В 1912 году родители Гагариной А.Т. перебрлись в Петербург, революция

В 1912 году родители решили перебраться в Петербург. Окончательно? Не знаю. Домик в Шахматове не продали, заколотили, попросили присматривать за ним папину сестру. Какое-то время с ней оставался и мой старший брат Сережа , который доучивался в школе. Мои родители были неграмотные, мама ни буквочки не знала, отец в детстве ходил один год к дьячку на выучку. Как научился - сам позже шутил: "Писать пишу, а читать в лавочку ношу".

Но к грамоте родители относились с уважением, поэтому Сережу с места не тронули, пусть доучивается. Поселилась семья в доме * 12 по Богомоловской улице, сняли квартиру из трех комнат, но все разместились в одной, а две других решили сдавать, чтобы иметь какое-никакое подспорье. Уборка комнат полностью была на мне. Это и была моя первая работа, за которую деньги шли в семью. Помню, как по утрам мощно гудел заводской гудок, созывая рабочих. Работали тогда по 12 - 14 часов, без выходных. А денег все равно не хватало. Мама стала стирать на людей. Каждую неделю приносила домой по большому тюку белья. А концы все равно не сводили с концами. Однажды отец горестно сказал: "Вы не думайте, что мы так бедно живем, потому что семья у нас большая. Не поэтому. А потому, что хозяева отдают нам не все, что мы, рабочие, зарабатываем".

Дело и вправду было не в отце. Человек он был непьющий, основательный, квалификацию к этому времени имел высокую. Однажды моя подруга, а Юры моего учительница - Елена Федоровна Лунова спросила:

- Нюра! Тебе по петербургскому времени такая фамилия - Зуев - незнакома?

- Товарищ, - говорю, - у моего отца был Алексей Ильич Зуев , работали на Путиловском, часто бывали вместе".

- Вот-вот, - продолжала Елена Федоровна, - он тоже наш, гжатский, из деревни Нижнее. Так вот он мне рассказывал, что до революции вместе с друзьями вел подпольную работу, был в кружке под руководством Михаила Ивановича Калинина . Помню, перед войной ему пришлось обратиться к всесоюзному старосте по поводу пенсии. Михаил Иванович подтвердил, что человек вел подпольную, революционную работу, соответствующую пенсию назначили. Так вот, Алексей Ильич, когда мне о революционном прошлом рассказывал, твоего отца тоже вспоминал..."

Отец человек был умный, за справедливость готов был постоять. 9 января 1905 года , как вспоминал, шел в колоннах рабочих к царю "за хлебом". У Нарвских ворот их встретили выстрелами, казаки врезались в колонны рабочих, секли людей нагайками. Многие были убиты, затоптаны лошадьми, покалечены. Отцу удалось спастись потому, что он перепрыгнул через перила железного моста. Внизу протекала грязная речушка. Домой отец вернулся в обледеневшей одежде, суровый. Вспоминал, как потом расправлялись с рабочими, увольняли, штрафовали, судили, высылали в Сибирь. Повторял: "К большому делу надо хорошо готовиться". У нас, как и в других рабочих семьях, часто говорили о том, что нужно изменить жизнь, что рабочие должны бороться за свободу. И не только говорили. Рабочие объединялись, организовывали стачки. Недавно я прочитала, что за первую половину 1914 года на Путиловском заводе было проведено 60 стачек: чуть ли не каждые три дня какая-нибудь мастерская бастовала. А 1 июля того года путиловцы собрались на большой митинг в поддержку бакинских рабочих. Пролетарии каспийских нефтепромыслов требовали 8-часового рабочего дня, официального признания праздника трудящихся - 1 Мая. За эти требования их наказывали. Рабочие Путиловского завода решили собрать деньги, чтобы помочь бакинцам. Но петербургский градоначальник запретил всякие сборы для нефтяников. Даже те средства, которые удалось собрать и переслать, не попали к бакинским рабочим: почта не выдала деньги, а обратила их в доход казны. Митинги путиловских рабочих разгоняла полиция. С демонстрантами жестоко расправлялись казаки. Вскоре началась первая мировая война . Жизнь стала еще тяжелее. А тут нашу семью постигло новое горе: в цехе на отца с высоты упала пятифунтовая стальная масленка. Отец стал инвалидом, мы лишились единственного кормильца - хозяева его вышвырнули с завода без всякого пособия.

Как тяжело было семье! Об этом не раз говорили взрослые. Тогда мама решила пойти на Путиловский завод. Попросился на Путиловскую верфь старший брат Сережа - было ему в ту пору пятнадцать лет. С трудом преодолевая недуг, стал трудиться вместе с мамой в шрапнельной мастерской и отец. Рабочие все чаще говорили о тяготах жизни, договаривались о новых забастовках. Тогда в начале 1916 года военные власти решили закрыть Путиловский завод . Но старейший завод Петрограда поддержали рабочие других предприятий. Вечерами, когда в семье обсуждали события дня, часто слышалось: "Забастовка". И хотя дома было холодно, да и голодно, мы не чувствовали себя одиноко. Конечно, я тогда не во всем хорошо разбиралась, но само понятие товарищества, сознание того, что о наших отцах и матерях думают другие, вселяло уверенность. Не только во взрослых, но и в нас, детей. Полмесяца не работали путиловцы, а потом власти, испугавшись силы протеста, распорядились вновь открыть завод. Но по-прежнему было трудно. Мама приходила из лавки озабоченная. Приговаривала: "Как же из этого суп сварить можно?" А "ртов", как тогда говорили, прибавилось. У отцова младшего брата (Алексея Тимофеевича) умерла жена, и моя мама предложила младших племянников приютить. Часто я думаю: как рождается доброта? Но хорошо помню, что в те голодные годы за обеденным столом первым после отца наливали суп осиротевшим ребятишкам - это была зримая доброта. Мама ласково приговаривала: - Ешьте, ребятки, Симочка , Леша , Паша , Зоя , Лариса , Надюша , ешьте, милые.

Дядя мой Алексей Тимофеевич вернулся в деревню, поближе к земле, хлебу, как он говорил. Там он женился на Прасковье Ивановне Гагариной , устроился, потом и детишек забрал к себе.

Мама по совету других женщин хотела отдать меня в обучение к перчаточнице, чтобы я имела "хлеб в руках", а отец запротестовал:

"Нюра - девочка смышленая, пусть в школе поучится". Меня отправили в училище при Путиловском заводе . Там преподавали чистописание, русский язык, арифметику, естествознание, ну и, конечно, закон божий. Обучали домоводству, шитью, вязанию, вышиванию. По вечерам иногда отец расспрашивал об училище. Занимались мальчики и девочки вместе, в училище выдавали нам дешевенькие платьица серого цвета, которые мы очень берегли. Училась я старательно, все мне было интересно, особенно же я полюбила чтение. Чтобы помочь семье, по вечерам я шила патронташи. Знала: и мои копеечки подмога в хозяйстве.

Хорошо помню свою учительницу - Варвару Федоровну Колосову . Была она молодая, строгая, очень знающая. Ходила в белой кофточке с высоким воротом и длинной серой юбке. Сидели мы на уроках тихо. Слова учителя ценились не только нами, ребятишками. Когда мама или отец говорили с нами о школе, они об учителях отзывались с особым почтением. Это было в традициях рабочих и крестьянских семей. Даже слова "учитель", "учительница" произносились по-особенному, вроде бы с большой буквы. Варвара Федоровна понимала трудности и нужды своих учеников, старалась их порадовать. Тогда елки устраивались на рождество. В первый год подарили мне на елке в училище куклу. Конечно же, учительница понимала, что в нашей многодетной семье денег на игрушки не оставалось. А в третьем классе получила я за хорошую учебу "Приключения Тома Сойера". Радости не было предела! Я столько раз сама читала, да младшим ребятишкам рассказывала, что скоро знала книгу чуть ли не наизусть. До сих пор для меня приключения Тома Сойера - это воспоминание о детстве. В конце обучения мне выдали свидетельство - это была рекомендация для дальнейшего образования. Но учение в гимназии требовало больших денег. Это нашей семье было не под силу.

- Ничего, Нюра, скоро все будет по-другому, - успокаивал меня старший брат Сережа. - И учиться будешь, и жить иначе. Пошла я тем временем в рукодельную мастерскую, чтобы получить профессию. Брат Сережа был совсем молодым, но в семье никакое дело не начинали без совета с ним. Да и не только в нашей семье. Окружающие относились к нему с уважением. Часто к нам в дом приходили люди, о чем-то подолгу говорили с Сергеем; одни передавали, а другие забирали свертки, в которых можно было распознать пачки бумаги. Подростки - люди наблюдательные. Я догадалась, что брат ведет скрытную работу. А что такое "листовка", "прокламация" - девочке из рабочей семьи не нужно было объяснять. Не раз и не два скрывались у нас в семье молодые люди. Обычно они поселялись среди наших квартирантов. Так было удобнее, да и вопросов лишних не возникало.

- Нюра! Тебе по петербургскому времени такая фамилия - Зуев - незнакома?

- Товарищ, - говорю, - у моего отца был Алексей Ильич Зуев , работали на Путиловском, часто бывали вместе".

Как тяжело было семье! Об этом не раз говорили взрослые. Тогда мама решила пойти на Путиловский завод. Попросился на Путиловскую верфь старший брат Сережа - было ему в ту пору пятнадцать лет. С трудом преодолевая недуг, стал трудиться вместе с мамой в шрапнельной мастерской и отец. Рабочие все чаще говорили о тяготах жизни, договаривались о новых забастовках. Тогда в начале 1916 года военные власти решили закрыть Путиловский завод. Но старейший завод Петрограда поддержали рабочие других предприятий. Вечерами, когда в семье обсуждали события дня, часто слышалось: "Забастовка". И хотя дома было холодно, да и голодно, мы не чувствовали себя одиноко. Конечно, я тогда не во всем хорошо разбиралась, но само понятие товарищества, сознание того, что о наших отцах и матерях думают другие, вселяло уверенность. Не только во взрослых, но и в нас, детей. Полмесяца не работали путиловцы, а потом власти, испугавшись силы протеста, распорядились вновь открыть завод. Но по-прежнему было трудно. Мама приходила из лавки озабоченная. Приговаривала: "Как же из этого суп сварить можно?" А "ртов", как тогда говорили, прибавилось. У отцова младшего брата (Алексея Тимофеевича) умерла жена, и моя мама предложила младших племянников приютить. Часто я думаю: как рождается доброта? Но хорошо помню, что в те голодные годы за обеденным столом первым после отца наливали суп осиротевшим ребятишкам - это была зримая доброта. Мама ласково приговаривала: - Ешьте, ребятки, Симочка , Леша , Паша , Зоя , Лариса , Надюша , ешьте, милые.

Подолгу жил наш земляк Дмитрий Зернов . По тому, что он скрывался, мы, ребята, догадались, что он - против царя. Брат предупреждал: "Никому ни слова". И нам, младшим, было все понятно: они связаны с забастовщиками, с революционерами. Однажды Сергей вернулся раньше обычного, сказал, что у нас может быть обыск, а на чердаке спрятаны запрещенные книги. Я услышала тихий разговор и вызвалась отнести книги к маминой сестре, тете Наде . Переносила в продуктовой сумке. Конечно, на меня, девчонку, идущую в гости к родственнице, никто не обратил внимания. А поздно ночью в дверь раздался сильный стук. Пришел дворник, полицейские. У дворника была домовая книга, и он говорил, что поступили сведения о подозрительных людях, которые живут у нас. Дмитрий Зернов, предупрежденный братом, не пришел ночевать. Полицейские начали обыск.

Они рылись в вещах, повыкидывали все из шкафа, трясли даже наши школьные тетради и учебники. Ничего подозрительного не обнаружили. Тогда один подошел к кровати, где лежал больной отец, приказал подняться. Отец еле держался на ослабевших ногах, а полицейские все сбросили с кровати, ощупали подушки. Было понятно, что обыск не дает результата, и это полицейских разозлило. Они позвали маму, приказали распороть матрас. Мама заплакала от обиды, но приказание выполнила. Полицейские слазили на чердак, выстукивали стены, шарили кочергой в печи. Ничего. Ушли только под утро. Тайник они не нашли, а он был под листом железа у печки. Мама и папа знали об этом. Когда Сережа как-то спросил, где спрятать важные бумаги, они и подсказали ему. Хотя обыск ничего не дал, Сергея уволили с Путиловской верфи. В его документах сделали пометку: "Приему не подлежит". На петроградские заводы путь ему был заказан. Брат уехал в Сестрорецк, но как только там узнали о его делах в столице, сразу же уволили. Работал Сергей теперь нерегулярно, подолгу не бывал дома. А мы чувствовали - он делает важное дело. Однажды - это было в начале 1917 года - прибежал домой возбужденный, подошел к нам и сказал: Скоро прогоним царя. Стало даже страшно, что он так, в открытую, произносит опасные слова. А брат ободряюще улыбнулся, потрепал меня по голове: - Не трусить!

Вскоре он возвратился поздно ночью, поднял нас:

"Революция! Свобода!" Сергей был с винтовкой и красной повязкой на рукаве. В эти дни в составе отряда путиловских рабочих брат участвовал в освобождении из Петропавловской крепости политзаключенных . Шли они к крепости с красными флагами, пели "Варшавянку", и люди, просидевшие в тюрьме не один год, увидев, кто пришел за ними, плакали, прижимали к себе алые стяги. Настроение было праздничное, отец даже почувствовал себя здоровым. Что бы такое особенное сделать? Как свободу отметить? Знаете что? Пойдем сфотографируемся! - предложил он.

- Потом посмотрим, какими мы были, когда свобода пришла. Может, с той поры у меня осталось какое-то особенное отношение к фотографированию. Я всегда ощущаю, что как будто минуточку остановила, запомнила. Так зарубки на память и делаются.

Настоящим праздником тогда стал день 1 Мая . Все ликовали, рабочие писали лозунги на красных полотнищах, несли эти кумачовые ленты, а мы, дети, с удовольствием громко читали: "Да здравствует пролетариат России!", "Долой эксплуататоров!". Но тогда немногое изменилось на заводах, хозяева оставались прежние, порядки тоже. Брата опять уволили, из моих родных работу удалось найти только маме и старшей сестре Марии.

Наступила осень, приближался октябрь. Что-то грозовое было в воздухе. Брат бывал дома совсем редко, говорил, что рабочих обманули. Мать и отец горестно сетовали, как тяжело живется. Но Сережа успокаивал, говорил, что ждать осталось недолго. Мы понимали, что рабочие готовятся к решительным выступлениям. Дни октября запомнились тем, что рабочие вечерами тайно встречались по домам, потом уходили куда-то. Тихо и организованно. И однажды, как гром, пронеслось по улицам нашей окраины:

"Зимний взят! Телеграф взят!" Взрослые это произносили с такой радостью, что и мы, дети, понимали: победа! Те дни остались в памяти особо сосредоточенными лицами рабочих в колоннах отрядов, пламенными словами:

"Революция! Вся власть Советам!"

Трудовой народ взял власть в свои руки. Началась новая жизнь. Говорили, что германские войска перешли в наступление на Петроград. Брат вместе с другими путиловцами откликнулся на призыв большевиков: "Революция в опасности!". Он записался в Красную гвардию . А вскоре и сестра Мария вступила в Путиловско-Юрьевский партизанский отряд санитаркой. В те дни мы не виделись с Марией, а позже она рассказывала, как их отряд прибыл в Смольный. К ней подошел слесарь завода Андрей Васильев: "Я сейчас иду с путиловцами в Смольный. Берем и тебя с собой". Несколько человек поднялись на второй этаж, там в коридорах множество людей. Прошли в одну из комнат, где сидел за столом человек в военной форме, короткими фразами разговаривал с кем-то по телефону. Один из путиловцев сказал, что приказание выполнено, их отряд прибыл. Военный снял телефонную трубку: "Товарищ Ленин, к вам пришли с Путиловского завода". Услышав ответ, пригласил их. Мария вспоминала, как беседовал с ними Владимир Ильич , расспрашивал о подготовке отряда. Потом был митинг, перед красногвардейцами выступал Ленин. Говорил он кратко, о главном: надо защищать еще не окрепшую Советскую власть. Защищать повсюду - не только на фронте, но и в городах и деревнях. Говорил, что надо распознавать классовых врагов, беспощадно бороться с ними. Речь вождя произвела на всех огромное впечатление. Бойцы поклялись отстоять завоевания революции. Уже вечером отряд вместе с другими отправился на Псковский фронт , под Нарву .

В начале 1918 года приехали из деревни земляки, разговаривали с мамой, отцом, сообщили, что и к ним пришла новая власть, крестьяне отобрали землю у помещиков, делят ее по справедливости. Родители и Мария решили вместе с нами, младшими (мною, двенадцатилетним Николаем и семилетней Олей ), вернуться в родные места, на Смоленщину. Так закончилась для меня городская жизнь. Но впечатления детства сохранились навсегда. Позже, когда я выросла, стала матерью, я часто вспоминала нашу жизнь в Петербурге. Мне нетрудно было объяснить своим ребятишкам, почему рабочие поднялись против царизма и буржуазии. Рассказывала им о родителях, которые никогда не клонили голову перед обстоятельствами, о брате Сереже, который часто говорил: "Только сами рабочие добудут себе свободу!", о сестре Марии, в семнадцать лет взявшей в руки оружие, чтобы защищать революцию.

Ссылки:

ПРЕДКИ Ю.А. ГАГАРИНА - МАТВЕЕВЫ И ГАГАРИНЫ ДО ВОЙНЫ

Информационная поддержка: ООО «Лайт Телеком»