Школа и сосланные калмыки

Новая социализация калмыков происходила для взрослых на производстве, для детей - в школе. Не все дети могли учиться, особенно в первые годы. Многие старшие дети из многодетных семей становились кормильцами так рано, что не смогли закончить семилетку. К тому же начиная с восьмого класса надо было ежегодно платить за учебу 300 рублей [ 282 ].

Однако если возможности позволяли, а это означало, что были родственники, считавшие учебу в школе необходимым условием жизненного успеха, дети учились изо всех сил. Быть лучшим учеником в классе означало для многих считаться "не хуже других". Пятерки в табели становились охранной грамотой в школьном коллективе и могли стать пропуском в большую жизнь.

В школу я пошла в Куйбышеве. Целый год я ни с кем не разговаривала, со стороны наблюдала за сверстниками. С девочкой в рваной фуфайке и в галошах никто не хотел играть. Тогда это было так горько. Так я "молча" и училась, отвечала только на уроках, зародилось у меня большое желание все преодолеть, доказать, что я не хуже других. Постепенно втянулась в учебу. Со второго класса уже стала лидером, своими знаниями я заставляла всех считаться со мной. Учебников не было, поэтому я внимательно слушала учителя. Как только начинался урок, для меня уже ничто не существовало, я настраивалась все запомнить. Если задавали выучить стихотворение, мы собирались несколько человек и учили вместе. Мне было достаточно прочитать три раза. Учебники только в седьмом классе появились. Так и училась семь лет, была пионервожатой, секретарем комсомольской организации. Я не забуду свой выпускной вечер после окончания семилетки в далеком 52 г., первое ситцевое платье и парусиновые туфли на деревянных каблуках. Я чувствовала себя королевой, единственное беспокойство было связано с тем, чтобы ребята во время танцев не наступили на мои начищенные белые туфли [ 283 ].

В сентябре 1947 г. в нашем классе появился юноша-калмык. Это был Коля Бурулов. Оказалось, он закончил семилетку в деревне Меньшиково. Решил непременно закончить среднюю школу, чтобы продолжить затем учебу в высшем учебном заведении. Коля был исключительно целеустремленным, не по возрасту рассудительно сдержанным юношей. Он никогда не выходил из себя. Вел себя всегда ровно. А трудяга был неимоверный. Ко всему относился с похвальным усердием: будь то учеба, общественная работа или иное какое дело. И учился хорошо. У него была поразительная грамотность. Письменные работы по русскому языку Коля писал, в отличие от нас, русских, на "отлично". Чему мы в первое время удивлялись, а потом привыкли. Он обладал изумительно каллиграфическим почерком. К чему Коля стремился в школьные годы, того он добился: в 1950 г. успешно закончил Венгеровскую среднюю школу и стал одним из лучших ее выпускников [ 284 ].

Начальную школу я закончила на "отлично", у меня сохранились похвальные грамоты с портретами Ленина и Сталина. Ко мне все относились хорошо. Я любила свою школу, родители приходили на собрания, концерты.

Вот был такой случай - меня как отличницу направили на первый пионерский слет в области. Радостная прибегаю домой и сообщаю новость, что я одна от школы еду, десять человек от района направляются в Омск, смотрю, родители не реагируют. Они по-башкирски говорили, когда обсуждали секретные дела.

- Что же делать она на учете в комендатуре. Ее не пустят. Что делать? А мама говорит:

- ты сходи к соседу энкаведешнику, честно расскажи. Зачем ребенку праздник омрачать. Я не понимаю и твержу им: нам сказали всем, кто едет на слет, купить новый пионерский галстук, белую кофту, черную юбку. Галстук у меня был, но все остальное трудно было купить. Пошли искать, искали-искали: белой кофты нет, есть бежевая блузка, мама меня успокаивает, а я все твержу: белую же сказали. Один день прошел, другой. А папа в это время добивался моего разрешения на выезд. Мы купили желтоватую шелковую кофту и черную юбку. Вдруг папа приходит радостный - среди сопровождающих поедет один сотрудник комендатуры, одетый в гражданское, как будто учитель, дочка даже знать не будет. Я и не знала, радостная поехала на слет.

В первый раз я видела демонстрацию 7 ноября, аж голова закружилась. Впечатление было неизгладимое. Мы остановились на станции юннатов. А слет проходил в драмтеатре. Мы поехали организованно на регистрацию. Такое красивое здание. Широкая мраморная лестница. Я тогда что понимала? Иду, любуюсь, все так красиво, чисто. Вдруг, в углу, на площадке, огромный медведь стоит. Я кричу: Аю! - медведь! А русские женщины не поняли, мне говорят: что ты? Он не живой, это чучело! Я дар речи потеряла, потому что всю жизнь боялась медведя, еще когда мы жили в тайге. Видимо, осталась доминанта. Потом я сама смеялась над собой, дома рассказывала по-калмыцки: "Я медведя испугалась. Большой такой медведь там стоял!" Потом мы хороводили, танцевали. Подошел ко мне мальчик, спрашивал, как меня зовут, думал, что я казашка. Целую неделю жили там. В Омске жила наша Таня, работала на заводе. Домашние ей сообщили обо мне, она меня посетила, мы так хорошо встретились, но забрать меня к себе она не могла, мне нельзя было уходить. Это был первый областной слет пионеров.

Потом меня моя дочь Кема спрашивала: когда ты была пионеркой, что- нибудь было интересное? О-го-го, какая честь была для меня, спецпереселенки, ездить на слет в сопровождении работника комендатуры.

В школе я была лидером, группоргом. Меня все уважали, никто ни разу мне ничего обидного не говорил. К этому времени уже все знали, что мы, калмыки, - не изменники, не черти, не людоеды. В эти тяжелые годы все жили плохо, много работали, но родители понимали и все делали для того, чтобы я училась. Я одна училась в средней школе, потому что другие калмыки не имели возможности, всем надо было кормить семьи. Ребятишки все работали, пололи картошку, чистили снег [ 285 ].

Я пошел в школу в третий класс, я на четыре года переростком закончил среднюю школу. Учителя ко мне нормально относились. Мне было трудно учиться только первый год, в третьем классе - по гуманитарным предметам. По математике я был силен, а гуманитарные дисциплины постепенно подтянул. Семилетку кончил круглым отличником. В седьмом классе писали изложение, и я был единственным, кто написал на 4/5.

В пионеры меня приняли в четвертом классе. Учеников мало, а хороших учеников и того меньше. В первую очередь принимали хорошистов. Я в третьем классе немного бултыхался, а в четвертом классе уже учился уверенно. Даже отличился на уроке пения. Учительница Пинегина Александра Ивановна заставляла всех петь сольно, чтобы четвертную оценку получить. Местные ребята были непослушные и вели себя вольно, а я всегда рос дисциплинированным. Когда меня подняли и сказали петь, а в третьем классе русских песен я не знал, я спел "Катюшу" на калмыцком языке. Как я запел, а пел я хорошо, этим я еще дома отличался, дверь открылась и ученики, которые пришли во вторую смену, тоже стали заглядывать. Я устроил им маленький концерт.

Я всегда ощущал, что в обществе я стою не на одной ступени с другими. Я закончил четырехлетку, потом записался в 5-й класс в селе за 20 км. Я не стал ходить в 5-й класс, потому что меня никто не хотел брать на постой. Это был ощутимый момент. Я остался в колхозе помогать дяде, он также работал летом пастухом, зимой скотником. Я ему помогал управляться с животными, дома по хозяйству, не учился. Во втором полугодии к нам пришла учительница Каламис Анна Ивановна. Она из нашей деревни, и с нового года стала учительницей работать. Она сказала: зачем Паше дома сидеть, пусть ходит в четвертый класс повторно, чтобы не забыть материал, а потом пойдет дальше. Я с января стал ходить снова в

4-й класс, и потом только мы с братом поехали в районный центр Чаны, уже за 37 км, он пошел в 9-й, а я в 5-й класс. Вначале мы жили на квартире у его одноклассника одну четверть. Потом нам отказали, и мы пошли жить в калмыцкую семью, она чуть-чуть наша родня. В 6-й класс я пошел учиться в соседнюю деревню соседнего района, было близко и туда пошли учиться человек 13 из нашей деревни. У них открыли семилетку, и там я закончил ее первый выпуск на круглое "отлично". Стал одним из двух первых комсомольцев семилетней школы. Имел возможность поступить без экзаменов в любое среднее учебное заведение. Даже в школьной газете, в которой я был редактором, я написал заметку, кем я мечтаю стать - капитаном речного флота. В Новосибирске было речное училище, и почему-то я решил, что меня могут туда принять. Но с этой мечтой я распрощался. 8-й и 9-й класс я снова учился в Чановской средней школе. Вначале я жил в интернате, в райцентре был интернат на 40 мест, и мне досталось место, а в 10-м классе уже жил на частной квартире. Теперь меня взяли на частную квартиру с охотой, потому что я был уже взрослый и мог по хозяйству помогать.

Почему-то одноклассники мои были уверены, что я стану историком. У нас была грамотная историчка Медведева, располагала к себе добрым, внимательным отношением, и я активно участвовал на уроках истории. Скорее всего, я должен был стать математиком. У нас в 8-м классе была учительница Евдокимова Зоя Григорьевна. Она жива и до сих пор, я ее вчера поздравлял с международным Днем учителя. Она была учитель от Бога. Один-единственный вопрос не подготовил я за три года, что учился у нее. Потому что ходил домой, попал в пургу, пропустил день и пришел в четверг. А когда она вызвала к доске, я не знал домашнего задания. Спустя полтора месяца она спросила: Паша, а ты что должен был? Я как стихотворение рассказал. У нее была такая тактика. Если ученик плохо ответил, она могла этот вопрос спросить через неделю, через две. Поэтому мы все ее уроки готовили исключительно. Кто был более-менее способен к математике, учились на отлично, кто был средних способностей, учились твердо на четверки, а кто был неспособный, тот имел твердые тройки. Я поехал поступать в пединститут по следам брата [ 286 ].

Первый школьный опыт для многих детей был травматическим, особенно поначалу. Мальчикам в целом приходилось труднее, чем девочкам. Бывало, что и девочкам приходилось драться, но мальчику свое право быть равным в школьном коллективе надо было доказывать не только волей, но и физической силой.

В первый класс я пошел в 55-м. Надолго мне запомнилось. Учительница у нас была Таисия Тимофеевна Бродина. Что-то я натворил, и она меня наказала. Я заплакал. И она мне сказала: что ты, Олег, плачешь. Вот когда ты Родине изменишь как твои родители, тогда будешь плакать, а сейчас тебе рано плакать. Это учительница, в первом классе. В нашем классе я был один калмык, а потом пришел Вася Ходжинов, был один татарин. Это все по мелочам накапливалось. В пионеры меня приняли, но перед тем как принять встал вопрос, можно ли меня принять или нет. Это обсуждалось! А почему нельзя? Потому что калмык [ 287 ].

С сентября 45 г. я пошла учиться в Покровскую начальную школу, старалась учиться хорошо. Но учительница патологически ненавидела нас, калмыцких детей, унижала и оскорбляла нас всячески, снижала оценки, обзывала нас, первоклашек, "врагами народа". Видимо, это приносило ей какое-то удовлетворение [ 288 ].

Бабушка и тетя меня оберегали (мальчик, продолжатель рода!). Делали все, чтобы я учился. Детей-калмыков сначала много ходило в школу, но многие проучатся два-три года и бросают. Во-первых, мы плохо знали русский язык. Во-вторых, тех, кто заканчивал учебу, никуда не брали, даже в техникум перспектив не было. Но бабушка настаивала, чтобы я продолжал учебу: один-единственный внук.

Так получилось, что во втором-третьем классе калмыцких детей было мало - из ребят остался я и две девочки. Помню, пацаны меня обзывают, дразнят: калмык, бандит. Я, естественно, драться. Вечно ходил с синяками. Дошло до того, что вынуждены были меня перевести в другую школу. Там посмотрели мои оценки: о, молодец, давай к нам. Но и в этой школе началось то же самое: дети есть дети, они не понимают, что мой отец так же как их отцы на фронте воюет. "Предатель" и все. А молоденькая учительница, не догадываясь, как они меня избивают - кучей, припомнила мне, что из первой школы я был переведен в эту за драку.

В общем, началось такое, что я пришел домой и сказал: больше в школу не пойду, даже учительница сказала, что я заслужил, чтоб меня били, потому что я сам драчун. Ничего не оставалось, как перейти в третью школу, самую дальнюю от нашего дома. Я не хотел идти, но бабушка так плакала, так просила. Выдержал я только год - повторилась та же история [ 289 ].

В Хатанге в возрасте 9 лет я пошел в первый класс, начал постигать азы грамоты. И в моей жизни появилось некоторое разнообразие. Ведь в такой многочисленной ребячьей среде вращаться мне не доводилось. Поэтому на занятия я ходил охотно. Но потом произошел один инцидент, который на время осложнил мои отношения с учительницей и вызывал отвращение к школе. Случился он при следующих обстоятельствах. На уроке учительница, показывая портрет усатого человека в букваре, сказала, что это Сталин, при этом перечислила множество его заслуг и достоинств. От услышанного во мне все словно закипело, запротестовало. И, вымещая таившуюся во мне обиду на него, я принялся безрассудно замалевывать черным портрет вождя, "друга" всех советских детей. Живя на фактории, портрета Сталина я не видел, но наслышан был достаточно. Среди калмыков были образованные мужчины, которые вели разные разговоры про политику, про выселение калмыков. И часто Сталина обвиняли в наших бедах, в том, что мы оказались на Крайнем Севере и многие умерли от голода и холода. Поэтому в моей детской душе уже прочно сидела нелюбовь к нему. За свой поступок я тут же выслушал нотации и угрозы от учительницы. Потом меня прорабатывал комендант. Для начала дал несколько тумаков, чтобы я почувствовал силу удара его увесистого кулака. Потом голыми коленками поставил на соль и продержал так несколько часов. Все запугивал меня, что за такое дело может посадить, несмотря на то, что я еще мал. [ 290 ]

Чтобы детям-спецпереселенцам почувствовать себя равными в школьном коллективе с другими детьми, им надо было усердно учиться, быть активными в спорте и в художественной самодеятельности, заниматься общественной работой. Такая стратегия часто приводили к лидерству в коллективе. Однако, несмотря на отличную учебу и активную общественную работу, калмыкам-выпускникам золотую или серебряную медаль не давали. Единственное известное мне исключение: В.П.Дорджиев закончил школу в Аральске с серебряной медалью, но смог получить ее только в 1960 г. с помощью главного редактора "Комсомольской правды" А.Аджубея [ 291 ].

У нас учитель математики был Ломоносов Евсей Иванович. Задаст сложную задачу, знает, что в классе никто не решит. Проходит по рядам, смотрит кто решил. Я сижу, молчу, потому что за меня старшая сестра Майя решила. Говорит, решила Кларочка, она у нас умница, а сам знает, что это мне сестра решила. У нас тетрадей даже не было, бумаги не было. Папина сестра Женя откуда-то доставала серую бумагу типа посылочной, мы шили тетради и такие счастливые были, что у нас есть тетради. В общей среде я не поддавалась в любом плане. Я и в самодеятельности участвовала. В шестом классе мы играли "Свадьбу с приданым", я там играла Любу. Для спектакля из дома таскала то скатерть, то еще чего. Раньше в школе были принято делать пирамиды, всякие фигуры на сцене, а внизу кто-то делает мостик, самый гибкий. И вот мостик всегда я делала. В деревенском масштабе я была как настоящая артистка. А Майя на концерте читала стихотворение Льва Ошанина, в котором были такие строки:

А мать, откинув седые пряди

С высокого, умного, русского лба,

В глаза мои взглядом суровым глядя,

Говорит мне - я знаю, что там борьба,

Мне больно за мирных людей Вьетнама,

И горе моих корейских детей

Слезинкою каждою в сердце прямо

Стучит в тишине бессонных ночей

[ 292 ].

При словах "С высокого умного русского лба" Майя делала такое движение, как будто откидывает прядь со лба, а лоб у нее при этом низкий. Но в зале не смеялись, все было на полном "серьезе". Другие на нас не "возникали", потому что мы их превосходили. В школе всегда будут любить отличников, всегда будут их уважать. Нас - трое сестер, были все хорошистки [ 293 ].

Начальную школу я закончил с похвальным листом летом 1949 г., когда административный режим спецпоселения калмыков еще более ужесточился. Поэтому мне похвальный лист в районо, куда дядя наведывался чуть ли не каждый день, долго отказывались выдавать. История повторилась и после окончания семилетней школы, когда районо под разными предлогами так и не выдало мне похвальный лист. То же искитимское районо, выдав мне аттестат зрелости с отличием после окончания средней школы, отказало мне в получении медали даже в 1955 г., когда наступило некоторое послабление в режиме спецпереселения. Не помогло даже и то, что я был хорошим активистом, являлся секретарем комитета комсомола и членом райкома ВЛКСМ. [ 294 ].

В школе у нас была традиция: всем, достигшим совершеннолетия, вручать паспорта в конце каждого года. Для всех моих сверстников день получения серпастого и молоткастого был особым, счастливым днем. Но я-то знал, что вручат мне не паспорт, а удостоверение взамен паспорта, поэтому решил не идти на это торжество, на котором я буду выглядеть вороной. Узнав об этом или догадываясь, что я не приду, Раиса Олимпиевна послала за мной моих друзей, и они зашли ко мне, будто случайно.

И каково было мое удивление, когда мне вручили паспорт, на обложке которого красовался герб Советского Союза со словами СССР над ним и Паспорт - под ним. Как я мечтал получить такой паспорт! И вот он в моих руках! Но прежде чем я его раскрыл, заметил, что он слишком тоненький. Поэтому сразу положил в карман. А дома с горечью обнаружил, что в подлинную обложку паспорта вложено бумажное удостоверение спецпереселенца с непременными атрибутами клеймения. Так, в графе "особые пометки" стоял жирный штамп "спецпереселенец" и от руки было написано, что я не имею права выезжать за пределы города Аральска без разрешения спецкомендатуры. Мираж радости рассеялся [ 295 ].

Ссылки: