Саша Гинзбург (Галич) приходит на студию Арбузова

Слухами об открытии студии Арбузова полнилась вся Москва. Дошли они и до Саши Гинзбурга, давно мечтавшего стать актером. Он пришел в студию осенью 1939 года вечером, перед началом очередной репетиции. Исай Кузнецов описывал свое первое впечатление от встречи с ним: "Галич беседовал с Арбузовым и Плучеком. Больше никого не было. Когда мы с Гердтом вошли, Плучек познакомил нас с Сашей.

Признаться, он нам не очень понравился. Может быть, потому, что держался - думаю, от смущения - подчеркнуто независимо и гордо" [ 37 ] . Участниками арбузовской студии стала молодежь, пришедшая из самодеятельных коллективов, театральных училищ, из школ фабрично-заводского ученичества (ФЗУ), с заводов и из институтов. Назовем некоторых из них: Н.Антокольская , К.Арбузов , В.Багрицкий , А.Богачева , З.Гердт , А.Гинзбург , М.Селескериди , Е. Долгополов , П.Дроздов , А.Егоров , И.Кузнецов , М.Малинина , Г.Михайлов , Л. Нимвицкая , М.Новикова , Н.Подымов , Н.Потемкин , А.Соболев , Л.Тоом , А.Тормозова , А.Фрейдлин и другие.

Название пьесы основывалось на строках стихотворения Маяковского "Рассказ о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка" (1929), где речь также шла о строительстве города: "Я знаю - город будет, / я знаю - саду цвесть, / когда такие люди / в стране советской есть!" Вот этот город "на заре коммунизма" как символ нового Советского государства и собирались воспеть актеры арбузовской студии. По сюжету в начале пьесы строители-добровольцы летом 1932 года со всех уголков страны - из Москвы, Иркутска, Ленинграда, Тулы, Саратова, Саранска, Одессы - на пароходах "Колумб" и "Коминтерн" прибывают на Амурскую землю и останавливаются в районе небольшой деревни Пермское. Все это соответствовало духу советской пропаганды: страна охвачена энтузиазмом социалистического строительства и верой в светлое будущее, которое вот-вот настанет. В действительности же главной рабочей силой на этой стройке были заключенные Дальневосточного исправительно-трудового лагеря - Дальлага - в котором, кстати говоря, в 1938 году погиб Осип Мандельштам . Сам же Комсомольск-на-Амуре был центром лагерной системы Хабаровского края. Вот что сообщает об этом официальный сайт города: "Первые заключенные Дальлага стали прибывать в край в марте 1933 года. Через пересыльный пункт в Комсомольске прошло не менее 900 тысяч подневольных строителей. В городе нет ни одного предприятия из числа заложенных в 30-40-е годы, в строительстве которого не принял бы участие Дальлаг. Среди строителей были и вольнонаемные, вербованные, переселенцы".

А в "Справочнике по ГУЛАГу" Жака Росси , который сам отбыл 23 года в советских лагерях, прямо сказано: "Комсомольск-на-Амуре - воздвигнутый заключенными город, о котором официальная пропаганда твердит, будто он был "основан в 1932г. комсомольцами, прибывшими на строительство со всего Сов. Союза" (БСЭ [ 38 ] )" [ 39 ]. Любопытно, что следующим в этом словаре стоит слово "комсомольцы". Кроме общепринятого значения, Росси указывает и второе - лагерный термин: "Заключенные, особенно политические, которые сами себя так называли, поскольку за воздвигнутые их трудом стройки печать восхваляла одних комсомольцев. На этих стройках комсомольцы действительно присутствовали, но лишь в рядах охраны. Термин появился в начале 30-х годов". О том же, сколько зэков полегло во время строительства Комсомольска, можно только догадываться. Некоторое представление об этом можно составить исходя из данных, которые Жак Росси приводит о Магнитогорске: "Считают, что на строительстве погибло около 22 тысяч заключенных" [ 40 ] . Такова была реальная история возникновения Комсомольска-на-Амуре и многих других городов - таких, как Советская Гавань, Магадан, Дудинка, Воркута, Ухта, Инта, Печора, Молотовск (Северодвинск), Дубна, Находка. Через тридцать лет Галич создаст обобщенный образ этого строительства в своей лагерной поэме "Королева материка": "Говорят, что когда-то, в тридцать седьмом, / В том самом лихом году, / Когда покойников в штабеля / Укладывали на льду, / Когда покрякивала тайга / От доблестного труда, / В тот год к Королеве пришла любовь, / Однажды и навсегда. / Он сам напросился служить в конвой, / Он сам пожелал в Дальлаг, / И ему с беспартийной крутить любовь / Ну, просто нельзя никак. Но мыто знаем, какая власть / Дала нам в руки кайло, / И все мы - подданные ее / И носим ее клеймо". Но это произойдет еще не скоро, а пока Саша Гинзбург совместно с другими студийцами готовится воспеть "доблестный труд" строителей коммунизма. Правда, позднее Арбузов даже говорил, что создатели "Города на заре" , сочиняя пьесу, рассказывали не столько о строителях Комсомольска, сколько о самих себе, то есть о молодых интеллигентах 30-х годов [ 41 ] . Однако эту точку зрения не разделяет Исай Кузнецов: "ни З.Гердт, ни Л.Нимвицкая, ни Е.Долгополов, ни М. Селескериди вовсе не играли себя. Характеры их героев не были кальками их индивидуальностей" [ 42 ]. Свои заявки студийцы читали руководству студии на даче родителей Милы Нимвицкой в подмосковных Раздорах. Арбузов корректировал эти тексты и сводил их в единое целое. Вообще же Арбузову все настолько нравилось, что он даже говорил, что каждая из заявок тянет на отдельную пьесу.

Поскольку у студийцев не было собственной сцены, первое время они собирались на квартирах и в случайных помещениях. Однако в конце 1939 года им удалось снять гимнастический зал в школе *133 [ 43 ] на улице Герцена (ныне - Никитской), напротив Московской консерватории. Это было то самое здание, где Вахтангов впервые встретился со своими учениками. Зал на свои деньги арендовали Арбузов и Плучек, по возможности помогали и сами актеры. Здесь по вечерам стали проходить репетиции спектакля. Условия, в которых работали студийцы, были близки к экстремальным. Особенно тяжело им приходилось зимой 1939/40 года из-за того, что какой-то двоечник, уходя на летние каникулы, выбил несколько стекол. На улице морозы доходили до пятидесяти градусов, а в школе температура была чуть выше нуля, поэтому студийцы репетировали не раздеваясь. Роли актеры писали себе сами. Исай Кузнецов начал репетировать роль начальника стройки, секретаря комсомольской организации Льва Борщаговского, оказавшегося "вредителем" и троцкистом (недаром его звали тоже Лев!). Однако после нескольких неудачных репетиций эту роль передали Саше Гинзбургу. Поразительный факт: в 1934 году забрали Сашиного двоюродного брата Виктора , который был студентом МГУ (через полтора месяца после этого от сыпного тифа скончался его отец, пушкинист Лев Гинзбург ) [ 44 ], а в 1938-м был арестован отец Исая Кузнецова . Однако оба они - и Исай, и Саша,- как и многие их современники, продолжали верить в справедливость существующего строя. Позднее Кузнецов рассказал о том, как он воспринял арест отца: "Я считал, что это просто ошибка и что отца скоро освободят. Я был комсомольцем, других мыслей у меня возникнуть не могло" [ 45 ]. Вероятно, нечто подобное приходило в голову и Саше Гинзбургу, хотя в комсомоле он не состоял и был младше Кузнецова на два года.

Когда Саше передали роль Борщаговского , он фактически переписал ее заново, и хотя идея этой роли, как и всего спектакля, была насквозь лживой, сыграл он своего персонажа великолепно, причем раскрыл его именно как человека. Это отметила и театральная критика: "Образ Борщаговского - один из самых сложных образов пьесы. Большое достоинство исполнения А.Гинзбурга в том, что его Борщаговский не традиционный злодей, не штампованный вредитель, а прежде всего человеческий характер. По этой части, впрочем, и все остальные исполнители этой пьесы почти безупречны" [ 46 ] .

Однако были и куда более сдержанные оценки - например, Борис Голубовский ничего сверхвыдающегося в игре Галича не увидел: "Самого плохого человека в "Городе на заре" - начальника строительства Борщаговского - играл Александр Гинзбург. Играл правильно, умно, хоть и без открытий, без тех хватающих за душу подробностей, поворотов характера, которыми поражали Нимвицкая, Гердт, Селескериди, Тормозова. Придраться не к чему, и радоваться нет повода" [ 47 ]. Вот уж действительно: сколько людей, столько мнений. Лет через двадцать Алена Архангельская спросила отца: "Ну почему ты не взял себе какой-нибудь другой, более обаятельный образ?", на что он ответил: "Ты ничего не понимаешь, отрицательные роли - самые интересные" [ 48 ] . А в "Генеральной репетиции" он уже беспощадно разделается с этой своей ролью и будет вспоминать о ней со стыдом: "В спектакле "Город на заре" я играл одну из главных ролей - комсомольского вожака Борщаговского, которого железобетонный старый большевик Багров и другие "хорошие" комсомольцы разоблачают как скрытого троцкиста. В конце пьесы я уезжаю в Москву, где, совершенно очевидно, буду арестован", и охарактеризует весь спектакль как "ходульную романтику и чудовищную ложь". Но это понимание придет к Галичу позднее, а пока юный Саша Гинзбург с увлечением участвует в создании спектакля. Заметим также, что участие в нем принимала и 16-летняя Люся Боннэр (будущая жена академика Сахарова Елена Боннэр )- она шила специальный занавес для спектакля.

Ссылки: