Майтнер в Берлине (1907-1938)

В Берлине она явилась в 1907-м - приехавшей из Австрии невообразимо застенчивой студенткой. Однако она боролась со своей замкнутостью и вскоре подружилась с учившимся в том же, что она, университете на редкость красивым студентом по имени Отто Ган .

По окончании работы Майтнер оставалась в одиночестве - жила в поочередно снимаемых ею комнатах на одного человека, ходила на концерты, покупая билеты на самые дешевые места для студентов. Общалась с людьми она лишь в лаборатории. Аналитиком и теоретиком она была намного лучшим, чем Ган, однако ему хватило ума - и рассудительности, - чтобы понять: это может принести ему только пользу. Он всегда умел находить для себя великолепных наставников.

Первые открытия, совместно сделанные Майтнер и Ганом, привели к тому, что они получили большую лабораторию в новом Институте кайзера Вильгельма , расположенном на западной окраине тогдашнего Берлина. Вблизи от института еще стояли деревенские ветряные мельницы, чуть дальше к западу начинался лес. Они получили известность как серьезная и надежная команда исследователей, помогавшая выстраивать основные и совершенно необходимые представления о том, что такое атомы; и открытия их вскоре стали считать такими же значительными, как те, что делал в Англии Резерфорд . Все это время Лизе и Ган выдерживали в своих отношениях тон внешне официальный, старательно избегая неформального "ты". Во всех письмах Майтнер он именовался так: "Дорогой герр Ган". Однако их могли связывать особые чувства - оба, по-видимому, понимали, что такая полная достоинства официальность предохраняет их от вступления в отношения более серьезные. В 1912-м, когда Лизе было тридцать четыре, а совместная работа их продолжалась уже четыре года, Ган женился на молодой студентке отделения гуманитарных наук. Майтнер говорила всем, что ее это нисколько не волнует. Однако, хоть Лизе никогда не имела романа с Ганном - насколько мы знаем, - она не вступала в любовную связь ни с кем и во все последующие годы. Майтнер дружила с еще одним молодым коллегой, Джеймсом Франком , контакты с ним она поддерживала более полувека - и после того как он женился, и после того как ему пришлось уехать из Германии в далекую Америку. "Я в вас влюбился", - шутливо писал ей Франк, когда им обоим было уже за восемьдесят. "Spat! (Опоздали!)" ? весело отвечала Лизе. Во время Первой мировой войны Майтнер добровольно работала в госпиталях, в том числе и в самых страшных, находившихся вблизи Восточного фронта, а Ган выполнял задания военного ведомства. Проблем нравственного порядка, связанных с тем, что он занимался отравляющими газами, ни у него, ни у нее, похоже, не возникало. Она регулярно писала ему, передавая последние институтские слухи, рассказывая о поездках к морю с женой Гана и, изредка, описывая, очень смягченно, свою работу в госпитале. Времени для научных исследований у нее оставалось мало. "Дорогой герр Ган!.. Прежде чем читать дальше, наберите побольше воздуха в грудь... Я хотела закончить некоторые измерения, чтобы получить возможность... рассказать Вам о множестве очень интересных вещей". Майтнер удалось заполнить один из последних пробелов, еще остававшийся в периодической системе элементов.

Эту работу она выполнила самостоятельно, однако указала в качестве ее автора и Гана и настояла, чтобы редакция "Physikalische Zeiischrift" поставила его фамилию первой. В пору их военной разлуки она не настаивала на том, чтобы Ган отвечал на ее письма, хотя время от времени потребность в этом прорывалась наружу: "Дорогой герр Ган!.. Будьте добры, пишите - хотя бы о радиоактивности. Впрочем, я помню один случай, теперь уже давний, когда вы прислали мне пару строк, упоминаний о радиоактивности не содержавших". Вскоре после войны они разошлись по разным лабораториям. В середине 1920-х Майтнер уже возглавляла отдел теоретической физики в Институте химии имени кайзера Вильгельма . Внешне она оставалась все такой же застенчивой, однако обрела уверенность в силе своего ума и на самых почтенных теоретических семинарах неизменно садилась в первом ряду - рядом с Эйнштейном или великим Максом Планком .

Ган сознавал, что за ее исследованиями ему не угнаться, и потому ограничился занятиями более традиционной химией. Когда в 1934 году Ферми показал, что нейтрон можно использовать в качестве идеального инструмента изучения атомного ядра, Майтнер снова сменила направление работы, приступив к исследованию его свойств. Помимо прочего это означало, что она могла привлечь к своей работе и Гана, поскольку при изучении новых, возникавших в ходе таких исследований, веществ всегда требовались химики.

В 1934-м они снова начали работать вместе, взяв в помощники недавнего докторанта Фрица Штрасмана . Гитлер пришел к власти в 1933-м, но, хоть Майтнер и была еврейкой, это не привело к ее немедленному изгнанию из Берлинского университета , поскольку она все еще оставалась австрийской гражданкой. У институтов кайзера Вильгельма имелись собственные источники финансирования, и тот, в котором работала Майтнер, был только рад платить ей как своей полноправной штатной сотруднице. Когда же в 1938-м Германия захватила Австрию , Майтнер автоматически обратилась в немецкую гражданку. Институт еще мог удержать ее, однако это в большой степени зависело от того, что скажут ее коллеги. Курт Гесс одним из первых в институте стал активным нацистом. "Евреи представляют опасность для нашего института", - начал нашептывать он всем, кто желал его слушать. Майтнер узнала об этом от одного из своих бывших студентов, который остался преданным ей. Она поговорила с Ганом. Ган направился прямиком к Генриху Горлейну , казначею организации, финансировавшей Институт химии кайзера Вильгельма. И попросил Горлейна избавиться от Майтнер.

То, как он поступил с Майтнер, бывшей его давней коллегой, могло отчасти тревожить совесть Гана: "Лизе чувствует себя очень несчастной из-за того, что я покинул ее в беде". Однако и другие немецкие физики выполняли все приказы правительства, к тому же у власти теперь пребывали многие из прежних пронацистски настроенных студентов Гана. Именно они - а не Майтнер - были людьми, с которыми ему предстояло сотрудничать все более тесно, людьми, которым следовало угождать. Он немного помог ей с отъездом из страны, неясно, впрочем, заметила ли эту помощь потрясенная происшедшим Майтнер: "Ган говорит, что мне больше не следует появляться в институте. По сути дела, он выгнал меня". К августу 1938-го, когда Майтнер обосновалась в Стокгольме , она уже никому не рассказывала о поступке Гана. Вместо этого она почти рефлекторно сохраняла, пусть и на расстоянии, причастность к работе, которую прежде возглавляла.

Перемена была удручающая, поскольку всего несколько месяцев до того Лизе Майтнер считалась одним из ведущих ученых Германии - "нашей мадам Кюри", как назвал ее Эйнштейн .

Ссылки: