Бартини в плену у русских

Чудо, однако, произошло. Утром в день суда, сидя на гауптвахте, Бартини услышал свист, конский топот, ругань, крики - это шли лавой казаки генерала Брусилова . Дверь каменного подвала оказалась незапертой, часовой исчез. Роберто выбежал на улицу местечка, прямо навстречу смуглому молодцу на лошади, с пикой и шашкой. Бросок в сторону, буквально из - под копыт, плашмя на землю, как в футболе,- вот и уроки тренера Карло пригодились! - и всадник проскакал мимо.

Пленных рассортировали, офицеров отделили от солдат, построили в каре. Молодая красивая дама в косынке сестры милосердия, сидя в открытом автомобиле, обратилась к ним по - французски, Роберто переводил ее слова соседям: "Мы надеемся, что с нашими людьми у вас будут обращаться так же гуманно, как мы с вами". От Галиции до Дарницы , под Киевом, офицерская колонна шла пешком, только заболевших сажали на телеги с соломой. Было тяжело, все это казалось унизительным, о даме в косынке Бартини думал со злостью. Однако впоследствии он вспоминал этот трехнедельный переход по - иному: он получил представление о новой для него стране, какого не получишь, глядя из окна вагона. В Дарнице им подали эшелон, такой неторопливый, что дальнейшая дорога заняла еще больше месяца, - правда, вела она через всю Россию, с запада на восток. Сначала до Иванова; оттуда - после отдыха, бани, медосмотра и переклички - дальше. Объявили, что пункт назначения - берег Тихого океана. В такую даль юный Роберто, сочиняя в Фиуме историю рода баронов Бартини, при всей безудержности мальчишеского воображения, не отважился заслать даже корабли - катамараны атлантов. Но сам кое - какие сведения об этих местах имел, пусть книжные; и теперь поставил себе целью быстрее освоиться в новых условиях. На долгих остановках в ожидании, пока пройдут встречные составы, он все легче объяснялся по - русски с местными жителями, заметил даже, что в Казани люди говорят не совсем так, как в Киеве и в Туле, в Омске - не совсем так, как в Екатеринбурге. И одеваются кое-где по-своему; запомнились ему марийцы - изяществом, с каким они носили самодельную плетеную обувь, лапти. Роберто впервые увидел, прочувствовал, как обширна земля. Волга, Уральские горы, где он только и помнил, что добывается руда и красивые камни, Иртыш, Енисей, Лена. Мосты через эти великие реки ему казались бесконечными, перестук колес приглушался, словно падал далеко вниз, где над серой водой медленно скользили еле различимые птицы. Я ему говорил: "Положим, Роберт Людовигович, мосты там высокие, но все же не настолько? Он усмехался: "Наверное. Я просто вспоминаю". Тайга волнами выходила из - за горизонта, и ей тоже конца не было. На станциях к эшелону выносили скудные плоды своих трудов тихие женщины. Кто десяток яиц вкрутую, кто горку картофельных лепешек на салфетке, и совсем хорошо, если вареную курицу. Несли пучки бледно - зеленых стебельков со слабым запахом лука, миски с желтыми комочками в воде - их здесь называли серой, жевали ее, как американцы резинку. Продавали молоко стаканами из влажных, прохладных глиняных горшков. Солдаты - охранники не мешали этой торговле - жалели не то пленных, не то соотечественников,- нарушали приказ никого не выпускать из вагонов, отворачивались. Денег у австрийцев было мало, обмен шел больше натуральный: на шапку, ножичек, фляжку. В Тюмени Роберто за складной ножик плеснули в котелок порцию жидкой пшенной каши, осторожно отмерили ровно ложку подсолнечного масла. К обоюдному удовольствию. Лагерь их ждал под Владивостоком . Пленных офицеров работой там не утруждали. Они обслуживали только себя. Времени у них оставалось вдоволь, и за три года Бартини как следует изучил русский язык. Читал газеты, а в них статьи, подписанные хотя и разными фамилиями - Вильям Фрей, К. Иванов, В. Ильин,- но их стиль выдавал одного автора. Выяснилось, кто этот автор: Ленин , лидер русских большевиков. Среди пленных и солдат охраны тоже были социалисты, и Роберт (русские называли его Роберт, а не Роберто) с ними познакомился. Ласло Кемень, ставший потом другом Бартини, бросил как - то фразу: "Набрался барон социально чуждых идей!" Упрощенный подход. Никогда Бартини ничего не "набирался", все по мере сил подвергал своему анализу. Максимально доброжелательно, с тем вниманием, каким его самого позднее подкупил Д.П. Григорович , он выслушивал и обдумывал любые мнения, не торопился сказать да или нет. Не всегда его позиция была правильна, но легко он ее не занимал и не оставлял потом. Не под влиянием одних только лозунгов, тем более не по воле случая он принял в лагере социалистические идеи. И в Италии потом, при множестве тогдашних политических течений, он сознательно примкнул не к реформистскому крылу социалистической партии, а к революционному. Когда один из лидеров левых сил, Амадео Бордига , с которым сблизился Роберто, стал вести себя как сектант, Бартини оказался не с ним, а с Грамши . Сумел, значит, отличить истинную идейность от ложной. Может быть, в то время, на новом этапе его жизни, он различал их только интуитивно. И позже, вернувшись в Россию, он хорошо разбирался в событиях, в людях. Ну например, у большинства людей читал в глазах:

"У меня ничего нет, но это неважно. Зато у нас есть все!" А у некоторых, бывало, читал: "У вас ничего нет - ну и черт с вами, живите как хотите. Зато у меня должно быть все!"

Что имел сам Бартини? Из ценных вещей, повторю, почти ничего. Состояние, завещанное ему бароном Лодовико , - несколько миллионов в пересчете на доллары - он передал в МОПР . Незадолго до войны правительство премировало его легковым автомобилем; в тот же день Бартини подарил автомобиль одной из пограничных застав.

У каждого из нас своя жизнь, целиком никем не повторимая. Она связана с нашей внутренней сущностью и в то же время складывается под множеством влияний. Отгородиться от них нельзя. И Бартини, ничуть не стесняясь, признавал, какое значение имели для него родные, и в первую очередь отец (отцу он прямо подражал, например в отношении к праздникам: барон Лодовико считал, что праздник может быть только в душе, а не в календаре, и Роберт Людовигович даже Новый год, насколько я знаю, никогда не встречал. Праздниками для него были встречи с Грамши, Тольятти, Террачини, Лонго, Орджоникидзе, дружба с архитектором Иофаном, работа с Юмашевым, Стефановским, Шебановым, Бухгольцем, Шавровым, с рядом других летчиков и конструкторов, с Тухачевским и Алкснисом).

А были еще и черные дни и черные силы, влияния которых тоже со счетов не сбросишь: Савинков , Юсупов , Бордига - люди чуждые нам, но далеко не последнего десятка в смысле одаренности и способности воздействовать на окружающих. Были сословные предрассудки, соблазн открытых к любой карьере дорог. Тоже всего лишь штрих в биографии, но повлиявший на Бартини. В Шанхае Роберто и Ласло месяц или два пережидали волны репатриантов, опасаясь новых неприятных встреч. Работали шоферами у мистера Ву-у, коммерсанта с европейским образованием и европейскими привычками. Однажды вежливый мистер Ву-у угостил их экзотикой: пригласил в старый китайский театр на удивительный спектакль, тянувшийся с перерывами весь день, с утра до вечера. В общем спектакль был понятен, кроме одного действия, а также перерывов, во время которых оркестр исполнял такое, от чего болели уши и даже слезы выступали. Началось это действие еще понятно. Перед героем спектакля, юношей, оклеветали его невесту, сказали, что она ему неверна. И юноша вдруг замер, причем не на минуту, а часа на три: совершенно окаменел, сложив на груди руки, сплетя пальцы, - а за его спиной завихрились черные фигуры. Когда этот однообразный вихрь стал уже надоедать, в нем возникла одна фиолетовая фигура. Потом фиолетовых стало больше, а черных поубавилось. Потом появились желтые, но юноша все еще был неподвижен. Но вот кордебалет за его спиной стал почти сплошь желтым - и юноша ушел. Действие кончилось, вновь раздались оглушающие визги и скрипы. Мистер Ву-у объяснил: черные фигуры - это горе, гнев, жажда мщения - словом, низкие страсти и мысли. Фиолетовые - сомнения. Желтые - надежды. А умолк герой и замер, чтобы никому не показать свою душевную муку. Обнаружить ее и вообще какие-либо свои чувства перед посторонними считалось в старом Китае равносильным потере чести. Визги в перерывах, оказалось, тоже были исполнены смысла. Искусство облагораживает человека, проникает в него, однако в доверчиво раскрывшуюся для светлых влияний душу зрителя норовит жульнически влезть и недремлющая нечистая сила. Вместе с искусством - не может, оно святое, но может в перерывах. Вот тут - то ее и отпугивает какофония! В старинном спектакле нечисть побеждали просто, в жизни оборониться от нее было сложнее. " Сингапур , Коломбо , Суэц . На узкой улочке Суэца оборванные, голодные, черные от загара и грязи Роберто и Ласло, медленно идя за толпой сирийских паломников, от которых внешне ничем не отличались, увидели вывеску пароходной компании; одним из ее владельцев был дядя Роберто, тоже Бартини. Это была удача! А то друзья уже решили было присоединиться на время к паломникам: те делились, друг с другом едой. В конторе Роберто дали денег, две пары белья, но на всякий случай под расписку. Несмотря на документы, подозрительным показался там обносившийся племянник богатого дяди. Из Суэца - в Триест , оттуда - в родной город Фиуме , к тете Елене .

Ссылки: