Ида о детстве сестер Губайдуллиных

Наше детство пришлось на памятные своей жестокостью 1930-е годы , когда строилось новое социалистическое государство с новой политикой, экономикой, идеологией, где лицам духовного звания не было места. Папин отец Масгуд был мулла , и это легло тяжким клеймом на всю семью Губайдуллиных.

Родители решили не посвящать нас в то, что родные отца в это время по причине своего происхождения находились в г. Аральске в концлагере . Оберегая детей, они в доступной форме объяснили, что дедушка Масгуд ничего плохого не сделал, но о нем не надо спрашивать.

Мы (внуки) знали лишь, что дедушка был мулла , умер в 1921 году сорока семи лет от тифа, когда папе было 17-18 лет, и что родным папы пришлось "несладко". Самые, казалось бы, естественные вопросы, которые задают все дети, - кто были наши дедушки и бабушки - вызывали у родителей тревогу. В моей памяти на всю жизнь запечатлелись и тот страх, и та особая напряженность, которые возникали при упоминании имени Масгуда.

Первые детские попытки заглянуть в свое прошлое каждый раз наталкивались на непреодолимый барьер.

В результате недомолвок, таинственности вокруг имени Масгуда у нас сложилось ложное представление о нем как о темной личности. Могло ли оно быть у детей другим, если родным дедушки Масгуда пришлось "несладко", а о дедушке Масгуде можно было говорить даже дома только шепотом, а лучше - совсем не говорить о нем, забыть? Очевидно, не последнюю роль в возникновении подобных представлений играла и школа, в которой преследовались религиозные праздники, а к служителям культа относились только как к малограмотным мздоимцам. В семье же официальная идеология с лозунгами типа "религия - опиум для народа" и т. д. - не обсуждалась и не оспаривалась. Жили по принципу "слово - серебро, а молчание - золото".

И никогда в течение всей жизни родители не жаловались на судьбу. Они ее приняли такой, какая досталась и просто старались выжить. Но по скупому комментарию отца в "Автобиографии" о том, что одну из первых его работ - на Авиастрое , проходившую в тяжелейших зимних условиях и выполненную благодаря энтузиазму и высокой ответственности его самого и рабочих, никто как бы не заметил, и даже не оказалось записи в его трудовой книжке, можно догадаться, что подобные случаи отца, безусловно, ранили. И, если он об этом помнил всю свою жизнь и упомянул в возрасте девяноста лет, можно предположить, что эти раны так и не затянулись. (На самом деле, как видно из письма Шакирова , - результаты труда на Авиастрое были замечены. Не получил благодарность, по-видимому, только папа - руководитель группы.)

Мне вспоминается и рассказ мамы о том, как на одном из собраний "чистили" папу, обвиняя его в пьянстве. Когда же мама, сидевшая рядом, сказала: "Асгат, что же ты молчишь? Ведь это неправда!", он ответил: "Это они и сами знают". Надо сказать, что наш отец относился к редкому типу непьющих людей. Безусловно, такая жизненная позиция - не отвечать ударом на удар - помогла родителям выжить и дать возможность получить образование нам, их детям. И как это похоже на действия Масгуда, описанные в "Автобиографии", который всегда выбирал мирные пути разрешения конфликтных вопросов. По-видимому, эти качества генетически передались моему отцу, да и всем членам их семьи. Очень свойственны они и нам, его детям и внукам.

Ссылки: