 |
Серго Берия: в Лефортовской тюрьме
Под конвоем меня доставили в какую-то тюрьму, я догадался по маршруту, что это Лефортово . Так впоследствии и оказалось.
Не успел я переступить порог тюрьмы, как меня попытались обыскать. Но тут я уже не выдержал и проявил свой характер в полной мере.
Связали, надели наручники. Попытались переодеть в тюремную одежду - не подошел размер. Таким было начало.
В свое время, слушая рассказы Ванникова, Минца, Туполева, других известных и малоизвестных людей, прошедших, как они говорили, "коммунистические университеты", я конечно же и подумать не мог, что окажусь в таком положении. Но все эти тюремные "фокусы" мне были уже знакомы. Обычные приемы тюремщиков - как можно сильнее унизить заключенного и тем самым сломить его волю к сопротивлению.
Тюрьма, в которую меня привезли, с точки зрения тюремной архитектуры - у меня хватило времени это оценить - явно была высшего класса...
Построили ее еще при Ежове. Подобные частенько показывают в американских фильмах: шесть-семь этажей и общий коридор. Впечатляет...
Спустя много лет другой узник Лефортова, Александр Солженицын, напишет: "Знаменитый лефортовский корпус буквою "К" - пролет на все этажи, металлические галереи, регулировщик с флажками. Переход в следственный корпус. Допрашивают попеременно в разных кабинетах..."
Сколько же судеб изломано в твоих стенах, Лефортово?.. В первой моей тюремной камере ждала неожиданность: двое охранников. Это что-то новое, решил я. В рассказах друзей и знакомых такого не было. У двери тоже был выставлен пост. Камера представляла собой клетушку шесть шагов в длину и метра два в ширину. Зарешеченное окно было довольно высоко, и увидеть, что происходит за ним - невозможно. Привинченная кровать, умывальник и, так сказать, санузел. Обычное "жилище" заключенного.
"Соседи" мои примостились на табуретках рядышком. Оба были в штатском и менялись через каждые четыре часа. Мне до сих пор непонятно, зачем все это было нужно: двойной пост в камере, двойной - у двери...
Ордер на арест мне так и не предъявили. На допросы тоже не вызывали. Несколько раз пытался заговорить с охранниками. Безрезультатно. Лишь однажды один из них не выдержал:
- Ну, что ты к нам пристаешь? Мы - охрана. Сказали нам сидеть тут, мы и сидим. Мы же тебя не беспокоим?
Я понял, что говорить бесполезно. Скорей всего они действительно ничего не знали. Недели через две мне все это надоело и я поднял скандал:
"Почему я здесь нахожусь? Почему мне до сих пор не предъявлен ордер на арест?"
Спустя некоторое время дверь открылась, и в камеру вошел капитан:
- Чего вы добиваетесь?
- Если мне не будет предъявлен ордер на арест, я начну вести себя не так, как вел до сих пор, - отвечаю.
- Попробуйте... - прошипел он угрожающе. И я не выдержал. Сказалось, наверное, нервное напряжение последних месяцев. Я ударил, а он не успел отшатнуться.
Меня тут же избили и связали. Через час пришли люди в белых халатах и развязали меня, предупредив, что посадят в карцер.
Я решил больше ни с кем не разговаривать и отвернулся к стене.
В это время в камеру вошли несколько человек в штатском и два полковника:
- Вот постановление о вашем аресте. Я взял протянутую мне бумагу.
"В связи с участием в антигосударственном заговоре..." Перечитал еще раз. Ни подписи, ни печати... По тем же многочисленным рассказам я знал, что в таких документах непременно должна быть подпись прокурора.
- Это филькина грамота, а не документ. Полковник побагровел:
- Будете шуметь, придется повторить все сначала. И я решил, что терять мне больше нечего:
- Хотите бить - бейте, а чтобы вам было легче, я начну первым.
Я действительно ударил первым, но ответа, как ни странно, не последовало.
Оба полковника вместе с сопровождающими ушли. Часы у меня отобрали раньше, и я даже не знаю, когда меня повели на первый допрос. Четверо охранников шли рядом. Мы прошли какими-то коридорами, и я понял, что попали в другое здание. Впереди шел человек с флажками и периодически подавал какие-то сигналы, надо полагать, чтобы никто нам не встретился. Это тоже, я знал, обычная тюремная практика.
Пройдя мимо многих дверей, попали в большой кабинет. Письменный стол, кресло, рядом - маленький столик. В стороне сидели несколько человек - генералы и люди в штатском.
Предложили сесть. Я промолчал.
- Вы привлекаетесь по делу контрреволюционного заговора, направленного на свержение советского строя и восстановление капитализма...
Весь смысл случившегося лишь начинал в полной мере доходить до меня. "Террористическая организация", "шпионаж в пользу английской разведки", "аппаратура связи нами изъята", "нелегальные связи", "вы изобличены"...
Выходит, я заговорщик и английский шпион. Неужели они сами верят в то, что сейчас говорят? Тогда кому и зачем все это надо?
Позднее я узнал, что у меня дома был изъят тренажер - не передатчик! Радиолюбители знают, что когда долго не тренируешься - теряешь навыки, поэтому я всегда старался выкраивать время для тренировок. Когда-то этот тренажерный комплекс я сделал своими руками, не предполагая, что он станет "вещдоком" в моем же "деле".
Эксперты конечно же моих будущих следователей разочаровали: "Да какой это передатчик... Обычный тренажер". Но об этом я позднее узнал.
А тогда я выслушал до конца всю эту галиматью и сказал:
- Я все же хотел бы видеть документ... Мои слова вызвали бурную реакцию:
- Мы не обязаны вам показывать никакие документы, - произнес с металлом в голосе один из присутствующих.
- В таком случае, - говорю, - я не обязан отвечать на ваши вопросы. Пока мне официально не предъявят обвинение и я не узнаю наконец почему здесь нахожусь, никаких разговоров с вами вести не буду.
Тут же услышал:
- В камеру!
Я повернулся и вышел.
Как ни странно, в свою камеру я уже не попал. Меня почему-то привели в другую. Через два дня - в третью, затем в четвертую... Причем всегда меня переводили в новую камеру после отбоя. Только ляжешь, поднимают. Так продолжалось довольно долго с интервалом в два-три дня.
Еще один тюремный трюк, решил я. Прошло еще дней десять, и меня вызвали на допрос. Сразу же обратил внимание, что в кабинете людей поменьше. Кроме уже знакомых, вижу новые лица.
- Я - генерал-лейтенант Китаев , заместитель Генерального прокурора, - представился один из военных и тут же подал мне бумагу. Те же несусветные обвинения, но уже с подписью: генерал-лейтенант Китаев.
- Распишитесь!
Я отказался.
- Нет, вы все же распишитесь, что ознакомлены. Я взял ручку и написал: "Ознакомлен со вздорным документом. Берия".
Китаев усмехнулся:
- Вы даже представить себе не можете, какими доказательствами располагает следствие... Если вы хотите сохранить свою жизнь, то должны сами рассказать о своей антигосударственной деятельности, и это убедит нас, что вы действительно раскаиваетесь... Речь уже шла о жизни.
Мое молчание, видимо, расценили по-своему. Тут же подключились остальные:
Вы так молоды... Мы настроены помочь вам, и ваша задача правильно это понять, Серго Лаврентьевич. Вы должны облегчить нам нашу задачу и помочь тем самым в первую очередь самому себе...
Я решил, что агрессивно вести себя больше не стоит - нельзя поддаваться ни на какие провокации. Конечно же по происшествии времени я понял, что в первые дни пребывания в тюрьме вел себя просто глупо. Не стоило ввязываться в драки. Возможно, от меня этого и ждали...
Выслушав их, я сказал:
- У меня к вам одна - единственная просьба - обоснуйте свои обвинения. То, что вы говорите, никакого отношения ко мне не имеет.
- К вам, возможно, и не имеет, - услышал в ответ. - Вы действительно не организатор заговора... Организатор - ваш отец. Кстати, он уже дал соответствующие показания. Ваша мать тоже созналась во всем. Так что дело теперь только за вами, Серго Лаврентьевич...
- Что ж, тогда я требую очной ставки. Кажется, в таких случаях это разрешено?
И начались ежедневные допросы. Рукоприкладства они не допускали, но когда поняли, что ни на какие другие темы, кроме своей работы, я говорить не намерен, начали давить морально.
Когда речь заходила о так называемой антигосударственной деятельности моих родителей, я вновь и вновь требовал показать мне протоколы допросов с их признанием и провести очную ставку. Следователи обрывали:
- Вы о себе позаботьтесь!
Все это продолжалось неделями.
Не хочу утомлять читателя деталями. Скажу лишь, что все обвинения, звучавшие на допросах, никаких фактов под собой не имели. Все сводилось к моему участию в мифическом заговоре.
- Мне очень трудно опровергать ваши обвинения, - говорил я. - Давайте перейдем к конкретным фактам.
Все более наглел Китаев . Он то и дело оскорблял и меня, и моего отца. Однажды, когда он попытался сказать что-то нехорошее о моей матери, я прервал его:
- Учтите, я не прикован к стулу... Предупреждаю: еще одно слово в адрес матери - и я вас изуродую... Он взорвался:
- Я тебе, гаденыш, устрою здесь такую жизнь, что ты меня, пока жив, помнить будешь. Но это, поверь, будет недолго...
Запомнилось...
Мы помолчали, он успокоился и вновь начал меня убеждать, что некие очень высокопоставленные люди дали ему указание вытащить меня из тюрьмы, если я соглашусь сотрудничать со следствием. Видя, что ничего не может добиться, стал "давить":
- У тебя ведь ребенок скоро должен родиться... А вообще-то можно сделать, что он и не родится...
Почти месяц он бился со мной, пытаясь сломить. Обещал, что если я дам показания на отца, меня тут же отпустят к семье и восстановят на работе, что меня и мою семью никто не будет преследовать.
Тогда же мне начали не давать спать. Я убедился, какая это тяжелая пытка . Когда дней пять-шесть не спишь, это ужасно. Только начинаешь засыпать - будят. И при этом ничего не говорят.
Когда бьют, остаются, как правило, синяки. Здесь же никаких следов.
Физически я был очень сильным человеком, и этого, видимо, мои тюремщики не учли и перестарались. После первой недели пыток я находился в таком состоянии, что все равно засыпал, как бы меня ни трясли. Видя мое полуобморочное состояние, они, наверное, поняли, что я на пределе. Появились тюремные врачи...
Китаева я больше не видел - меня передали новому следователю. Им оказался заместитель Генерального прокурора Камачкин .
Этот на мою "антигосударственную деятельность" особенно не напирал:
- Потом вы сами об этом расскажете, а меня больше интересует, как вы стали ученым, доктором наук. Отец ваш - человек безграмотный, да и вы ведь такой же...
С месяц у нас такие разговоры шли. Впрочем, говорил в основном он. Но однажды я, видимо, его крепко обидел:
- Вы, разумеется, можете писать все, что вам вздумается. Подписывать я ничего не стану. У вас была возможность в этом убедиться. Но коль уж пишете, то старайтесь хотя бы без грамматических ошибок это делать, да и построение фраз у вас, мягко говоря, нелитературное.
От такой наглости Камачкин опешил. Пришлось показать его ошибки.
Видимо, он параллельно допрашивал и людей, которые со мной работали, - Микояна , Туполева , Лавочкина , Королева ... Время от времени он провоцировал:
- Вы вот на все лады мне их расхваливаете, а они говорят о вас только плохое. К чему бы это, Серго Лаврентьевич?
Все это было ложью. Когда я уже работал на Урале, все эти люди под тем или иным предлогом побывали у меня и рассказали, как их заставляли давать показания на меня и моего отца. Ни один не сказал того, чего от них ждали.
Сначала их начали вызывать в ЦК, затем в прокуратуру. Но и это не помогло.
Уже после освобождения друзья рассказали мне, как в организации, где я был Главным конструктором , устроили партийное собрание. Как выяснилось, "высокий гость", заведующий Оборонным отделом ЦК, имея прямое по-ручение Хрущева и Маленкова, приехал специально по этому случаю. Моим товарищам предложили заклеймить меня позором и исключить из партии.
Собрание шло три дня. Как ни "давили" на моих товарищей и бывших подчиненных, никто не сказал, что я оказался на своей должности благодаря связям, а именно этого и добивался партийный аппарат.
Партийное собрание отказалось голосовать за мое исключение из партии. Это пришлось сделать самому ЦК. Случай беспрецедентный. Мало того, специальным решением Совета Министров СССР были проведены повторные испытания всех систем, где я являлся Главным конструктором. В них участвовали наряду с военными члены специальной комиссии, созданной ЦК КПСС. Так сказать, на предмет возможного вредительства. Найдись люди, которые захотели бы меня "подставить", сделать это было в той обстановке очень просто. Техника ведь такая вещь, что два-три пуска "завалить" нетрудно. Но и здесь ни одного подлеца не нашлось. Все испытания прошли успешно, подтвердив годность и необходимость созданного нами оружия.
Анатолий Иванович Савин , ныне Генеральный конструктор и академик, академик Расплетин , после меня он стал Главным конструктором в нашей организации, Бункин , ныне академик, член президиума Академии наук, Шабанов , мой заместитель, впоследствии - генерал армии, заместитель министра обороны СССР, другие товарищи... С большинством из них у меня до сих пор сохранились и личные, и деловые связи. Все они продолжают работать, занимая командные посты в военной технике. Я до сих пор благодарен им за все, что они для меня сделали. Своими действиями эти порядочные люди доказали, что, несмотря на все вздорные обвинения, я - честный человек, работавший на свою страну. Это они, не боясь за свою карьеру, в те трудные для меня дни открыто заявили:
"Мы ему верим. Если он действительно в чем-то виноват, пусть скажет об этом сам. Пусть выступит на этом партийном собрании".
Ничего этого, разумеется, я тогда не знал. Ни газет, ни радио в камере не было. О том, что происходит за стенами тюрьмы, охранники тоже не говорили.
Что можно было еще устроить в моем положении? И я решил объявить голодовку. Видимо, с подобным в Лефортовской тюрьме сталкивались не раз.
Ввалились несколько мужиков, связали, надели на ноги какие-то кандалы и стали вливать через кишку с воронкой бульон. Так повторялось несколько раз. Но я понял, что должен бороться.
Изо дня в день мне говорили одно и то же. Вспомнили как-то мой радиотренажер: - Вы поддерживали связь с Лондоном... Когда специалисты дали заключение, что в лучшем случае этот генератор сигналов можно использовать на расстоянии ста метров, переменили тему. Я понял: если бы мои следователи действительно хотели что-то выяснить, вопросы их были бы совершенно иными.
В один из дней, когда меня повели на допрос, в кабинете следователя я увидел Георгия Максимилиановича Маленкова . Член Президиума ЦК КПСС, Председатель Совета Министров СССР - в Лефортово... Зачем?
Говорили мы с ним с глазу на глаз. Хотя, уверен, запись велась - все кабинеты тюрьмы были оборудованы соответствующим образом.
Ссылки: