Бухарина А.М.- истоки нашей жизни, моей и отца (Ларина)

Истоки нашей жизни, моей и Ларина, удивительно схожи. В моем детстве, лучше сказать, младенчестве произошла та же беда. Мать , давшая мне жизнь, скончалась от скоротечной чахотки, когда мне было около года.

Отец покинул ее, когда мне не исполнилось трех месяцев. Этой тайны я могла бы вовсе не знать, но, что бы избавить меня от страха унаследовать страшную болезнь, родные со временем мне об этом рассказали. Ларин был женат на сестре моей матери, и Ларины заменили мне родителей, так я их всегда и называла. Я родилась в 1914 году. Меня и моих родителей разлучили война и эмиграция. До марта 1918 года я жила у дедушки, отца матери, в Белоруссии. Дед был адвокатом. Жизнь его сложилась удивительно несчастливо: еще до моего рождения он потерял тридцатипятилетнюю жену (мою бабушку), оставившую ему шестерых детей, похоронил двадцатидвухлетнюю дочь - мою мать, единственного сына, умершего немногим за двадцать, и едва не похоронил другую дочь, ставшую мне матерью. Мы жили в небольшом городке Горы-Горки , где и в то время находилась известная Горецкая сельскохозяйственная академия . Академия располагалась в большом живописном парке с многовековыми разросшимися липами, березовыми рощами, пестрыми цветочными клумбами в центре и маленькой, журчащей речушкой на краю. А неподалеку, на косогоре, возвышалась церквушка, как мне представляется теперь, всегда сверкающая в солнечных лучах. В детстве парк тот казался мне сказочно прекрасным. Я помню себя удивительно рано. На четвертом году жизни я стала интересоваться моими родителями:

"Где папа, где мама?" - спрашивала я дедушку и бабушку (дед был женат вторично, но с бабушкой мне повезло, это был человек на редкость доброй души и очень меня любивший). Мне хорошо запомнился ответ деда.

"Твои родители - социал-демократы, они предпочитают сидеть по тюрьмам, бежать от ареста за границу, а не сидеть возле тебя и варить тебе кашу". Я не поняла, кто такие социал-демократы, но тюрьма была невдалеке от дома, где мы жили, дед называл ее острогом и рассказывал, что там сидят воры и бандиты. Я была подавлена сообщением дедушки и не решалась больше спрашивать о родителях.

Как-то я заметила, что в нашем саду срублены кусты сирени, жасмина и роз. Рядом с нашим домом была расквартирована воинская часть. Стояла зима, дров не было, и дедушка заподозрил, что солдаты срубили кусты на топливо. И когда я, взволнованная, спросила у деда, кто это сделал, он ответил: "Это твои большевистские социал-демократы поломали цветы". И я пришла в ужас, что мои родители - большевистские социал-демократы. Дед, по-моему, не очень приветствовал революцию и был в обиде на дочь. Когда я стала старше и приехала к нему из Москвы в гости, он произнес слова, сильно задевшие меня: " Лена моталась по тюрьмам и, такая красавица, вышла замуж за калеку"

Хорошо, что он не дожил до той поры, когда Лена в течение долгих лет моталась но тюрьмам при Советской власти... После февральской революции, когда мать возвратилась вместе с отцом из эмиграции в Петроград, она приехала и ко мне в Горки. Мама мне понравилась, она была красивая, стройная, с большими серыми добрыми глазами, с длинными пушистыми ресницами. И я решила, что социал-демократы вовсе не так уж плохи.

Помню, как, расставаясь со мной, она целовала меня и плакала, но забрать с собой в Петроград не решилась. Там было тревожно и голодно. Приехавшие из эмиграции революционеры жили в гостинице "Астория". Возвратясь из Горок в Петроград, с пирогами, испеченными бабушкой, мать застала у Ларина в их номере "Астории" Троцкого . Только она вошла, явилась полиция - арестовали Троцкого. Так его и увели в тюрьму с бабушкиными пирогами.

С отцом я познакомилась сначала заочно. Из Петрограда я получала от него письма-сказки, в стихах и прозой. Он подписывался всегда, твой папа - Мика. Микой называла его в детстве шепелявая няня, и это имя закрепилось за ним. Содержания тех сказок я не могу припомнить. Но одно письмо сохранилось, и я смогла прочесть сказку, когда стала старше. Эго была сказка про мышиное общество. Меньшая часть его были мыши- эксплуататоры (так он их и называл, очевидно, чтобы я привыкла к марксистской терминологии) - мыши разжиревшие, ничего не делавшие, лежавшие на боку; большую часть мышиного общества составляли мыши- эксплуатируемые худые работяги. Они подносили жирным мышам чистую солому для подстилки и еду. Так отец преподнес мне первый урок марксизма.

В марте 1918 года, когда правительство переехало из Петрограда в новую столицу - Москву, мать приехала за мной, и я познакомилась с отцом. И тут-то произошло ужасное. Я посмотрела на него и испугалась его внешности. Увидела, как он ходит, выбрасывая ноги вперед, как работает руками, и в сочетании с рассказом дедушки о том, что большевистские социал-демократы поломали цветы, большевик-отец показался мне особенно страшным. От ужаса я залезла под диван, зарыдала, закричала. "Хочу к дедушке!" и ни за что не соглашалась вылезать. Мать выгнала меня из-под дивана палкой, и я увидела перед собой покрасневшего, взволнованного отца. К вечеру он меня покорил, и мы стали друзьями. Но, несмотря на то что свой безобразный поступок я совершила на пятом году жизни, всю жизнь он мучил меня. Мне казалось, я причинила отцу такую боль, что забыть этот эпизод он не смог, несмотря на мою большую любовь и заботу о нем.

Я помогала ему всем, чем могла: одевала, раздевала, провожала на заседания. Это была особая привязанность, быть может, сравнимая с любовью матери к своему больному ребенку. Постепенно я привыкла к его внешности, и лицо его стало казаться мне даже красивым. Я ловила себя на мысли, что, возможно, моя любовь к отцу украшает его лицо. Когда Луначарский во время похорон, прощаясь с Лариным, произнес слова: "Эти прекрасные ларинские глаза, казалось, и во тьме светятся", я поняла, что лицо его было действительно прекрасно.

Ссылки: