Карпачева С.М.: арест и возвращение мужа Юры Ларина

Летом арестовали Юрия . Бояться за судьбы своих близких " мужа, мамы и Шурика " я начала еще тогда, когда перестали доходить посылки от тети Нади. Напряженная работа и сдружившийся коллектив несколько отвлекали меня от гнетущих мыслей. Однако иногда мне казалось: мы, как кролики, резвимся, не замечая, что в клетке уже роется рука, выбирая жертву на обед удаву. Часто по ночам я мучительно раздумывала о том, что же сделать, чтобы обезопасить семью в случае ареста мужа. Развестись, как Таня? Но она прожила с мужем всего несколько месяцев, а мы, хотя и не были зарегистрированы, фактически состоим в браке уже более десяти лет, и Юра - отец моего ребенка. После ухода из ОРСа Дворца советов , строительство которого временно прекратилось, Юра работал в совхозе под Каширой главным агрономом. С ним вместе жил Шурик и домработница Маруся. Взяв часть отпуска, я на две недели приехала к ним, чтобы побыть с сыном. Однажды, вернувшись с прогулки, я застала бледного Юрия за столом, а напротив - парня в "гепеушной" форме. Невдалеке сидела зареванная Маруся. "Присядьте, гражданка Ларина, - приказал мне "гепеушник". " Я должен провести обыск, понятой будет вот эта женщина. Ваш муж арестован". Я рухнула на стул, попыталась как-то успокоить прижавшегося ко мне Шурика. Взяв себя в руки, написала и бросила Юрию записку - всего семь слов: "Прости, но я должна от тебя отказаться".

Мне было тяжело и стыдно отрекаться от человека в беде, но надо было в первую очередь позаботиться о сыне. "Гепеушник" не заметил или не хотел заметить записку. Юрия увели. Мы остались в опустевшей избе. Никто из совхоза к нам даже не заглянул. На другой день я отправилась в район, думала как-то заступиться за Юрия. В пятистенной избе, в сенцах, были выгорожены три запертые каморки. Внутри кто-то вздыхал. В горнице сидел вчерашний "гепеушник". Я пришла узнать о своем муже и рассказать, что о нем знаю. Парень оживился.

-А что вы хотите рассказать?

-"Вы совершаете ошибку, забирая его. Мы живем вместе десять лет. Ничего плохого он сделать не мог, он предан своей родине, ведь он жил и учился за границей, а вернулся для военной службы. В чем же его можно обвинить?"

Взгляд парня стал ледяным, видимо он ожидал услышать другое. В ответ он заявил:

"Ваш муж - шпион! Двойной: немецкий и китайский. И вы напрасно за него заступаетесь. Может быть и вы ему помогали, хотя и бессознательно! Я ахнула. Посмотрев еще раз в пустые глаза, поняла, что надо убираться.

- Могу я уехать?

- Да, пока можете. А как узнать, где он теперь будет? Можно ли посылать передачи?"

- Спросите в Каширском отделении ГПУ. Через неделю будет известно.

Проходя мимо каморок, я громко, чтобы было слышно внутри, выговаривала недовольному провожатому: "У мужа больной желудок, передайте ему пакетик соды", - хотелось дать понять Юрию, что я его не бросила. В совхозе я попросила дать лошадь или машину, чтобы доехать до железной дороги.

Пряча глаза, директор обещал все быстро сделать. Через час мы действительно были на вокзале и послали телеграмму домой. В Москве нас встречали няня с мужем, оба бледные, растерянные. Накануне квартиру обыскивали, правда, ничего предосудительного не нашли. Письма тети Нади мы не хранили, а книги держали в основном по специальности, да и тех было немного.

Утром после бессонной ночи я доложила о случившемся директору Резинопроекта. Выслушав все, он предложил мне немедленно уволиться, чтобы не подводить других, и очень неохотно согласился подождать еще неделю. Но через три дня его самого арестовали . Директором назначили Н.К. Бурмистенко , который относился ко мне очень дружески. После продолжительного разговора он решил, что с увольнением можно подождать несколько месяцев, за которые все может выясниться.

"Отказываться от мужа не нужно, да это и не спасет, если ты в чем-то виновата. Хотя уверен, что ты чиста, - добавил он, улыбаясь.

"Подождем, сколько можно". Шли дни. Аресты в Наркомтяжпроме продолжались. Была назначена "чистка" аппарата, то есть обсуждение на общих собраниях каждого сотрудника с точки зрения его связей с врагами народа. Председателем комиссии назначили Бурмистенко. Надо отдать должное его смелости: оказавшись в сложном положении, он стал держаться со мной подчеркнуто сухо, но все же не трогал. Моей семье крупно повезло, если так можно сказать о трагических событиях тех лет. Не стало Ежова , сорвали и плакаты с ежовыми рукавицами, удушающими "врагов народа". Берия , пришедший на его место, демонстрируя свою "справедливость", пересмотрел какие-то дела , и некоторых арестованных освободили. Среди них оказался и Юрий. Отсидев около полугода в битком набитой Каширской тюрьме , похудевший и измученный, он вернулся домой в октябре. Первое, что он сказал после поцелуев и объятий, отмывшись от тюремной грязи, было: "Все, больше я агрономом не работаю, пойду в рабочие! Агроному не верят, он может угробить скот, загубить урожай. А рабочий имеет дело только с машинами, и ему скорее поверят". Напрасно я уверяла, что суть не в профессии, время такое - не верят никому, слишком много врагов у нашей страны. Отдохнув несколько дней, он устроился шофером.

На следующий же день после возвращения мужа я кинулась к Бурмистенко и, встретив его около подъезда, прямо на улице, закричала: "Николай, моего мужа освободили, он ни в чем не виноват!" Мой директор просиял. Тяжкий груз упал с его души. В ПЭЛС тоже все обрадовались и за меня, и за себя, так как понимали: если что случится с одним, то и другим не поздоровится.

Ссылки: