Ларина А.М. в детстве и Бухарин Н.И.

Я не открою секрета, если скажу, что из всех многочисленных друзей отца, бывавших у нас дома, моим любимцем был Бухарин. В детстве меня привлекали в нем неуемная жизнерадостность, озорство, страстная любовь к природе, а также его увлечение живописью. В то время я не воспринимала Н.И. вполне взрослым человеком. Это может показаться смешным и нелепым, тем не менее думаю, что я правильно передаю свое детское отношение к нему. Если всех самых близких товарищей отца я называла по имени и отчеству и обращалась к ним на "вы", то Н.И. такой чести удостоен не был. Я называла его Николашей и обращалась только на "ты", чем смешила и самого Н.И., и своих родителей, тщетно старавшихся исправить мое фамильярное отношение к Бухарину, пока они к этому не привыкли.

Обстоятельства знакомства с Н.И. мне хорошо запомнились. В тот день мать повела меня в Художественный театр. Смотрели "Синюю птицу". Весь день я находилась под впечатлением спектакля, а когда легла спать, Увидела во сне и Хлеб, и Молоко, и загробный мир - спокойный, ясный и совсем не страшный. Слышалась мелодичная музыка Ильи Саца . "Мы длинной вереницей идем за синей птицей". И как раз в тот момент, когда мне привиделся Кот, кто-то дернул меня за нос. Я испугалась, ведь Кот на сцене был большой, в человеческий рост, и крикнула. "Уходи, Кот!". Потом сквозь сон услышала слова матери:

"Н.И., что вы делаете, зачем вы будите ребенка!". Но я проснулась, и сквозь кошачью морду все отчетливее стало вырисовываться лицо Бухарина. В тот момент я и поймала свою "синюю птицу" - не сказочно-фантастическую, а земную, за которую заплатила дорогой ценой. Разбудивший меня Н.И. весело смеялся и неожиданно для меня повторил слова, которые я произносила, когда жила в Белоруссии и в сосновом бору видела множество дятлов:

"Дятей носом тук да тук. тук да тук". К дятлам я имела особое пристрастие за пестрое оперение, красную головку и трудолюбие, о чем мать рассказала Н.И. как большому знатоку птиц. Н.И. больше всего забавляло, что я говорила "дятей носом", а не клювом "тук да тук".

Н.И. забегал к отцу чаще ненадолго, по характеру своему он был непоседа, да и время поджимало, но бывало, что засиживался. Приходил и со своими учениками. В более позднее время хорошо помнятся Ефим Цетлин, Дмитрий Марецкий, Александр Слепков. Компания была шумная. На двери ларинского кабинета висело написанное моей рукой под диктовку отца объявление: "Спорить можно сколько угодно, курить нельзя". Ну и спорили действительно сколько угодно...

Я всегда в детстве огорчалась, когда Н.И. уходил от нас, и все чаще и чаще забегала сама к нему. Он жил этажом ниже, под нами, в 205-м, таком же трехкомнатном номере. Квартира была расположена в конце коридора, а коридор упирался в фонтан, отгороженный стеклянной стенкой. После революции фонтан бездействовал, и Н.И. превратил его в зверинец. Там то летали огромные орлы, то жила обезьяна-мартышка, то медвежонок. Все, кроме обезьяны, - охотничьи трофеи Н.И.

В то время, то есть в 1925 - 1927 годах, я часто заставала Сталина у Н.И. Как-то раз я слышала его циничную шутку, обращенную к отцу Н.И.. "Скажите, Иван Гаврилович, чем вы своего сына делали? Я хочу ваш метод позаимствовать, ах, какой сын, ах, какой сын!". Однажды Сталин вытащил из коробки с масляными красками Н.И. цинковые белила и написал ими на куске красной тряпки: "Долой троцкизм!". Тряпку привязал к лапе медвежонка и пустил его на балкон. Медведь старался освободить лапу от тряпки, махал привязанным "знаменем" с лозунгом на злобу дня. Троцкий в то время представлял для Сталина главную опасность, черед "правой" опасности еще не пришел.

Отец радовался, когда я бывала у Н.И., говорил: "Пошла в отхожий промысел". Ему всегда казалось, что его болезнь омрачает мою жизнь, что я не добираю детской радости. Да и сам он старался меня к Н.И. "подбрасывать".

Летом 1925 года мы с родителями и Н.И. были одновременно в Сочи, а в 1927 году - в Евпатории . По желанию отца и с согласия Н.И. я жила больше у него, чем у родителей. Ездила с ним в горы, он брал меня с собой на охоту, на этюды, мы вместе ловили бабочек, жуков-богомолов, он учил меня плавать. Какое прекрасное было то время! По мере того как я подрастала, моя привязанность к Н.И. все усиливалась. Меня уже не удовлетворяло довольно частое пребывание Н.И. у нас. К тому же мне было ясно, что я есть нечто сопутствующее Ларину, ко мне бы он не приходил (так было до 1930 года), и я тосковала. По приезде из Сочи (в ту пору мне было одиннадцать лет) я написала Н.И. стихи:

Николаша-простокваша,

Так начнется песня наша.

У Николы много дел,

Весь от дел он похудел.

От бумаг карман распух,

Как в подушке мягкий пух.

Едет в Сочи поправляться

И на море любоваться... и так далее, всего не помню, но конец такой:

Видеть я тебя хочу.

Без тебя всегда грущу. Показала стихи отцу, он сказал: "Прекрасно! Раз написала, пойди и отнеси их своему Николаше". Но пойти к нему с такими стихами я постеснялась. Отец предложил отнести стихи в конверте, на котором написал: "От Ю. Ларина" Я приняла решение: позвонить в дверь, отдать конверт и тотчас же убежать. Но получилось не так. только я спустилась по лестнице с третьего этажа на второй, как неожиданно встретила Сталина. Было ясно, что он идет к Бухарину. Недолго думая, я попросила его захватить Бухарину письмо от Ларина. Так, через Сталина , я передала Бухарину свое детское объяснение в любви. Сразу же раздался телефонный звонок. Н.И. просил прийти. Но я была смущена и пойти к нему не решилась.

1927 год был для меня очень печальным. По настоянию Сталина Н.И. переехал в Кремль . Пройти туда без пропуска было невозможно. Требовался предварительный звонок Н.И. в проходную у Троицких ворот. И хотя впоследствии Н.И. оформил для меня постоянный пропуск, застать его дома в ту пору было очень трудно. Я специально изменила свой маршрут в школу, шла более длинным путем, лишь бы пройти мимо Коминтерна (здание Коминтерна находилось против Манежа, возле Троицких ворот Кремля) в надежде встретить Н.И. Мне не раз везло, и я, радостная, устремлялась к нему.

Время было напряженное, внутрипартийная дискуссия достигла крайнего накала - XV съезд ВКП(б) ... До меня ли было! Н.И. заходил к отцу реже, но задерживался дольше, беседуя о текущих партийных делах. Их взгляды в то время совпадали. Меня же в ту пору ничто не тревожило. Мои волнения начались позже, когда я стала старше и под обстрелом был Н.И.

Я уже подробно описывала историю с "Гималаями" , однако не упомянула, к каким последствиям она привела. А это как нельзя лучше характеризует атмосферу тех лет. Придя с заседания, на котором Сталин в присутствии членов Политбюро отказался от слов, сказанных Бухарину - "Мы с тобой Гималаи, все остальные - ничтожество", и кричал: "Лжешь, лжешь, лжешь", Н.И. рассказал об этом Ларину в присутствии матери и моем. Мать имела неосторожность рассказать своей знакомой та, вероятно, сообщила "куда следует", так или иначе, через несколько дней все стало известно Сталину. Он вызвал Н.И. к себе, кричал, что он распространяет клеветнические слухи и что ему, Сталину, все стало известно со слов Лариной. "А Ларина - честная женщина и лгать не будет". (Позже, когда это событие осталось далеко позади, Н.И. шутя называл мою мать "Еленка, честная женщина".) Трудно передать, в каком смятении прибежал Н.И. к нам и как были взволнованы родители. Мать призналась в своей оплошности.

Отец пережил это событие необычайно глубоко. Его волновало не только то, что неосмотрительность матери навлекла крупные неприятности на Н.И.

Нравственным потрясением была для отца и самая возможность того, что его семья может способствовать отвратительной политической интриге. Он писал длинное письмо Сталину, затем порвал написанное и ограничился одной фразой: "Мы доносами не занимаемся. Ю. Ларин"

Ссылки: