявшие КСВ, придумали ему свою расшифровку: "Какая сволочь выдумала?"
Ссылки: