Странные были люди среди босяков

"Парень был какой-то длинноволосый, с глуповатой скуластой рожей, украшенной вздернутым носом. На нем была надета синяя блуза без пояса, а на голове торчал остаток соломенной шляпы. Ноги босы. - Вот я ему сейчас зубы вышибу,- предложил Мартьянов. - А я возьму камень и по голове вас тресну, - почтительно объявил парень. Мартьянов избил бы его, если б не вступился Кувалда. - Оставь его? Это, брат, какая-то родня всем нам, пожалуй. Да, безусловно родня - ибо тоже человек будущего. (Горький утверждал, что и в самом деле жил в ночлежке Кувалды в Казани, на улице с характерным названием Задне-Мокрая, с июня по октябрь 1885 года, то есть в семнадцатилетнем возрасте.) В этом обществе ему было лучше, чем среди мастеровых. В конце концов, и проповедь христианства победила и продолжает побеждать не в последнюю очередь потому, что последних объявляет первыми: вы последние здесь, но в новый мир, который настанет неизбежно, вы воистину войдете первыми, и даже уже вошли - ибо вы, в отличие от купца Иуды Петунникова или трактирщика Вавилова, свободны и счастливы.

Вот какую проповедь принес Горький - и не сказать, чтобы в России было мало людей, готовых ее поддержать. Уже признанным корифеем, в статье "Как я учился писать", Горький высказался с полной откровенностью:

"Странные были люди среди босяков, и многого я не понимал в них, но меня очень подкупало в их пользу то, что они не жаловались на жизнь, а о благополучной жизни "обывателей" говорили насмешливо, иронически, но не из чувства скрытой зависти, а как будто из гордости, из сознания, что живут они - плохо, а сами по себе лучше тех, кто живет "хорошо"".

Не будем забывать, впрочем, что это признание 1928 года, когда Горькому уже опять нужно подчеркивать свои неуклонные демократические, даже и люмпенские, симпатии. А, допустим, в 1910 году, когда образ его жизни был вполне буржуазен, а литературная репутация прочна, а мировоззрение очень далеко от марксистского, - он писал так - это из письма к начинающему писателю, конторщику Павлу Максимову:

"Русский босяк - явление более страшное, чем мне удалось сказать, страшен человек этот прежде всего невозмутимым отчаянием своим, тем, что сам себя отрицает, извергает из жизни".

По меркам 1910 года - страшен, а по меркам 1928 года - хорош, потому что и жизнь-то ведь какая?! Страшный мир, который следует разрушить; босяк, конечно, не марксист, но ведь от Ницше до Маркса не так и далеко.

А ницшеанец, вооруженный марксизмом, - это и есть идеал русского революционера, и почти все любимые герои зрелого Горького были именно таковы. Впрочем, до зрелости ему еще долго. Но уже и в рассказе "В степи" - обнажена изнанка босяцкой свободы - страшное безразличие ко всему и всем, обесценивание жизни, молчание совести.

"Я не виноват в том, что с ним случилось, как вы не виноваты в том, что случилось со мной. И никто ни в чем не виноват, ибо все мы одинаково скоты".

Правду сказать, для такого самоощущения в застойном 1897 году, во времена уже трещавшей по швам, но все еще гнетущей стабильности, у людей были все основания.

Ссылки: