Бухарин и Ларина после приезда из Крыма

После приезда из Крыма Николай Иванович почти ежедневно приезжал к нам на дачу в Серебряный бор. Мать немного посмеивалась над нашим увлечением, не принимая его всерьез; отец молчал и не вмешивался. Они (Н.И. и отец) часто беседовали, больше на политико-экономические темы, а я все вбирала в себя, как губка, и старалась быть в курсе всех нюансов политической атмосферы тех лет.

Осенью и зимой 1930-го и в начале 1931 года свободное время мы старались проводить вместе: ходили в театры, на художественные выставки. Я любила бывать в кремлевском кабинете Н.И. Стены были увешаны его картинами. Над диваном - моя любимая небольшая акварель "Эльбрус в закате". Были там чучела разных птиц - охотничьи трофеи Н.И.. огромные орлы с расправленными крыльями, голубоватый сизоворонок, черно-рыженькая горихвостка, сине-сизый сокол-кобчик и богатейшие коллекции бабочек. А на большом письменном столе приютилась на сучке, точно живая, изящная желтовато-бурая ласочка с маленькой головкой и светлым брюшком.

Окно с широким подоконником было затянуто сеткой, образуя вольеру - в ней разросся посаженный Н.И. вьющийся плющ и среди зелени резвились и щебетали два небольших пестрых попугайчика-неразлучника.

Н.И. любил читать мне вслух. Помнится, как мы читали "Саламбо" Флобера. Н.И. восхищался страстными и мужественными героями романа. Он был очарован "Кола Брюньоном" Ромена Роллана и удивлен, что именно перу Роллана принадлежит это произведение. Для самого автора, как тот сообщает в своем предисловии к "Брюньону", эта работа явилась неожиданностью: после десятилетней скованности в доспехах "Жана Кристофа" он почувствовал вдруг "неодолимую потребность в вольной галльской веселости, да, вплоть до дерзости". Потому так близок был Н.И. "Брюньон" и потому восхищался он этой работой Роллана, что в нем самом жила потребность в вольной, конечно же, русской веселости, "вплоть до дерзости".

Помню, как заразительно смеялся он, когда мы прочли о том, как весельчак и балагур Брюньон вместе со своим другом нотариусом Пайаром, получавшим "истинное удовольствие отпустить вам со строгим видом чудовищную загогулинку", обучив сидящего в клетке дрозда гугенотскому песнопению, запустил его в сад бревскому кюре.

Н.И. и сам был способен на озорство: однажды, рассказывал он, чтобы соблазнить Ленина поехать вместе с ним на охоту (занятый делами Владимир Ильич все откладывал и откладывал предстоящее удовольствие), Н.И. послал в пакете Ленину, сидящему в президиуме на заседании Совнаркома, подстреленную им накануне перепелку. Проказник сразу же был разгадан. Ленин, не сдержав улыбки, строго погрозил ему пальцем. Однако цель была достигнута.

Казалось бы, ничто не омрачало нашей жизни. По воскресеньям мы старались уезжать за город. Я любила бывать с Н.И. на охоте, наблюдать, как он в азарте, попадая в цель, кричал: "Есть!" и бежал на поиски добычи (он охотился без собаки) и как был искренне удручен, когда его постигала неудача. Мы часто бродили по лесу, ходили вместе на лыжах. Все было прекрасно, да, действительно прекрасно!

Так продолжалась наша дружба, но главное не решалось. Н.И. слишком любил меня и берег, и его мучила наша огромная разница в возрасте. Как- то вечером мы долго гуляли в Сокольниках - во время Сокольники были окраиной Москвы, мы поехали туда трамваем. Н.И. довольно часто пользовался городским транспортом. Бывало, пассажиры узнавали его и говорили друг другу "Смотрите, смотрите. Бухарин едет!" Или слышалось: "Здравствуйте, Николай Иванович!" Некоторые подходили и доброжелательно пожимали ему руку. Н.И. приходилось непрерывно раскланиваться, от проявления внимания к нему он смущался. Не помню теперь, каким образом на обратном пути из Сокольников мы оказались на Тверском бульваре. Сели на скамейку позади памятника Пушкину, стоявшего в о время по другую сторону площади, и Н.И. наконец решился на серьезный разговор со мной.

Он сказал, что наши отношения зашли в тупик и ему надо выбирать одно из двух: или соединить со мной жизнь, или отойти в сторону и долгое время меня не видеть, дать мне право строить жизнь независимо от него. "Есть еще одна возможность, - заметил он полушутя, - это сойти с ума", но эту третью возможность он сам отвергает, а из первых двух он изберет ту, которая больше привлекает меня.

Казалось бы, к чему слова, этот вопрос решился бы сам собой в самое ближайшее время. Но разве мог так поступить Бухарин! Он же теоретик. Ему нужно было "теоретическое обоснование"- он сойдет с ума!.. (Ситуация для Н.И. оказалась, как я понимаю теперь, сложнее обычной еще и потому, что, помимо огромной разницы в годах, сквозь мои 17 лет он видел во мне еще и маленькую девочку - Ларочку, да к тому же дочь своего большого друга.)

Ответа от меня не последовало. Он увидел лишь одни слезы. Мне трудно теперь объяснить свое состояние: должно быть, это были слезы и радости, и глубокого потрясения, и нерешительности, свойственной в те юные годы моей натуре, и того, что рядом со мной на скамейке Тверского бульвара сидел не какой-то мальчишка-ровесник, а именно он, Бухарин, - но слезы лились ручьем. Н.И. смотрел на меня в недоумении, такой реакции он не ожидал. Он был убежден, что выбор уже мною сделан, иначе бы и не заговорил. Мы сидели довольно долго молча. Слезы катились но щекам. Н.И. безуспешно пытался узнать у меня, чем они вызваны. Я продрогла, Н.И. согревал мои замерзшие руки. Надо было возвращаться домой. Но ему не хотелось, чтобы в таком виде - взволнованная, с красными от слез глазами - я предстала перед своими родителями, и он предложил мне зайти к Марецкому , который жил недалеко от Тверского бульвара, на улице Герцена, около консерватории. И мы пошли туда. Сам Дмитрий Петрович уже был переведен из Москвы на работу в Академию наук, находившуюся в то время в Ленинграде. Нас приветливо встретила его милая жена, в кроватке уютно спал их маленький сын. Мы отогрелись чаем, отдохнули и отправились домой, в гостиницу "Метрополь" - тогда Второй Дом Советов. Я повеселела, почувствовала себя самым счастливым человеком на земле. Увидев, что мое настроение поднялось, Н.И. решился предложить мне пойти с ним вечером следующего дня в Большой театр на "Хованщину" Мусоргского. Я с удовольствием согласилась. Поздно, уже заполночь, мы явились в "Метрополь". Мать спала. Отец сидел за своим письменным столом, работая над какой-то очередной статьей. Он все-таки заметил мои заплаканные глаза и растерянный вид Н.И. и предложил ему остаться ночевать, что тот и сделал, улегшись на диване в кабинете. Я плохо спала, проснулась поздно, когда Н.И. уже ушел на работу. Утром отец, который, как я уже упоминала, никогда не вмешивался в наши отношения, неожиданно заговорил со мной:

- Ты должна хорошо подумать, - сказал он, - насколько серьезно твое чувство. Н.И. тебя очень любит, человек он тонкий, эмоциональный, и если твое чувство несерьезно, надо отойти, иначе это может плохо для него кончиться. Его слова меня насторожили, даже напугали.

- Что это значит - может плохо для него кончиться? Не самоубийством же?

- Не обязательно самоубийством, но излишние мучения ему тоже не нужны.

Позже от Н.И. я узнала, что утром он рассказал отцу о разговоре на Тверском бульваре. Вечером Н.И. должен был зайти за мной, чтобы пойти в театр. Сомневаться не приходится, что после "Хованщины" все решилось бы так, как это решилось тремя годами спустя. Разговор с отцом сделал меня более решительной и многое дал понять. Суток было достаточно для осознания, что Н.И. необходимо было, чтобы решение исходило именно от меня. Но по моей вине я с Н.И. не встретилась. Кто-то из моих однокурсников-рабфаковцев (я училась на рабфаке, готовившем для поступления в планово-экономический институт) позвонил и неожиданно сообщил мне, что вечером я обязана явиться на бригадные занятия для подготовки к экзамену по политэкономии. В то время практиковался бригадный метод занятий, в особенности подготовки к экзаменам. У нас была комсомольская бригада, взявшая обязательство сдать все экзамены на "хорошо" и "отлично".

Теперь уже можно посмеяться, но тогда я относилась к этому вполне серьезно. В бригаде занимался также учившийся со мной на одном рабфаке, а затем в институте сын Сокольникова Женя , мой ровесник. Он жил тоже в "Метрополе" и довольно часто заходил ко мне.

Н.И. видел, что Женя увлечен мною, я же в то время относилась к нему с полным равнодушием. Тем не менее присутствие Жени Н.И. раздражало, и он откровенно говорил мне об этом. И случилось так, что, как мне ни хотелось пойти с Н.И. в театр, а после театра поговорить с ним, я решила отправиться на занятия, не нарушая комсомольского долга. Предупредить Н.И. по телефону мне не удалось - ни на работе, ни на квартире я его не застала. Родителей моих в тот вечер дома не было. Поэтому я оставила Н.И. записочку, в которой сообщила, что в театр пойти не смогу, и объяснила причину. Я просила его зайти через день после экзамена. Записочку засунула в дверную щель и ушла на занятия.

Через день Н.И. не пришел, не появился и в последующие дни. Я решила проявить инициативу и позвонила ему сама. Он разговаривал со мной холодно, сухо, не так, как обычно. Поначалу он не поверил в причину, изменившую мое решение пойти в театр, но в этом мне удалось его как будто переубедить. Тогда последовал резкий вопрос:

"Разве ты умеешь думать только коллективными мозгами? К чему эта бригада? Наконец, я позволю себе предположить, что по политэкономии я бы тебя смог подготовить не хуже, чем Женя Сокольников с бригадой".

Только я собралась ответить - объяснить Н.И., что у меня самой были обязанности перед ребятами, как он повесил трубку. В то время Н.И. было 42 года, но он был по-юношески вспыльчив и ревнив. Судя по тому, что дошло до наших дней о Пушкине, близкие товарищи Н.И. находили (с чем я не могу не согласиться), что в характере Бухарина и Пушкина было много общего. Бухарин был столь же безрассудно отчаянным человеком, такого же бешеного темперамента, хотя в венах его текла славянская кровь и не было ни капли африканской; он был подвижным, жизнелюбивым, так же, как Пушкин, от души предавался ребяческой веселости. Думаю, что так же, как и Пушкин, мог Н.И. и смачно выругаться, да и ревнив он был не меньше, чем великий поэт...

Я была подавлена случившимся и не могла понять, почему казавшийся мне невинным инцидент вызвал такую острую реакцию Николая Ивановича и привел к разрыву наших отношений. Н.И. упорно не появлялся, я звонила ему на работу, в НИС (так тогда называли научно-исследовательский сектор ВСНХ, затем Наркомтяжпрома, которым ведал Н.И.). Его милая, добрая секретарша А.П. Короткова , как называл ее Н.И., Пеночка, по названию маленькой птички - Августа Петровна была маленького роста, худенькая, - всегда нежным мягким голоском отвечала: "Н.И. занят", "Н.И. нет на работе" или, наконец: "Н.И. болен" Я позвонила на квартиру - действительно болел. Мне захотелось пойти к нему, он просил меня этого не делать и ждать его письма. Вскоре я получила его. Н.И. писал, что после моей записочки, оставленной в двери, он понял, что ему надо отойти в сторону. Он рассыпался в бесконечных комплиментах в мой адрес, так что я могла задрать нос кверху, и написал много красивых слов, несмотря на весьма грустное содержание записки. Фраза "Мой дорогой, нежный, розовый мрамор, не разбейся" заставила меня сквозь слезы рассмеяться. Н.И. писал, как тяжка для него наша разлука - он даже заболел, что он решил уступить дорогу молодости и что ему не хотелось бы оказаться в роли короля Лира, даже при прекрасной Корделии.

Ах, эта "Хованщина"! И эта записочка!.. Что же я натворила! И даже теперь, когда на театральных афишах я вижу, что в Большом - "Хованщина", перед моими глазами предстает эта записочка, аккуратно сложенная вчетверо, засунутая в дверную щель, и вспоминаются ее последствия.

Кстати, Н.И. до последнего времени был убежден, что тогда я совершила бестактность по отношению к нему, в особенности потому, что я отменила нашу встречу на следующий же день после того, как он решился на серьезный разговор со мной. Позже, вспоминая этот эпизод, Н.И. шутил, как человек, знавший себе цену:

"Я тебе не Женька Сокольников и не Ванька Петров (неизвестный Ванька Петров заставлял нас обоих смеяться), чтобы мне такие записочки в двери оставлять!"

Тремя годами позже мы, конечно, сходили и на "Хованщину" - любимую оперу Н.И..

После нашего разрыва Н.И. изредка появлялся у отца, но, предварительно договорясь с ним, приходил в мое отсутствие.

Ссылки: