 |
Успех Галича на фестивале бардов в Новосибирске вызвал у многих зависть
Сразу стали появляться злорадные комментарии, вроде того, который привела в своих записных книжках литературовед Лидия Гинзбург : "Рассказывал кто-то о нашумевшем выступлении Галича, кажется, в Новосибирске, и N сразу сказал:
"Да, да, он там в далеких местах сразу распустился. Зато его здорово и стукнули" Он сказал это с удовольствием и со вкусом" [ 709 ]. А как же сам Галич отреагировал на статью Мейсака ? Когда появилась эта статья, кто-то из доброжелателей прочитал Галичу по телефону самые сильные места. Галич помертвел, а в это время вошла в комнату его жена и спросила: "Что с тобою? С кем это ты?" Александр Аркадьевич с усилием выдавил из себя: "Ничего, Нюш, кто-то ошибся номером" [ 710 ]. Но от жены, конечно, скрыть это не удалось. Вскоре Галич поехал в Ленинград. Писательница Юлия Иванова привела его в гости к некоему коллекционеру по имени Глеб, у которого имелась полная фонотека магнитофонных записей Галича. Тот попросил спеть что-нибудь новое. Галич согласился, но при этом строго-настрого велел Ивановой ничего не рассказывать Ангелине Николаевне . Она пообещала, хотя и не поняла, почему должна соблюдать запрет. А потом зашла речь о статье "Песня - это оружие", которая была у Галича с собой: "Александр Аркадьевич бодрился, читал нам ее вслух, похохатывая, разливал коньяк, на щеках пятнами загорался румянец. А ночью ему опять вызывали неотложку. По приезде в Москву время от времени проходил слух о его аресте, тучи сгущались" [ 711 ].
Почему Галич просил не говорить своей жене о записи новых песен, понять легко: Ангелина опасалась, что ее мужа могут посадить. Однако за два года до этого она сама фактически организовала первое публичное исполнение Галичем в ЦДЛ только что написанной песни "Памяти Пастернака" ! Вскоре она поймет, к чему это может привести, и уже сама будет отговаривать его не то что петь свои песни публично, но и даже записывать их на магнитофон. В этом отношении показательны воспоминания коллекционера Михаила Баранова , относящиеся к 5 декабря 1968 года [ 712 ]: "Я ему по телефону что-то наговорил: что я из Карелии, что мы там его песни очень любим, что я ему привез коллекцию значков, которые мы сами делали. Он сказал:
- Конечно, заходи!
- Можно я приеду с магнитофоном, чтобы потом песни ваши послушать?
- Да! Конечно. Я приехал на улицу Черняховского, мы прошли в его комнату. Он был в черной рубашке, под ней тельняшка <...> И Галич напел мне пять или шесть новых тогда песен. Я его фотографировал, он не торопил меня, все делал с удовольствием,- в общем, было очень хорошо. Я вышел такой потрясенный - у меня такие записи, каких ни у кого нет? Но когда собирался уходить (Галич в это время вышел куда- то), в прихожую выскочила его супруга Ангелина Николаевна . Она буквально на мне повисла: - Я не знаю, как вас зовут, но я вас умоляю: сотрите все это, никому не показывайте. Его же посадят, он этого не понимает! Его же посадят! Он появился, увел ее куда-то в комнату и сказал:
- Вы знаете, давайте сделаем так: вы пока никому переписывать не давайте. Послушать можно, но переписывать не давайте, а я вам скажу, когда можно будет распространить." [ 713 ]
Эмоциональное состояние Галича в тот период ярко характеризует его телефонный разговор со сценаристом Яковом Костюковским: "Саша, я тебе не помешал? Ты работаешь?" - "Нет, сегодня мне работать нечем. С утра вызвало начальство, настоятельно рекомендовало промыть мозги. Так я их простирнул и повесил сушиться!" - "Это что - после первого выступления в Академгородке? Или у нас в клубе?" [ 714 ] - "А черт его знает!" - "Ладно, успокойся. Я заметил, после таких встрясок ты пишешь свои лучшие вечные песни".- "Вечных песен у меня нет. Плохие гибнут от безвестности. Хорошие - от слишком частого употребления" [ 715 ]. Однако Костюковский оказался прав: именно после Новосибирска и участившихся "проработок" в различных инстанциях в творчестве Галича начался новый этап: его песни становятся еще более жесткими и бескомпромиссными, в чем мы вскоре убедимся. Но вот что интересно: Галич, который в своих песнях буквально лез на рожон, в реальной жизни вовсе не хотел ссориться с властями и даже предпринял попытку помириться с ними в лице председателя КГБ [ 716 ]. Об этой, к счастью неудавшейся, попытке рассказал Юрий Кукин :
"Он меня почему-то сразу полюбил, приезжал ко мне домой. Ну, выпивали, конечно. Однажды он приехал в Ленинград читать лекции для сценаристов и заехал ко мне в Петергоф. Слушай, говорит, тут к вам в Петергоф приезжает председатель КГБ . Давай устроим ему встречу в парке, как полагается. Скажем, что мы хорошие барды и полностью за советскую власть! У самых ворот в парке стояли люди в сером, а подальше было свободно. Мы сели на землю, расставили бутылки шампанского и ждем. Подходят менты, справляются, чего нам тут надо. Посадили в "бобик" и увезли. Галич разобиделся, перья распустил: "Вы кого трогаете? Я член Союза писателей и кинематографистов! Я в партком буду жаловаться!" Отпустили нас, но пожурили: "Что же вы, уважаемые, солидные такие люди, а ведете себя, будто вам 11 лет?" В общем, любил Галич повалять дурака" [ 717 ]. Эту черту его характера отмечала и Ксения Маринина : "Когда мы с ним общались, то впечатление было, что это абсолютно доброжелательный и бесконфликтный человек. Во всяком случае, у меня было такое ощущение всегда, и у людей, которых я знала, было тоже. Вот его как человека, идущего на конфликт, воспринимать было нельзя. Он был доброжелателен и открыт" [ 718 ].
Ссылки: