Карпачева С.М.: распределение и практика на коксохимическом заводе в К

Почти все это время Юра работал в Земетчино. Но я так стремилась на крупную стройку, что уговорила его перевестись в Магнитогорский совхоз. Это удалось, и он был назначен главным агрономом. На комиссии по распределению я гордо заявила, что у меня муж работает на Магнитке , а потому я хочу ехать только туда. Никаких возражений это не вызвало: желающих уехать из Москвы было не так уж много, а здесь человек сам просит об этом. Я стремилась на Магнитку еще и потому, что там в 1929-30 годах была обнаружена "группа инженеров-вредителей", и их, конечно же, надо было заменить молодежью.

Перед дипломом, в марте, как это и предполагалось, все разъехались на практику на разные коксохимические заводы. Я попала в группу, направленную под Керчь . В этот раз каждый из нас уже устраивался самостоятельно, коммуну не организовывали. Я, Аня Певзнер и студентка из другого вуза Шура Морозова (дальняя родственница известного народника и ученого Морозова, просидевшего в Шлиссельбургской крепости более двадцати лет) на троих сняли комнату в домике на берегу Азовского моря. Здесь было всего две кровати, но мы работали посменно, поэтому всегда было, где поспать. Жили по-спартански. После коллективизации наступил голод , была введена карточная система. К несчастью, Шура ухитрилась потерять две из трех карточек, и мы остались почти без хлеба и сахара. Спасали заводские обеды - кукурузная каша и молоко за вредность. В остальное время делили на троих один хлебный паек, он был большим - 600 грамм, а если очень хотелось есть, то покупали на рынке и жарили бычков, вонявших фенолом из-за заводских стоков.

На заводе работала большая коксовая батарея американской фирмы "Копперс-компани" , к счастью, мало отличавшаяся от уже знакомой нам по Алчевску "Отто", и две, построенные еще в начале века. Я как начальник смены отвечала за правильный режим работы и новых, и старых печей, график загрузки угля и выгрузки кокса. Кое-что о новых печах я уже знала, но все время приходилось учиться, главным образом, у заведовавшего печами молодого, но очень квалифицированного инженера и надежных помощников по смене - старших газовщиков. Старыми печами ведал мастер, который работал здесь лет двадцать пять и знал все их капризы. Они были намного ниже печей "Отто", а главное, менее экономичны. Если в новых печах тепло от сгорания газа использовалось в так называемых "рекуператорах" для предварительного подогрева, то в старых оно просто вылетало в трубу. Здесь все делалось без графика, без измерения температуры, "на глазок". Я в этих печах ничего не понимала и во всем слушала мастера.

Завод работал непрерывно, и выходные у нас были скользящими, так чтобы только одна дневная смена работала без инженера (его заменял старший газовщик). Восьмичасовые смены выдерживать было нелегко, но в стране тогда действовала пятидневная система: четыре дня - рабочие, а затем выходной. (По такой системе страна жила несколько лет. Выходных получалось много, и постепенно их стали отменять. Сначала сделали рабочими днями все религиозные праздники, а до 1920 года на Пасху и Рождество даже трамваи по Москве не ходили, затем и многие революционные, например, День Парижской коммуны, День памяти событий на Лене. Оставили только Первомай и Октябрьские дни). Первая и вторая ночные смены проходили для нас легко, четвертая - последняя, тоже, так как вечером нас ждал отдых. Тяжелее всего приходилось в третью ночь, я засыпала на ходу: прислонюсь где-нибудь на верхней площадке к перилам и несколько минут посплю. Когда бороться со сном становилось невмоготу, уходила на старые печи. Это, правда, входило в мои обязанности. Старый мастер встречал меня ласково: "Попей чайку, дочка, легче станет, - и протягивал мне "термос" - бутылку, закутанную в несколько телогреек, - а то, может, поспишь?" Но я гордо отвергала заманчивое предложение, шла с ним в кабину коксовыталкивателя и смотрела, прищурив глаза от невыносимого жара, как чугунный "башмак" входит в распахнутую дверь печи, и "коксовый пирог", рассыпаясь, падает в вагонетку на другой стороне батареи. Затем, поговорив с мастером "о жизни" и окончательно проснувшись, я уходила на свой пост - верхнюю площадку новых печей. А с этой площадки, особенно ночью, открывался великолепный вид: спокойное Азовское море, вдалеке - огоньки, и вдруг все озарялось багровым пламенем. Это "выдавали" кокс или вывозили шлак из доменной печи.

На пятый день с кем-нибудь из наших "выходных" ребят мы бродили по берегу, иногда шли погулять по Керчи и поесть пирожных в еще сохранившейся после НЭПа булочной.

Перед отъездом домой, в конце марта, мы решили искупаться. Вода была невероятно холодной - через пролив шел лед. Раздевшись, мы кинулись в воду и быстро с визгом выскочили обратно.

По возвращении в деканате мы гордо выложили выданные на заводе характеристики и принялись готовиться к диплому.

У меня появились первые заработанные деньги: на заводе выплатили зарплату сменного инженера. Я побежала подыскивать подарки маме и няне, а себе захотелось купить приличный костюм, чтобы ехать на Магнитку.

Ссылки: