1654

Перельман В. Эмигрантская одиссея Александра Галича. С. 219-220. Интересно сравнить этот "цензурный" вариант воспоминаний с более ранней публикацией в том же журнале, где монолог Галича носит более неформальный и потому более правдоподобный характер. Кроме того, здесь фигурирует другое название отеля: "Мы встретились в тель-авивском "Хилтоне", он был в превосходном настроении, расхаживал своей грузной, чуть шаркающей походкой по гостиничному номеру и, глядя в распахнутое на море окно, строил воздушные замки - как по приезде он подаст начальству меморандум, что в Израиле у "Либерти" обязательно должен быть собственный коррпункт, и он, Галич, будет готов его возглавлять - и тут же сам комментировал - на кой ляд ему вообще Германия? - Ему свобода нужна, ему море нужно! "Как ты думаешь, Виктор, примут они мой план или нет? Ни хера ведь не примут, кому что в этом мире нужно? Мы там нужны, и мы обязательно вернемся, попомни мои слова!". Потом стал говорить, что пишет шутовской роман "Блошиный рынок" - как раз для "Времени и нас": "Одесса, эмиграция, кругом жулики, которых, между прочим, родина тоже выпихивает, как нас с тобой!" (Перельман В.: "Редакция - это я, а о журнале пусть судит читатель" / Интервью Эдуарду Штейну // Время и мы. 1995. *127. С. 281). Для полноты картины приведем еще один, самый ранний вариант этого фрагмента, датируемый 1984 годом: "Он без фрака, без гитары, в легкой, наверное, еще из России сетке, облегавшей его волосатую грудь. Из-за хамсина нечем дышать. Исчезла сводящая с ума его поклонников актерская осанка. Стареющий, с тяжелой одышкой еврей, каким и положено ему быть на этой сцене. "Что будем пить? Коньяк? Водочку?" - расхаживает он по своему номеру на шестнадцатом этаже тель-авивской гостиницы "Шератон". В окне виднеется море, а по другую сторону тянется узкой лентой уже знакомая нам улица Аяркон. <...> "Ох, если бы ты знал,- продолжает он,- как неохота в Германию! А если мне остаться в Израиле? Надо с кем-то говорить в Сохнуте? Ты случайно не знаешь, с кем? Но что я буду здесь делать? А что там? А где, скажи, нам есть, что делать? - В его больших детских глазах просыпается беспомощность, но тут же появляется что-то неуловимо насмешливое.- Я говорил тебе, что пишу для "Времени и нас" "Блошиный рынок"? - плутовской роман? Как выпирали из Одессы в Израиль одного еврея. А начинается, знаешь, с чего? Я все помню наизусть: "Во вторник, второго декабря одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года, в три часа дня, на улице Малая Арнаутская, у входа в бар "Броненосец Потемкин", остановился Семен Таратута и поднял плакат - кусок обоев в цветочек, на которых с обратной стороны тушью было написано: "Свободу Лапидусу!" Он замолчал и вдруг предложил: "Ну давай по рюмочке, за Таратуту, Лапидуса и всех людей доброй воли. Лехайм!" (Перельман В. Театр абсурда. Нью- Йорк; Иерусалим; Париж: Время и мы, 1984. С. 251).

Ссылки: