Я хочу привести заявление Санджи Каляева (с некоторыми
сокращениями,
но соблюдением стиля), с которым он в декабре 1955 года обратился
к
Генеральному прокурору СССР:
"Я, Каляев С. - воспитанник Астраханского детского дома 1,
вступил
в комсомол в 1923 году, а в 1924 году - в кандидаты в члены
ВКП(б).
Будучи активным коммунистом, я проявлял непримиримость ко всем
антисоветским проявлениям. Много раз участвовал в ликвидации
бандитизма
в калмыцких степях. В своих селькоровских заметках на страницах
областной газеты "Тангчин Зянг" разоблачал хитрых врагов и
подлых
преступников. Затем, выросши из рядового селькора в советского
писателя,
я вел непримиримую борьбу за строительство социализма, против его
врагов
всех мастей и видов. (Об этом говорят мои произведения, которые
я
предоставлю Вам по первому Вашему требованию.)
Я учился безустанно и работал не покладая рук. Мне помогали учиться
и
расти честные русские люди, как А.М.
Горький, П.Ф.
Юдин, проф. Б.К Пашков и многие другие. И, таким образом, я
- вчерашний необтесанный
степняк-калмык стал советским писателем, научным работником и т.
д.
Но... с другой стороны, враги не раз пытались чем-нибудь да
очернить
меня. Но им не удавалось это. Наконец, в 1937 году, в период
ежовщины,
пользуясь моментом, враги снова подняли голову.
На этот раз они задумали более широкий план - уничтожить
молодые
советские кадры, и для этой цели они действовали по двум линиям.
Одни
делали ложные доносы в органы НКВД, а другие собирали
клеветнические
заявления на отдельных работников, в том числе и на меня.
Первую группу возглавлял X. (С. Каляев приводит его имя полностью.-
В.
Ц.), который еще в 1920 году, будучи советским служащим, ... перебежал
в
лагерь белогвардейцев... (об этом знает П.Ф.
Юдин - советский
представитель в Китае - из материалов приема калмыцких писателей в
Союз
советских писателей). Этот самый X. во время оккупации немецкими
фашистами г. Элисты был главным редактором фашистской газеты.
Другую группу возглавлял некто П. (Условное обозначение. - В.
Ц.),
бывший бандит, который безнаказанно уцелел благодаря связям, ...
сумел
создать себе карьеру, но был окончательно разоблачен в 1940 г.
Вот таково подлинное лицо тех, кто создавал ложные материалы
против
меня и решал мою судьбу. Конкретно дело обстояло так:
В начале 37 года вышеупомянутый П. ... был у нас секретарем
первичной
парторганизации. И он собрал несколько клеветнических заявлений,
добился
моего исключения из партии. Затем он, став заведующим отделом
кадров
обкома ВКП (б), добился моего ареста.
17 сентября 1937 г. я был арестован в г. Элиста. В январе 38 г.
меня
поместили в камеру, где сидел сумасшедший заключенный Иванов,
бывший
директор зерносовхоза КАССР, который, ввиду душевного расстройства,
не
давал мне покоя ни днем, ни ночью. Продержали две недели меня
около
душевнобольного и после такой предварительной "подготовки" привели
меня
на допрос к следователю НКВД Фирсову.
Следователь Фирсов мне сказал: " Органам НКВД известно, что
ты,
Каляев Санджи, являешься членом контрреволюционной
националистической
организации. Расскажи мне, кто тебя завербовал, какие задания ты
выполнял и кого ты, в свою очередь, завербовал?"
Я ответил ему: "Это глупая выдумка! Я не знал и не знаю о
существовании каких бы то ни было преступных организаций. А если кто-
нибудь мне предложил бы вступить в связь с врагами советской власти,
то
постарался бы его задушить на месте".
За свой ответ я получил удар кулаком по виску от следователя Фирсова и
упал.
Так началось мое следствие.
Фирсов продержал меня в течение восьми часов на ногах и повторял
все
время: "Говори, говори!". Когда кончилось рабочее время Фирсова,
его
заменил следователь Чурюмов. Он так же, как и
Фирсов, держал меня на
ногах и требовал "признания". Прошло еще восемь часов. На смену
Чурюмову
пришел следователь Стрелков, который угрожал мне
расстрелом за
непризнание, арестом моей жены и обещал отправить моего ребенка в
детдом
под другой фамилией и т. д. Прошло еще восемь часов. На смену
Стрелкову
пришел опять Фирсов. И так, создав замкнутый круг во времени,
три
следователя поочередно меня мучали, не давая ни спать, ни сесть.
Чтобы измотать мою силу, Фирсов приводил собаку-овчарку и травил
ее
на меня. Бил и душил подолом шинели, закрывая мне рот и нос.
Теперь от меня стали требовать только подписать готовую бумагу, что
я
будто завербован был бывшим секретарем обкома ВКП (б)
Дедеевым
Монта.
В результате бессонной пытки и других издевательств у меня
начались
сердечные припадки и сильно отекли конечности и живот. Я морально
и
физически ослаб.
Я понял, что дело не в том, что я виноват или не виноват. Им
нужна
просто моя подпись, чтобы создать фиктивное дело.
После шестисуточной стойки и пыток я вынужден был подписать
требуемые
ими бумаги. Фирсов диктовал, я писал. Вот при таких обстоятельствах
я
наговорил на себя.
Через несколько дней, придя в нормальное состояние, я написал
заявление на имя Наркомвнутдела Озёркина, где
отказался от данного мною
показания.
Кроме того, объявил сухую голодовку - требовал свидания с
прокурором,
чтобы вручить лично протест против применения пытки при допросах
и
других нарушениях процессуальной нормы, но после четырехсуточной
голодовки меня заключили в карцер на 21 день, а свидания с
прокурором
мне так и не дали.
Уважаемый товарищ Генеральный прокурор, я изложил Вам крик моей
души.
Если я окажусь в чем-нибудь виноватым, то прошу Вас еще раз
наказать
меня, вплоть до расстрела. Но если правду я изложил, то прошу
оправдать
меня, снять с меня незаслуженное позорное пятно врага народа.
Изложил
вкратце, чтобы не утруждать Вас длинными объяснениями и
упоминанием
многих имен разных проходимцев, но уверяю Вас, что на все
вопросы,
связанные с моим делом, сумею дать исчерпывающие ответы при
пересмотре".
В начале сентября 1937 года С. Каляев находился в Москве, добиваясь
в
Комиссии партийного контроля при ЦКВКП(б) пересмотра решения
Элистинского горкома о его исключении из партии. Разбор апелляции
был
назначен на 17 сентября. Несколькими днями раньше он получил
подписанную
одним из секретарей Калмыцкого обкома ВКП(б) телеграмму с
приглашением
на заседание бюро обкома, на котором предполагалось рассмотрение
его
персонального дела, значилась и дата заседания - 17 сентября. В
партколлегии КПК ему посоветовали возвратиться в Элисту - быть
может,
бюро обкома пересмотрит решение о его исключении из партии. Он
вернулся
в Элисту, отметил прибытие у заведующего отделом кадров обкома и в
тот
же день был арестован. Случилось это 17 сентября 1937 года.
Решением Особого совещания при НКВД
СССР от 29 мая 1938 года С.
Каляев "за контрреволюционную деятельность" был приговорен к
заключению
в "исправтрудлагерь сроком на восемь лет".
6 июня 1938 года Управлению госбезопасности НКВД Калмыцкой АССР
было
предписано С. Каляева (как и осужденных по этому же делу
И. Ванькаева, X. Сян-Белгина,
К. Манджиева и
К.
Эрендженова) "направить с первым
отходящим этапом в г. Владивосток в распоряжение начальника
Владивостокского отделения Севвостлага НКВД для отправления на
Колыму".
Сведения о пребывании С. Каляева в заключении скудны. Он не
оставил
каких-либо письменных воспоминаний на эту тему. Наиболее
достоверными
источниками являются его обращения в различные государственные органы
с
просьбами о пересмотре его дела. (Поэтому я позволил себе привести
выше
его столь обширное заявление.) На Колыме С. Каляев содержался в
известном по рассказам В.
Шаламова лагере Евраш-Калах, где
заболел,
получил инвалидность. "Болезнь настолько угнетает меня, - писал он
в
1940 году, обращаясь в Президиум Верховного Совета СССР,- что в
этих
условиях буквально ежедневно ожидаю смертного исхода". В сентябре
1941
года как инвалид первой группы был переведен в
Южлаг, расположенный в г.
Тайшет Иркутской области. Он настойчиво добивался освобождения.
В блокноте, который он вел в лагере, имеется запись:
"25 января 43 года. Вечером - сообщение об освобождении.
28 января. Работал до 2 ч. ночи. Состояние - небывалое
спокойствие.
Будто не меня все это касается. Уснувшая радость все еще не
проснулась.
Впереди - неизвестность, но это нисколько не пугает меня".
После досрочного освобождения С. Каляев решил поселиться в
Казахстане. Выбор этот определили, видимо, его друзья-казахи, с
которыми, как следует из его записей, он прибыл в г.
Талгар Алма-
Атинской области.
В первые дни, недели он не мог найти работу, зачастую негде
было
ночевать. Что греха таить, его посещали мысли о никчемности жизни. Но
он
не сдавался, верил в свою звезду - раз пережил лагерный ад, переживет
и
эти трудности.
См. Судьба С. Каляева после
лагерей