РОЗАНОВА ЛИЛИАНА СЕРГЕЕВНА: СТИХИ

Или даже пошли телеграмму! Что на свете быстрей телеграмм?

... И я пишу.

Брожу по хвое.

И ворожу.

И познаю.

И слово вязкое, глухое

С остервенением жую.

А песня снова хороводит:

Мол, с глаз долой - из сердца вон!

А солнце всходит и заходит

Из гребней дюн в распадок волн...

* * *

Полны тротуары весеннего люда,

Солнце, как в мае, во все небеса.

И я сегодня каким-то чудом

Освободилась в четыре часа.

И вот, наконец, синевой расцвечен,

Весенний день на моём пути.

Такой, что нельзя увильнуть от встречи

И, не здороваясь, мимо пройти.

Что же, я рада, что льдины плачут,

Что лужи под солнцем сини и ясны.

Я три наличных рубля растрачу

В лотошном базаре во славу весны.

Это, в общем, не так уж мало:

Можно блокнот купить для стишков,

Можно - шарик воздушный алый,

Десять сахарных петушков.

Можно купить билет в элекгричку -

Махнуть в Переделкинский тающий сад.

Можно - смешную картонную птичку

(Пружинный хвостик и милый взгляд).

Но вот, прижаты камнем от ветра -

За рубль, за тридцать, за шестьдесят -

Зовут и манят меня конверты

И марки клейкие шелестят:

Слушай!

Ей-богу, гордиться нечем,

Плюнь на принципы!

Напиши!

Три рубля - три бесценных встречи,

Три письмища в ночной тиши.

Хватит брови сдвигать упрямо,

Губы закусывать по вечерам.

Три рубля на два слова нежных,

(Способ верен и прост весьма).

Дни засияют, летя, как прежде,

Знакомым путём от письма до письма.

Что же? С весной не сыграешь в прятки,

Не спрячешься, как ни вертись хитро.

Я ветку мимозы в цветах-цыплятках

Куплю у лотошницы пред метро.

Воткну её в горлышко мерной колбы,

Чтоб солнечный зайчик сидел на дне,

Чтоб каждый, кто в комнату эту вошёл бы,

Почувствовал запах весенних дней.

Довольно мне взгляд отводить смущённо

От синих окон и быть смешной,

Уши заткнув от апрельского звона

Библиотечною тишиной!

И если только при встрече с почтой

Вдруг грусть набежит, быстра и легка, -

Простите меня, тополиные почки

И убегающие облака.

Письма не станут смущать и ранить,

Станут спокойными: как, мол, дела?

Я бланк телеграфный возьму на память

И спрячу подальше в ящик стола.

володе сперантову

- Посвятите мне, пожалуйста, стихотворение.

- С удовольствием. Вот сейчас вернусь и посвящу.

М. Светлов

Я не знаю, дано ли тебе повториться,

Беспокойное время ночных репетиций -

Гениальных собратьев шальные советы,

Генеральных прогонов хмельные рассветы!

Я не знаю, долга ль предо мною дорога -

Может, много осталось, а может, немного.

Только мне не забыть в буднях дальних и близких

Милых запахов сцены и вздохов кулисных.

Только мне никуда не уйти, не уехать

От софитов слепящих, балконного эха,

От Москвы за окном, переполненной снами,

От суровых дежурных, ругавшихся с нами.

Я не знаю на свете прочнее традиций,

Чем провалы и споры ночных репетиций.

Только ты не сердись, отойди от рояля,

Посиди со мной рядом в погашенном зале.

Здесь по сонным ночам по утихнувшей сцене

Бродят старых спектаклей печальные тени.

Вспоминают, что раньше жилось интересней,

И негромко поют позабытые песни.

Завтра, после премьерной счастливой тревоги,

Ты меня подожди, может, нам по дороге?

Только мы разойдёмся, судьбы не неволя:

Мне - в метро, а тебе - на Молчановку, что ли.

Всё равно не забудь, я прошу тебя очень,

Генеральных прогонов волшебные ночи,

Где колдует над сценой прожектор-кудесник,

И где тени поют наши старые песни...

Апрель 1956

* * *

Мне часто снится тёмный вокзал,

Состав, уходящий тревожным маршрутом,

И дождь над Москвой, и родные глаза,

И стрелки часов у последней минуты.

И то, как в минуту вдруг можно понять,

Что нам не хватило такого же взгляда,

Что было так просто - примчаться, обнять,

Прижаться к плечу, позабыв о разладах,

Вчера прибежать иль неделю назад,

И даже сегодня - поднять на рассвете.

...Начало пути между нами - вокзал,

А где он - конец?

Не отыщешь на свете.

Сегодня в Райкоме, нахмурен и строг,

Сказал секретарь нам в докладе о стиле:

"Товарищи! Мы средь текущих тревог

Из виду поэтов совсем упустили.

А пишут студенты - про грусть и про дождь,

Что кто-то уехал, что кончилось что-то...

Нет! Это не наша растет молодёжь!

Слаба воспитательная работа!"

Я грустных поэтов в бюро приглашу,

Найду я слова об улыбках и счастье,

Им шею намылю, скажу, рассмешу,

Всё будет, как нужно.

Но всё-таки часто

Мне снится вокзал и прощальный свисток,

Кольцо провожающих, сжатое тесно,

Состав, уходящий на юго-восток,

Длиннющий - а мне не оставлено места.

Мне снится дымок, как водилось и встарь,

Мелькнувший с зелёным огнём напоследок. -

Товарищ докладчик, второй секретарь!

Прошу - пригласите меня на беседу!

Самой мне не справиться.

Очень прошу.

Мне ваша беседа, должно быть, поможет.

Я буду серьёзна.

Я всё запишу.

Я всё передумаю снова.

И может,

Тогда, в результате подхода ко мне,

Стихи напишу по-другому, не эти.

Стихи о разлуке, о той, чей конец

Меж вёрст и меж лет затерялся на свете. Из архива Р. Дубровской

Последнее слово Мишане и Лёвке

Скажи мне на счастье, грустить перестав,

Последнее слово до первого "Здравствуй!"

И дрогнет на рельсах мурманский состав,

И нарты рванутся по свежему насту.

Я всё б отдала, чтоб смешались пути,

Чтоб споря с собой и судьбе прекословя,

С исхода дорог я могла перейти

В мальчишеский лагерь, в мужское сословье.

Чтоб злое решенье во взгляде прочтя -

Уйти и не врать, а рвануться с размаху

И ночью на лыжах умчаться к чертям,

К утру просолив на морозе рубаху.

Чтоб будни разлук, чтоб дорог маята.

Чтоб сердце стучало - зима ли, весна ли.

Чтоб милые руки и губ теплота

Казались хорошими, верными снами.

Заснуть бы мне, заснуть бы мне,

Да где! - встают, взгляни,

Рассказами и судьбами

Дорожные огни.

Ах, жизнь моя законная,

Дорога - не пустяк,

Бессонная, вагонная

На рельсовых путях...

Я что-то забыла, как греет земля

Под пыльной щекой на рассвете морозном.

Я просто забыла, как ночь просмоля,

Поют и шатаются рыжие сосны.

Уходит тревожный мурманский состав,

Куда мне деваться с московской тоскою?

Дорога, дорога, меня не оставь,

Возьми же с собою, с судьбою мужскою!

Чтоб встречать на краю земли Каждый вечер.

Чтобы руки твои легли

На сожжённые плечи.

Чтобы вымытое грозой,

Плыло синью

Небо, пахнущее росой

И полынью.

Чтобы в путь снарядясь с утра,

Сдохнуть за день,

Чтобы навзничь лечь у костра,

На ночь глядя.

Чтобы птицы за нами неслись

На разгоне,

Чтобы звёзды падали вниз

На ладони.

Поймать бы звезду - да мечту загадать,

Да звёзды не падают в нашем районе.

И может быть, мне никогда не удрать

С мужскою судьбой в холостяцком вагоне.

Мне не дан мальчишеский строгий устав,

Как жить не дано широко и сурово.

...На ближнем перроне мурманский состав

Стоит в ожиданье последнего слова.

1957

* * *

А я прощалась столько раз

То поутру, то после полдня,

Слова иль выраженье глаз

Внезапно заново припомня!

Обрушивался этот миг,

Как горькое проникновенье.

Да словно будущего тени

Ложились возле ног моих.

И, замерев у рубежа,

Я не бросала, я - бросалась. Я

делала последний шаг

И, умирая, оставалась.

Опять тобою спасена,

Подхвачена у самой бездны,

Я уцелею, я воскресну,

Опять поверю: я - Она.

Так рухнул мир.

И вновь возник -

Наш мир, где всё так мало значит.

Там ты да я.

Да груда книг,

Ещё не начатых маячит.

Ты спросишь: глупая, о чём?

И спрячешь мне лицо в колени.

Пустое.

Это только тени

Вдруг промелькнули за окном.

старое шоссе, 19

...В палаты вползает больничный вечер.

Больничный вечер

Привычен и вечен.

Стар и мал -

Глотай нембутал.

А кто Нинке, дежурной, мил -

Тому барбамил.

Свой бессонный крест несу на посту,

Где слышно астматиков за версту.

Мне вверены тайны больничных ночей:

Кто из сестёр с кем из врачей.

За них торопливо и терпеливо

Отвечаю в трубку:

- Я терапия!

Мне самой не звонит телефон -

Не резон звонить ему.

Не сезон.

И тогда, нарушая режим и покой,

Я вызываю приёмный покой:

- Я терапия!

- Я ваша больная. Дежурная, слушайте, я умираю!

Не то чтобы так уж хотелось жить -

Но должна же я доложить...

Дежурная (от страха говорит прозой):

- Подождите, больная, не умирайте,

Высылаю бригаду реаниматоров!..

Лев Борисович, вы догадались?

Меня не спасёт никакой дигиталис.

Любовь кумулируется в крови,

Расклепались клапаны от любви.

Простучали они, пробили, пропели,

Как искорёженный бурей пропеллер.

Ах, Нинка-дежурная, будущий врач,

Ты позавидуй мне, а не плачь.

Введи мне в вену алую силу,

Чтоб я любила, да не голосила.

Ещё введи мне синюю силу,

Чтоб я его ни о чём не просила...

Проснусь, а за тучей стоит луна.

Ночь, словно тысяча и одна.

Как тяжка поступь тёмных минут,

Как долги они - пройдут и сомкнут:

От первых градусников -

До первой радости.

Радость эта -

Капля рассвета.

Всё равно не звонит телефон,

А ведь имеется он

На четвёртом этаже.

Там проснулись уже,

Дымят.

Обсуждают себя и баб -

Кто в этом смысле в мощи и кто слаб.

Кругом мат,

Посреди автомат.

Меня оценив от пяток до лба,

Замечают: эта баба слаба.

А я мусолю в пальцах монету.

Набирать этот номер повода нету.

И тру ладонью лоснящийся провод,

Ища обречённо какой-нибудь повод.

За гудками голос далёкий ловлю

И говорю:

- Я тебя люблю!

И, сном согретая, слышу:

- Да. Ты мне позванивай иногда.

Или ещё расхожее есть:

- Договорились? Ну, есть.

Я трубку вешаю на рычаг.

Ну и хохоту будет в речах!

Небось, не хохочут вокрут - рычат,

Нет, не рычат - молчат.

А в окнах только начало дня.

Этот утренний час - для меня, для меня!

По коридорам шуруют швабры,

Увесистей, чем булыжники -адра.

- Кого помыть?

- Кого покормить?

Пожалуйста, не трогайте, я посплю.

Я любима, и я люблю.

Единственный час.

Единственный раз.

Но вот обход Крахмальный идёт.

Белоснежный.

Безнадежный.

Кто впереди, кто позади.

Волосатые уши прижимают к груди.

Лев Борисович, знаток сердец,

Отводит глаза, говорит:

"Молодец!"

Это я - молодец.

Это ночи конец.

1968. осень

* * *

Улетаю в Турочак,

Уезжаю в Иогач,

Где в малиновых лучах

Дышит сумрачный кедрач,

Где уходит хрупкий снег

Под бока трухлявых пней,

И уносит волчий след

В тайный переплёт корней.

Самолётик жестяной

Кувыркается со мной:

Только небо подо мной,

Только солнце за спиной.

Всё, что ждёт ещё меня,

Что, быть может, и смогу, -

Променяю на три дня,

На бескрайность и тайгу.

Засмеюсь, сойду с ума -

Сто ветров невпроворот,

Словно мой двадцатый март

Нарастает, настаёт.

Полыхни, моя гроза,

Ослепи, лети в глаза!

Только если грянет гром -

Развезёт аэродром.

Старожилы говорят:

Этак сорок лет подряд,

До июня, говорят,

Улетишь домой навряд.

Не лечу я в Турочак.

Не поеду в Иогач:

Слишком много на плечах

Нерешаемых задач.

И зачем мне этот риск -

Так ли, право, невтерпёж?

Словно детское пари:

Вынь тотчас же да положь!

У меня ж десяток лет -

Это очень долгий срок -

Я ещё куплю билет,

Рассчитав резон и прок.

Чтобы не было дождей,

Чтобы не было клещей,

Чтобы максимум идей,

Чтобы минимум вещей!

... Погоди, сообрази:

Десять очень долгих лет -

Это только десять зим,

Это только десять лет.

Не успею, не смогу,

Не увижу на бегу

Предпоследнюю пургу,

Предвесеннюю тайгу!

Может, меньше десяти?

(Кто предскажет, кто предаст?)

Мне бы только донести

В смертный и несмертный час,

Только бы сберечь в ночах,

Как последнюю свечу:

Мне доступен Турочак:

Захочу - и улечу!

(Это последнее стихотворение Ляли)

Стихи публиковались в газете "Комсомольская правда", в ноябре 1973 года (в сокращении). Полностью публикуется впервые.

Ссылки: