Эйзенхауэр, советский спутник и мораторий на ядерные испытания

Осенью 1957 произошло непредвиденное событие, благодаря которому акции пятидесятидевятилетнего Раби и его комитета стремительно возросли. Запуск 4 октября 1957 года первого советского искусственного спутника застал врасплох официальный Вашингтон. Когда молодой советник Комиссии по атомной энергии сообщил, что у русских только что появился спутник, Страусс вначале подумал, что Советы присоединили к своей империи еще одну страну Satellite имеет значение не только спутник, но и государство-сателлит. "Где?" -мертвенно побледнев, спросил он. "Там", - радостно ответил советник, показывая в небо.

Запоздалые и неуклюжие попытки администрации представить достижение русских как "искусный технический обман" и "ничтожную безделицу" только подогрели общественный интерес. Теллер, когда на слушаниях в Конгрессе его спросили, что он ожидает отыскать на Луне, угрюмо ответил: "Русских".

Реакция Эйзенхауэра, однако, несмотря на официальные опровержения спутника, была поразительно быстра и решительна. После совещания в середине октября в Овальном кабинете, президент попросил Раби подготовить проект документа по созданию нового консультативного комитета, который подчинялся бы непосредственно ему.

Но еще прежде, чем это поручение было выполнено, Раби и Ганс Бете направили 28 октября Эйзенхауэру докладную записку с грифом "только лично", в которой обрисовали в общих чертах план создания в космосе непреодолимого для русских ракет щита. Предложенная Раби идея противоракетного щита основывалась на недавно выявленной уязвимости советских термоядерных боеголовок. Пагубный порок был обнаружен Бете, который возглавлял комитет, проводивший для Комиссии по атомной энергии анализ зарубежных ядерных испытаний, при проверке радиоактивных продуктов, образовавшихся во время большинства последних проведенных в России взрывов. "Если Соединенные Штаты взорвут свои ядерные бомбы на пути приближающихся советских ракет в критической точке их траектории, - объяснял в докладной записке Раби, - вражеские боеголовки взорвутся в космосе раньше времени, не причинив никакого вреда". Как доказывал Раби, выдающееся открытие Бете подтверждало не только исключительную необходимость "первоочередного создания" системы противоракетной обороны, о чем он писал, но и важность "немедленного установления всемирного моратория на ядерные взрывы". Так и не зажившие старые раны разболелись вновь, когда на следующее утро Эйзенхауэр пригласил Раби и Страусса к себе в кабинет обсудить это предложение. Наружу вырвались эмоции, дремавшие со времени слушаний по делу Оппенгеймера, и космический щит Раби был забыт. Игнорируя Страусса, Раби заявил Эйзенхауэру, что "со стороны президента было огромной ошибкой согласиться с мнением Теллера и Лоуренса" по вопросу "чистой" бомбы и "трагедией", что ядерные испытания не были запрещены до завершения русскими последней серии. Страусс, вспылив, ответил, что он "хотел бы выразить сомнение в некоторых предположениях и выводах Раби", поскольку "Советы всегда могут выкрасть наши секреты". Озадаченный разбушевавшимися страстями, Эйзенхауэр поинтересовался, существует ли среди ученых-атомщиков уважение друг к другу. На что Раби ответил, что они с Теллером знакомы уже более двадцати лет. Встреча завершилась безрезультатно. Хотя Эйзенхауэр признал, что благожелательно относится к немедленному запрещению испытаний, его беспокоило, как такое "резкое и полное изменение нашей позиции" будет воспринято союзниками. Айк попросил Страусса и Раби собрать комиссию авторитетных ученых и дополнительно изучить данный вопрос. "Я узнал, что взаимная вражда между некоторыми учеными так сильна, что их совместная работа является почти невозможным делом", " написал Айк вечером этого дня в своем личном дневнике. "Мне сообщили, что доктор Раби и некоторые его сотрудники настолько неприязненно относятся к докторам Лоуренсу и Теллеру, что практически не общаются".

К началу 1958 года личный научный консультант Эйзенхауэра Джеймс Киллиан осознал благоприятные для себя и своего комитета перспективы. Почти целый год США на переговорах в Женеве не могли определиться со своей позицией.

На совещании СНБ , собравшегося 6 января 1958 года для обсуждения последней инициативы русских, Киллиан предложил помощь Консультативного комитета по науке при президенте , заметив, что его комитет уже начал по собственной инициативе изучать вопрос о запрещении ядерных испытаний . Эйзенхауэр и Даллес ухватились за это предложение, словно за спасательный круг в бурном море.

Возглавлять проводимое Консультативным комитетом по науке исследование Киллиан поручил Бете , дав ему указание обратить внимание не только на целесообразность и осуществимость запрещения ядерных испытаний, но и на возможное влияние на лаборатории, в которых разрабатывалось и создавалось атомное и ядерное оружие. (Когда Страусс и Пентагон предупредили Эйзенхауэра, что запрещение ядерных испытаний превратит Лос-Аламос и Ливермор в "города-призраки", тот ледяным тоном ответил: "Я полагаю, что ученые, как и другие люди, крайне заинтересованы в том, чтобы избежать атомной войны".) Бете без стеснения обвинял Комиссию по атомной энергии и Ливермор, что те создают препятствия на пути запрещения ядерных испытаний. Он с Киллианом сообщили Стассену , что участники переговоров от США "были обмануты" рабочей группой Лоуренса. В начале апреля Бете и Киллиан известили президента и Совет национальной безопасности о результатах исследования Консультативного комитета по науке. Бете предложил гораздо более скромную и приносящую меньше забот и беспокойства систему контроля, чем та, о которой говорил Лоуренс. Вместо нескольких сотен постов контроля с тысячами инспекторов, "практической системе обнаружения" Бете требовалось всего лишь 100 постов во всем мире, причем 70 из них - за "железным занавесом". Как доказывал Бете, его система с приданными самолетами, спутниками на орбитах и небольшой группой судов, позволит зарегистрировать любые ядерные взрывы, проводимые в военных целях под землей, под водой или в космосе. На следующий день русские, как и ожидалось, объявили, что на неопределенное время приостанавливают ядерные испытания , предложив Соединенным Штатам последовать их примеру. И пусть Эйзенхауэру пришлось публично отвергнуть инициативу Советов как "второстепенную" и "рекламный трюк", однако спустя несколько дней он предложил обеим сторонам направить в Женеву технических экспертов для обсуждения способов контроля за выполнением запрещения ядерных испытаний. Хотя до сего момента Консультативный комитет по науке и группа Бете избегали высказывать свое мнение о том, окажется ли полезным для страны запрещение ядерных испытаний или мораторий, считая, что данный вопрос, по сути, является скорее политическим, нежели техническим, Киллиан доказывал, что Эйзенхауэр заслуживает получить рекомендацию по такому важному вопросу от тех, кого он назвал "своими учеными". Чтобы исключить давление Вашингтона, научный консультант наметил провести следующее совещание Консультативного комитета по науке на базе ВВС США Рэми на острове Пуэрто-Рико . 17 апреля 1958 года после совещания в Рэми Киллиан сообщил Эйзенхауэру и СНБ , что запрещение ядерных испытаний будет "исключительно выгодным для Соединенных Штатов". И хотя ученые президента считали невозможным отменить следующую серию ядерных испытаний США - всего лишь через четыре дня было намечено начать операцию "Хардтэк" , - Консультативный комитет по науке убедил Айка добиваться моратория на испытания сразу же по ее завершении. Впервые голосуя на совещании в Рэми по данному вопросу, члены Консультативного комитета по науке практически единодушно поддержали запрещение испытаний . Воздержался один лишь Йорк , который фактически являлся в комитете представителем лабораторий. Однако после целого дня уговоров другими членами комитета Йорк также проголосовал за их запрещение. В Ливерморе Теллер заклеймил Йорка "изменником".

Ссылки: